Вместо Смерти
Шрифт:
– Извините, конечно, но бесплатные услуги, как правило, фиктивные или дают совсем не то, что ожидалось...
Петров, ошеломленный, не мог говорить. Похоронных денег у него было ровно 350 000. Они хотят у него взять его похоронные деньги, деньги, приготовленные на похороны и поминки, они хотят взять эти деньги, чтобы похоронить его с помпой под грохот бомб и артиллерийских орудий... Они все знают. Все. Даже сколько денег у него лежит под газеткой в нижнем ящике письменного стола. А все может знать лишь организация, охватывающая все, охватывающая землю и небо, организация, черт чем занимающаяся...
– У меня есть такие деньги, - сглотнул слюну Петров.
– Могу отдать их хоть завтра.
– Отдадите на аэродроме, - сказал вальяжно Андерсен. Рассказав потом Василию Павловичу все, что тот должен был знать, полковник предложил забить на все и повеселиться. Щелкнув пальцем бармену, он заказал бармену песню 'Любе' 'Не валяй дурака, Америка' и пару бутылок лучшего шампанского. Когда шипучее принесли, а у дальнего столика уселись две интерьерные девушки, он постучал по часам и сказал Петрову:
– Шесть часов, пора глотать таблетку, причем запивать шампанским рекомендуется!
Василий Павлович проглотил голубую таблетку, запил брютом, и понеслась мазута по кочкам! Он выздоровел!
9.
Утром Петрову позвонил лечащий врач. Сказал, что курсы лучевой терапии начнутся с завтрашнего дня, и посоветовал отнестись к лечению серьезнее и не пропускать визитов к врачам. Василий Павлович поблагодарил его. Положив трубку, подошел к окну посмотреть на город. Он был не таким, как вчера, он не бубнил, что трамваи будут ходить всегда, всегда будет вставать солнце, и стройные девушки всегда будут делать все возможное, чтобы на них обращали внимание мужчины, всё будет всегда, а его, Василия Павловича не будет. Ему плевать было на трамваи и девушек! Он заблаговременно освободит жилую свою площадь. Постель, на которой он должен был умереть, он сам вынесет на свалку вместе с одеждой и книгами, которые теперь никто не читает. Город теперь говорил ему совсем другое, он говорил, что он - всего лишь оболочка, истертая суперобложка прошлой жизни Василия Павловича Петрова, оболочка, находясь в которой он жил, но в принципе-то так и ничего не сделал и не добился...
– Да, меня уважали, я достиг больше многих людей, - думал Василий Павлович, - но, никогда не знал женской привязанности, отчаянной страсти, никогда не делал ошибок... И женился на женщине, которую не любил, но которая была одной из лучших женщин в организации, в которой я работал. А мечтал ведь всю жизнь о другой. Мечтал о женщине, которая моментом отнимет все - добропорядочность, деньги, положение, покой и порядок. И вот, грядет другая жизнь. Жизнь, в которой время измеряется не днями, а минутами. Жизнь, в которой стреляющий в тебя человек есть великодушный избавитель от этих твоих сволочных метастаз, грызущих твой здоровый еще, в сущности, организм.
Тут Василий Павлович озадачился мыслью, змеею вползшей в голову:
– Но ведь мне придется убивать! Придется стрелять, превращая пули в таблетки, подобно морфию помогающие забыть о болезни. Ну и что! И противники будут стрелять, стараясь убить его, не зная совершенно, что он просто болен болезнью, погано, долго, постыдно и больно убивающую его. А он будет стрелять в людей, отправляя их в долгожданный рай, в котором они смогут лицезреть Господа, в рай с прекрасными гуриями, рай, который, несомненно, для них существует и является целью всей жизни.
– Надо будет еще подумать об этом, - решил Петров, понимая, что съезжает юзом в злорадно чавкающее болото.
– Я ведь не верю в потусторонний мир и потому никого отправить туда не могу.
