Вместе вопреки
Шрифт:
Марат подходит к бортику огромной ванны и я вижу на его лице настолько редкую эмоцию, что сама ненароком теряюсь. Он растерян. Скалаев, который всегда идет напролом и любит, так сказать, стоять у руля, отдает мне полный контроль над ситуацией.
Я знаю, что если попрошу его просто посидеть со мной, то он абсолютно нормально к этому отнесется, усядется прямо на теплый пол и не будет требовать чего-то большего. Но дело в том, что что-то большее нужно мне. У Марата всегда была потрясающая способность меня заземлять, а после событий сегодняшнего дня, впрочем, как и вчерашнего, именно это мне
— Присоединяйся, — хлопаю рукой по бортику и отползаю немного в сторону. Ванна настолько большая, что мы легко можем уместиться здесь, даже не касаясь. Но на такой вариант я не согласна. Скалаев, к счастью, тоже.
Стянув с себя одежду, он забирается в воду и тут же притягивает меня к себе. Какое-то время мы просто молчим. Он не целует меня, не задает миллион вопросов. Марат просто обнимает меня сзади и массирует предплечья, пальцами выводит какие-то невероятные узоры на моей коже и вскоре заставляет-таки расслабиться.
Мое тело поддается ему с первых секунд, щупальца страха один за одним отпускают грудную клетку и я, кажется, даже дышать глубже начинаю.
Хотела бы я, чтобы и мозг мог от его прикосновений превратиться в безвольную массу, но к сожалению, там до сих пор творится полный хаос.
— Я не знаю, что думать обо всей этой ситуации, — тихо признаюсь. — Не знаю как реагировать.
— Сначала тебе нужно все это просто переварить, — его губы касаются моей шеи, спускаются чуть ниже, оставляя после себя целые плантации мурашек и переходят на плечо, — не обязательно сразу реагировать.
— Я понимаю, но… Я не знаю что делать с компанией. Совет директоров уже через несколько дней, и наш договор…
— Тсс, принцесска, — теплые пальцы ложатся на мои скулы. — Совет директоров всегда можно перенести. Тем более, Ковальский все еще не пришел в себя. А наш договор… ты же понимаешь, что его не будет?
Сейчас моя шея практически лежит на его плече и даже необходимость отвечать мне, не останавливает его от мягких поцелуев.
— Ты получишь мой голос и любую поддержку вне зависимости от того, что ты решишь. Решение зависит только от тебя, как и раньше.
— Я знаю, но… Я так его ненавидела, Марат, — выдыхаю полной грудью и на всякий случай уточняю: — Ненавидела МиКрейт. Всем сердцем. Отец только о нем и говорил, все наши разговоры так или иначе сводились к компании. И моему будущему в ней. Но сейчас я понимаю, что так отец заботился обо мне, пытался показать, что он подумал о моем будущем. Он видел, что меня практически ничего не интересовало. Кроме танцев, конечно. Но из-за мамы, это увлечение было для него словно красная тряпка для быка. А для меня оно было жизнью. Моей жизнью. Что, если нам бы удалось поговорить? Что, если бы он хоть раз спросил меня чего я хотела, а я бы честно ответила? Объяснила ему как это важно для меня!?
— Возможно, он разрешил бы тебе продолжить заниматься танцами, а возможно нет, — мягко отвечает Марат.
Уверена, если бы его руки сейчас не были полностью заняты моим телом, он бы ими развел для демонстрации относительности ситуации. — Этого мы уже никогда не узнаем. Главное понять, что сейчас никто не в силах тебя остановить и диктовать условия. Ты можешь закрыть МиКрейт, продать, оставить себе… Можешь
Я собираюсь гордо заявить, что не возьму денег отца, а значит и танцевальную студию не смогу открыть, но вовремя замолкаю. Мне так важна была моя независимость, так важно было доказать отцу, что я справлюсь и без его помощи. Но понимаю, вдруг, что это неправда. Одна я бы вряд ли справилась, в моральном плане так уж точно. Снова вспоминаю те эмоциональные качели, на которых меня раскачивало первые месяцы после ухода из дома, свои слезы, страх, растерянность. Без Саяры я бы не справилась. Она мне заменила, мать, отца, друзей. Мы стали одной семьей. А ее ко мне подослал отец. Не будучи сам в состоянии дать мне хоть какое-то тепло и любовь, он умудрился найти того, кто сможет это сделать за него. Последнее слово снова осталось за ним. Для него это было важно, да. А что важно для меня? Назло ему развалить его фирму? Тогда уже и отношения с Саярой и Костей надо разрывать сразу. Иначе последнее слово так и останется за ним.
Я делаю глубокий вдох и вдруг понимаю, что это неважно. Еще несколько вдохов-выдохов уходит на то, чтобы дать этой мысли пустить корни в моей голове. Если я всю жизнь буду оглядываться на действия отца, то так или иначе он будет влиять на нее. Мне двадцать семь, когда, если не сейчас, начинать жизнь свою жизнь?
Проскользив по дну ванны, я разворачиваюсь к Марату и, привстав на коленях, смотрю на его лицо. Лишь на несколько мгновений скользнув взглядом по моей груди, он стоически фокусируется на моих глазах.
Марат… Я не уверена, что также как и с отцом, готова сейчас отпустить все плохое, что между было. Слишком много боли он мне причинил. Слишком сильно надругался над моим сердцем и душой. Но с другой стороны, я понимаю, что если продолжу цепляться за прошлое, то сделаю хуже в первую очередь только себе. Потому что сейчас я хочу его поцеловать, хочу чтобы он целовал меня в ответ и дал мне все что, что мне так необходимо. Оттолкнуть его сейчас будет правильным. Но сделает ли это меня счастливой? Я не знаю что будет завтра и, наверное, стоит об этом подумать, но я не могу. Или не хочу. Впервые в жизни я не хочу думать о последствиях, о прошлом… по большому счету, даже о настоящем. Я не хочу думать. Точка.
Так и не сумев до конца сформулировать эту мысль в голове, я наклоняюсь к нему и прижимаюсь ртом к его губам. Скалаев подхватывает меня под бедра, будто только этого и ждал, и сажает на себя, в то время как его язык толкается внутрь и выбивает из меня последние тревожные мысли. Я ловлю грудью его сердцебиение, каждой клеточкой своего тела чувствую его возбуждение и прижимаюсь еще ближе к нему. Да, так идеально. Это именно то, что мне нужно в данный момент. Марат.
Сейчас в моей крови не бурлит адреналин, его глаза не наполнены безумием и нами руководят не первобытные инстинкты. Все что я сейчас делаю, идет исключительно из моего сердца. Сердца, которое все еще помнит Марата, в котором все еще есть место для него. И вряд ли это когда-нибудь изменится.