Вместо любви
Шрифт:
Сняв с плиты закипевший чайник, она достала свою любимую чашку кузнецовского фарфора – тончайшую, прозрачную, с сине-голубыми прожилками – налила кипятку, бросила сверху пакетик ромашкового чая. Кофе пить Вера не любила. Во-первых – вредно. Во-вторых – дорого. На всем надо экономить. Вот же несправедливость какая с экономией этой – полный дом красивой изысканной посуды, а есть-пить из нее особо и нечего. А раньше… Раньше, бывало…
Вздохнув, она погрузилась памятью в те времена, когда дом этот лоснился сытым благополучием – лаковым деревом, бронзой-хрусталем, коврами по тогдашней моде, изысканными съестными запахами… И кофеем тогда на кухне вовсю по утрам пахло. Настоящим, не суррогатным из жестяных дешевых баночек. И лестница тогда не скрипела. Даже под тяжелыми отцовскими шагами не скрипела. Боялась будто. Они все его боялись. В хорошем смысле, конечно. Боялись проштрафиться в чем-то, боялись не быть достойными, боялись уронить эту тяжелую, иногда непосильную планку… А ей, Вере, тяжелее всех эту планку нести было. Сколько за уроками ни сидела – все равно выше четверочной школьной отметки прыгнуть не могла. Билась, билась, и все зря. Только голову иссушила страданием. Ей и четверки-то учителя ставили за так, автоматом, из уважения к отцовскому начальственному положению. А ей всегда хотелось, чтоб отец на нее хоть раз посмотрел так, как на Ингу – одобрительно, восторженно, без обычной снисходительной смешинки в умных пронзительных глазах… Да, все в этом доме было по-другому. Все жизнью кипело. И даже октябрь за окном, кажется, таким сырым и холодным не был…
А хорошо, что девчонки сюда приедут. Она и сама по ним соскучилась. Особенно по Наде. Они ж росли плечом к плечу в этом доме, и одежду одну носили, и секретами детскими делились, и отца обожали одинаково, до судорог, до боли сердечной. Ну, и по Инге, конечно, тоже скучает. Сестра все-таки. И правильно, что отец их вместе сюда вызвал. Может, помирить хочет? Они, Инга с Надей, последнее время не общаются никак – черная кошка дорогу перебежала. И молчат обе как партизанки. Ни у той ни у другой правды не вызнаешь. Хотя Надя и намекала ей что-то такое про Вадима, но она и не поняла ничего толком. А переспросить постеснялась. Промолчала, как обычно. Она давно для себя эту нехитрую науку усвоила. Не понимаешь. – молчи лучше. Может, тоже за умную сойдешь. Как Надя. Как Инга…
Инга открыла дверь, улыбнулась летуче Родьке, осмотрела беглым взглядом очередную претендентку в сиделки Светлане Ивановне. Да уж… Не сиделка, а пигалица какая-то. С такой сиделкой Светлана Ивановна одной левой справится, и звать как не спросит… Но что делать – выбора все равно у нее нет. Надо довольствоваться тем, что Бог послал.
– Привет, Родь… Здравствуйте… как вас зовут, извините? – обратилась она приветливо к молодой женщине, сиротливо съежившейся за Родькиной спиной. – Да вы проходите, проходите! Чего ж мы на пороге…
– Ирина. Меня зовут Ирина, – робко улыбнулась ей из-под козырька вязаной шапочки-бейсболки женщина. – А вы Инга, да? Вы знаете, я должна вас сразу предупредить – у меня опыта в этом деле нет практически никакого…
– Да ничего, Ир, справишься! – бодреньким голосом, стрельнув в сторону Инги виноватым глазом, проговорил Родька. – Всего-то на неделю, подумаешь!
– Ага, подумаешь… – повернулась к нему испуганно Ирина. – А вдруг с ней, со старушкой, случится что? Вдруг ей плохо станет? Потом меня же во всем обвинять станете…
– Не станем, – уверила ее Инга, скептически улыбнувшись. – Точно не станем. Лишь бы вам самой плохо не было, Ирина. А если все-таки плохо будет – вы перетерпите, ладно? В этом деле главное – терпение и еще раз терпение. А я вам хорошо заплачу. Не обижу…
– Инга! Инга! Иди сюда, Инга! – разрезал пространство узенькой прихожей сильный визгливый голос Светланы Ивановны. – Кто там пришел, Инга? Я мужской голос слышу… Это Толик, да?
– Нет, Светлана Ивановна, вам показалось! Нет здесь никого Толика! – крикнула Инга в сторону ее комнаты, одновременно показав глазами Родьке на дверь – уходи, мол.
– Я тебя внизу, в машине подожду… – шепнул он ей на ухо заговорщицки, выходя на лестничную площадку. – Ты готова? Вещи в дорогу собрала?