Надо сказать, что теперь со всеми своими метастазами Василий Павлович чувствовал себя если не великолепно, то почти так, как до болезни.
– Это таблетки Андерсена, - сказал он себе, вдруг посмотрев на фото своей жены Клавдии Осиповны, висевшее на стене. Желание, отсутствовавшее полгода, тут же охватило его, он пошел к ее комнате, осторожно вошел. Она спала. Он осторожно овладел ею. Клавдия, с начала его болезни выпивавшая на ночь чуть ли не половину пузырька корвалола, не сопротивлялась. Петров убыстрил свои движения, когда же она прошептала:
– Владик, Владик, Вася нас услышат, - хмыкнул.
Владислав Константинович был их сосед. Значит, он Петров не бросит свою супругу на произвол судьбы, а оставит надежному человеку, неплохо, кстати, зарабатывающему.
С восторгом кончив, как в милую любовницу, он осторожно оставил спальню супруги. Итак, с ней все ясно. С восьмидесятилетним отцом, ревновавшим его к жизни, тоже. Теперь осталось разобраться ментально с детьми Дочке - 30, сыну - 25. А что с ними разбираться? Приходят, как и раньше, раз в два месяца, и то по убедительному приглашению. Причем, как правило, опаздывают к назначенному часу. Говоришь им в три, приходят в шесть, вечно недовольные, что пришлось переться на другой конец города...
– Наверное, я в этом виноват, что они меня не любят, - подумал Петров.
– Я просто не смог их заинтересовать своей собственной персоной. Или просто не нужен им теперь, потому как сделал из них эгоистов. Я с детства приучал их быть самостоятельными, приучал решать самим свои проблемы, идти своим путем. Умные родители делают своих детей беспомощными, такими, что и в тридцать лет они не могут обойтись без маменьки и папеньки. Глупые делают детей самостоятельными.
– Значит, - подвел итог Петров, - я ничего никому не должен, и они мне не должны... Не должны... Если бы сын сейчас подошел и просто сказал: - Папа, помнишь, как мы делали самолет?
– А дочь сказала: - Мама говорила, что я выросла у тебя на шее. И у тебя от этого даже позвонки слиплись. Это правда?
Нет, они этого не скажут. Потому ты работал, зарабатывал, устраивал им приличную жизнь, не думая получить что-нибудь взамен. А воспитывала их мать, не любящая сюсюканий, и вообще, мало что любящая кроме Донцовой и неспешных прогулок после службы, мать, с удовольствием соглашавшаяся на внеурочную работу и командировки и потому нанимавшая детям няньку.
Петров заплакал. Ну, не заплакал, но глаза у него повлажнели. Чтобы это прекратить, чтобы не додуматься до того, что дети никогда ему теплых слов не скажут, потому что таковых у них просто нет, он подумал, почему засмеялся, когда жена назвала его Владиком? Почему он засмеялся, не расстроился, когда узнал, что жена ему изменяет? Перекрутив мысль в мозгу, Петров рассмотрел внимательно получившийся фарш, и понял, что он давно уже в Сирии. А они тут пустили крепкие корни, и потому будут жить без него как всегда: если не счастливо, то просто по-человечески.
После этих жизненных движений мозга и души, Петров решил заняться делом, то есть изучить все современные изменения в деятельности диверсионно-разведовательных групп и снайперском искусстве. Все время до отлета в Сирию, он сидел в Интернете, встречался с людьми, знакомился в кабинетах с винтовками ведущих стран-производителей и новейшими тактиками снайперских дуэлей.
Через пару дней, утром он снова повеселился. За завтраком смятенная Клавдия Осиповна то и дело что-то искала в его глазах. Василий Павлович понял, что ночью ее посещал сосед Владислав Константинович, они общались, в результате им стало ясно, что связь их вскрылась ("Так это не ты третьего дня приходил?!!"). Петров жене улыбнулся и заговорщицки подмигнул.