Вне рутины

Лейкин Николай Александрович

— Не горячись, не горячись. Я такъ только сказала… — остановила ее мать и прибавила:- Письмо готово. Надо только переписать.

— Ахъ, ужъ мн это письмо! Опять письмо!

Соняша сдлала кислую гримасу.

— Сама-же ты согласилась, — отвчала мать.

— Поневол согласишься, если вы наступя на горло.

Манефа Мартыновна зажгла бензинку и принялась разогрвать для дочери кофе, а дочь взяла листъ бумаги и стала читать вслухъ письмо.

— «Многоуважаемый Антіохъ Захаровичъ», произнесла она и злобно прибавила:- Скорй-же многопрезираемый.

— Отчего?

За что мы его должны презирать? Что онъ намъ худого сдлалъ? — спросила мать и тоже прибавила: — Нтъ, ты, я вижу, и сегодня лвой ногой встала съ постели.

— А вотъ и ошибаетесь. Обими ногами. Но я не понимаю, съ какой стати совсмъ незнакомому человку писать «многоуважаемый»? Просто милостивый государь, — поправилась Соняша.

— Ну, поправь: милостивый государь.

— «Вчера я получила ваше почтенное письмо», — продолжила Соняша, и опять остановилась. — Но позвольте вамъ сказать, что письмо то ужъ вовсе не почтенное, — сказала она. — Разсудите сами, человкъ его лтъ и вдругъ…

— Позволь… Но вдь нельзя-же ругаться въ письм. Всякое письмо требуетъ учтивости.

— Никто васъ не заставляетъ ругаться, но слово «почтенное»-то ужъ вовсе не подходитъ.

— Ну, хорошо. Ну, напиши — «любезное». «Ваше любезное письмо»..

— И любезности я не вижу. Человкъ готовится загубить вкъ двушки.

— Пойми, что я только изъявляю желаніе съ нимъ познакомиться и прошу его на чашку чаю.

— Ну, хорошо. Пусть будетъ любезное. Любезное все-таки лучше, чмъ почтенное. «Я и дочь очень рады съ вами познакомиться», — прочла Соняша вслухъ еще фразу и сказала:- Слово «дочь» долой. Вдь вы это пишете, а не я. «Я очень рада съ вами познакомиться, какъ съ сосдомъ, и прошу васъ сдлать намъ честь»… Ршительно не понимаю, какая тутъ особенная честь!

— Милый другъ, да вдь въ приглашеніяхъ всегда такъ пишутъ, — возразила мать.

— Ну, пускай будетъ честь, — согласилась Соняша. — Только слово «намъ» я вымараю и поставлю «мн». Вдь это вы одна. Я тутъ совершенно не соприкасаюсь. «Сдлать мн честь пожаловать сегодня вечеромъ въ семь часовъ на чашку чаю. Преданная вамъ»… Зачмъ преданная? Съ какой стати?

— Душечка, такъ всегда пишется.

— Достаточно ему и словъ: «съ глубокимъ почтеніемъ». По правд сказать, онъ и этого не стоитъ.

— Ну, съ почтеніемъ, такъ съ почтеніемъ, — согласилась Манефа Мартыновна и сказала:- Я нарочно старалась быть какъ можно кратче. Теперь ты довольна?

— Очень… — иронически отвтила дочь. — Благодарю васъ.

— Зачмъ такъ? Съ какой стати? Ты вдь согласилась.

— Вынудили, такъ и согласилась. Ну, да все равно, — пробормотала Соняша, принимаясь за кофе и обмакнула въ чашку кусокъ сдобной булки.

— Ну, а теперь, когда исправила письмо, то вотъ, напившись кофею, возьми и перепиши его, — сказала Манефа Мартыновна, шевеля спицами вязанья.

— Это еще съ какой стати! — воскликнула дочь. — Гд рука, тамъ и голова. Вы къ себ его приглашаете, а не ко мн. Вы пишете, а не я… ну, и переписывайте сами. А меня — ахъ, оставьте!

— Глупая, да вдь я изъ-за того, что у тебя почеркъ лучше и ты грамотне меня пишешь.

— Никакого ему почерка не надо и никакой ему особенной грамотности не требуется. Просто онъ стремится къ намъ ради его старческихъ плотоядныхъ цлей на меня.

— Полно, Соняша… Человкъ съ благородными намреніями.

— Хорошо благородство стремиться загубить жизнь двушки!

— Брось. Брось. Оставь. Съ тобой не сговоришься. Тебя въ ступ не утолочь. Я сама письмо перепишу и пошлю съ Ненилой, — закончила Манефа Мартыновна и направилась въ спальню, гд стоялъ письменный столъ и были письменныя принадлежности.

— Не вздумайте на моемъ розовомъ или голубомъ листочк писать, гд цлующіеся голубки нарисованы! — крикнула ей вслдъ Соняша.

Мать обернулась и сказала:

— Да что ты меня за дуру считаешь, что-ли. Неужели я не понимаю! Ну, двушка!

Черезъ полчаса письмо было переписано, заклеено въ конвертъ и послано съ кухаркой Ненилой къ Іерихонскому…

— Вотъ теб здравствуйте! — воскликнула Ненила, принимая отъ Манефы Мартыновны письмо. — Что это вамъ отъ генерала понадобилось!

— Не твое дло. Теб приказываютъ только снести письмо, — строго отвчала Манефа Мартыновна.

VI

Заборовы звали Іерихонскаго на чай въ семь часовъ вечера, а въ шесть начали приготовляться къ принятію его. То-есть въ сущности стала приготовляться одна Манефа Мартыновна. Она надла на себя шелковое гранатнаго цвта платье и прикрпила на голову черный кружевной фаншонъ съ гранатоваго-же цвта бантомъ, прикрывъ начинавшійся въ этомъ мст широчайшій проборъ въ волосахъ. Соняша-же на зло матери ходила по комнат въ линючей ситцевой блуз, съ распущенными волосами и вся обсыпанная пудрой, хотя раньше была уже одта, какъ слдуетъ.

Мать, укладывая въ столовой въ сухарницу, выстланную ажурнымъ вязаньемъ, чайное печенье, косилась на дочь и, наконецъ, спросила ее:

— Когда-же ты, Соняша, начнешь одваться?

— А вамъ какое дло? Когда захочу, тогда и однусь, — рзко отвчала дочь.

— Однако, теперь ужъ седьмого половина, а въ семь мы ждемъ гостя, какъ теб извстно.

— Такъ вдь это вы ждете гостя, а не я — ну и лижитесь съ нимъ.

Манефа Мартыновна печально покачала головой.

— Зачмъ-же ты грубишь матери? Зачмъ? — упрекнула она ее, принимаясь укладывать апельсины въ вазочку.

— А зачмъ вы меня стсняете какимъ-то Іерихонскимъ? — отвчала Соняша.

— Да вдь я для тебя-же, глупая, хлопочу.

— Никто васъ не просилъ хлопотать. Сами навязали себ хлопоты. Да и что вамъ за дло до того — одта я или нтъ? Ну, придетъ облюбленный вами человкъ, такъ вдь у насъ не одна комната. Вы будете разсыпаться передъ нимъ въ любезностяхъ вотъ здсь, а я буду у насъ въ спальни находиться.

— Такъ вдь онъ наврное тотчасъ-же спроситъ про тебя.

— А вы ему скажете, что я еще не одта.