– Ага…
– Ну, тогда вперед. Проводи с Иркой инструктаж, ставь сердитую мамашу перед фактом своего отсутствия и Иркиного вместо себя присутствия и сматывайся тут же. Главное, опомниться ей не давай. Поняла?
– Поняла… Иди, я скоро!
Процедура инструктажа и постановки Светланы Ивановны перед лицом факта прошла довольно успешно – та и впрямь ничего понять не успела. Хотя, если честно, пришлось Инге и греха взять порядочно на душу – приврать маленько о причинах своего скоропалительного отъезда. Сказала, что отец, мол, плох совсем, срочно прощаться надо ехать… Уже прыгая вниз по ступенькам, Инга сама себя постаралась и успокоить. Говорят, даже и примета есть такая – если человека хоронишь невзначай да заранее, он, наоборот, долго жить будет. А папа, тьфу-тьфу, к своим семидесяти пяти очень даже молодцом держится…
Плюхнувшись рядом с Родькой на сиденье старенькой «пятерки», она скомандовала решительно:
– Давай сначала на работу! Оформлю неделю без содержания. Думаю, дадут. Им же выгоднее – платить не надо. А потом – на вокзал, за билетом. На двенадцатичасовом поезде уеду, на проходящем. Завтра к вечеру там буду.
Уже поднимаясь по лестнице на третий этаж большого административного здания, где располагалась ее фирма, Инга учуяла стойкий запах табачного дыма – опять с утра курилку устроили! И что за необходимость у девчонок такая – с утра, и кофе не попивши, сразу сигарету в зубы совать… Как будто «доброе утро» друг другу иначе сказать нельзя, кроме как выпуская дым из ноздрей. И поделиться новостями тоже ни в каком другом месте невозможно, кроме как на прокуренном насквозь пятачке лестничной площадки. А вот и они, красавицы… Стильные, намакияженные, всегда чем-то озабоченные – то поисками сексуального партнера, то трудностями выплаты наспех взятого под большие проценты кредита, то обсуждением очередного всеядного фильма-зрелища. Ох уж эти модные фильмы! Тянут за собой в залы огромных кинотеатров толпу простодушную, как та дудочка крысолова… Сегодня, судя по репликам, обсуждают «Парфюмера». И резюме звучит одно на всех общее – круто. Хотя чего такое стоит за этим «круто», объяснить наверняка не могут. А может, и вообще ничего за ним не стоит. Круто, да и все тут.
– Привет, девчонки! – широко улыбнулась им Инга, проходя мимо. – Аракчеева не видели? На месте он?
– Да на месте, конечно. Куда он денется-то? – вскинула на нее большие с поволокой глаза секретарша Ксюха. – А зачем он тебе, Ин? По мне, так век бы эту сволочь не видать.
– Нужно очень, Ксюш. Заявление хочу написать, на отпуск без содержания.
– Зачем тебе? Деньги, что ль, лишние?
– Так надо, Ксюш.
– Ну, иди, попробуй… Устроит тебе сейчас наш Аракчеев допрос с пристрастием, от всех твоих «надо» камня на камне не останется. Сволочь.
Где-то глубоко в душе Инга с характеристикой этой была согласна, конечно. Заместитель директора Карачаев Петр Сергеевич по прозвищу Аракчеев был сволочью действительно первостатейной, то есть держал весь коллектив не то чтобы в страхе, но в вечном напряженном против себя раздражении. Гонял курильщиков, записывал в черный список опаздывающих, ставил вопрос о лишении премиальных, увольнял безжалостно – дисциплину свято блюл. Говаривали, что даже директор его слегка побаивается. Наверное, каждая фирма имеет в своих рядах такого вот Аракчеева. Который без лести предан. И каждая фирма имеет в своих рядах также и тайных заговорщиков-революционеров, мечтающих любым способом раскрыть глаза душке-начальнику на коварство этой без лести преданности. А остальной народ в это время безмолвствует – работает просто. Инга как раз себя к народу этому и относила. Сама по себе работа на фирме ей нравилась, дело она свое хорошо знала. Как пришла сюда с красным дипломом радиофака, так и прижилась на годы, в хороших специалистах числилась. Но Аракчееву, ему все равно, какой ты есть на самом деле специалист. Ему главное, чтоб человек на рабочем месте находился, с девяти до шести. Как в армии – маршировал от забора до обеда. Шаг вправо, шаг влево – побег…
Постучавшись вежливо в дверь кабинета, она просунула в приоткрытую щель голову, улыбнулась лучезарно в хмурое толстое лицо Аракчеева:
– Можно, Петр Сергеевич?
– Да. Что у тебя, Шатрова? Только быстро, у меня работа срочная!
– Я быстро, Петр Сергеевич… Вот… Подпишите мне заявление на отпуск. На неделю. Без сохранения заработной платы. Мне очень, очень нужно!
– А что у тебя случилось?
– Да у меня отец болен, в плохом состоянии находится. Надо срочно к нему съездить. Ну, сами понимаете…