Вне времени
Шрифт:
Кормили, поили, нюхать учили, чтобы цветы различать: луговые от горных, горные от лесных, лесные от полевых, полевые от тех, которые люди летом в горшках держат на балконах.
Пчелинки и пчельцы одно время постоянно не тем занимались: то баловались, то от рук отбивались. Как увидят чьи-нибудь руки – сразу отбиваться начинают, потому что у их родных пчёла и пчелы никаких рук никогда не было, только лапки. Зато такие приятные. И ласковые, и мохнатые, как положено.
Вот собрались ребятишки вокруг цветущей яблони и баловаться начали. Подлетают к яблоневым цветкам, лепесточки дёргают, треплют, друг дружке
Расплакалась яблонька, дождик от неё пошёл маленький, но настоящий. И пошёл дождик жаловаться на судьбу яблоневых цветков прямо к самому главному на небе и на земле. А к нему далеко и ходить не надо. Он всегда тут рядом. И уже знает обо всём.
Стоят перед ним пчёл с пчелой своей. Стыдятся. Головы опустили.
– Детишек наказывать? Или вас?
Молчат.
Вдруг звон со всех сторон: пчелинки и пчельцы налетели.
– Не трогайте их! Пожалуйста! Это мы! Мы-мы-мы сами виноваты! Нас накажите! Они хорошие! Пожалуйста!
Так просили , что дождик расплакался опять. Потому что теперь уже всех жалко. И тот, который главный на небе и на земле, – тоже расплакался и тут же просиял, как солнышко. И такая огромная лёгкая прозрачная радуга над всем миром от слёз этих и солнышка образовалась, такая цветная и широкая, что всех-всех обняла.
Летают в ней, сверкают золотинками пчелинки и пчельцы. Сияют, переливаются огненными блестками пчёл и пчела, яблонька цветками машет, трава пушистее стала, вся в алмазных росинках…
Не зря пчёл с пчелой столько старались: добрыми ребятишки у них растут. Добрыми. Вон как за своих заступаются. И радуга та – из-за них ведь родилась, на любви их и стоит. Ну, и что с того, что радуга такая большая, а пчелинки и пчельцы – такие вот мелкие? Ничего нет больше и сильнее любви. Даже если ты совсем ещё маленький.
– Почему же нет ничего больше и сильнее? Ты так решил?
– Потому что любовь – вне времени, дочка.
Шаг 20
– Почему нельзя? Что значит нельзя, если мне никто не способен помешать? Джеликтукон закрыл глаза и увидел, как его отец, изнемогая от жары, идет к нему по пустыне.
В конце концов, стоит мне только пожелать что-нибудь, как исполнится всё. И почему это я не могу пожелать именно того, чего хочу больше всего? Почему я должен держать слово, данное какой-то сумасшедшей старухе? Да, её, может быть, и нет уже давно! Сколько она может жить? Так чего я жду, когда мой отец так хочет меня видеть?
Джеликтукон закрыл глаза и тотчас пожелал видеть Хальмер-Ю!
Он мгновенно открыл глаза и… ничего не изменилось. Тогда он пожелал оказаться рядом с отцом. И опять ничего не изменилось. Тогда он попросил мысленно воды. Как тогда, в первый раз. Стакан холодной воды тут же оказался у него в руках. Он мысленно представил себе то место, откуда слышался ему во сне голос отца. И тут же оказался там.
Но там было пусто. Только жгучий ветер и мертвый песок. Джеликтукон сделал шаг, зацепился ногой обо что-то и упал. Ему вдруг захотелось посмотреть, обо что же он зацепился. Из песка торчал миниатюрный сучок, похожий на высохший человеческий палец. Джеликтукон начал обкапывать это место и обнаружил, что палец является частью маленькой руки, а рука – частью иссохшего тельца существа, похожего на взрослого человека, только очень маленького. Не больше куклы Барби. Тельце было абсолютно высохщим, как кусочек полена. Джеликтукону опять захотелось пить, в его руке тотчас появился сверкающий снаружи прохладными каплями стакан, до краев полный родниковой воды. Несколько капель упало вниз, на ссохшееся тельце. И вдруг сухая ручка потянулась к влажному стакану. Джеликтукон позволил ему выпить всю воду.
– Кто ты? – спросил он маленького человечка.
– Хэхэ, сихиртя , - ответил человечек, улыбнувшись сухими морщинами личика. Он был почти лыс, лишь кое-где торчали на голове отдельные бесцветные волосинки.
– Тебя зовут Хэхэ?
– Да. А тебя – Джеликтукон.
– Откуда ты знаешь??
– Хальмер-Ю говорил со мной.
– Где он?
– Его нет.
– Он умер?
– Нет. Его просто больше нет.
– Почему?!
– Ты нарушил слово…
– Какое слово? Откуда ты знаешь про слово?
– Сихиртя долго жили и обо всём помнили. И хорошее, и плохое. Я – правнук Тадыма и Нигях. Они прожили счастливо шесть тысяч лет. Их дети прожили пять тысяч лет, а внуки – три тысячи, мои родители ушли молодыми… Они умерли, потому что пришел человек. Он искал тебя. Его звали…
– Хальмер-Ю.
– Да, Хэхэ помнит… Хэхэ живет уже десять тысяч лет и помнит всё. Хэхэ ждал тебя и не умирал, чтобы рассказать. И дождался. Ты пришел.
– Вы убили его?
– Нет. Никто никого не убивал. Но когда появился Хальмер-Ю, слова старухи Халей начали сбываться. Народ сихиртя стал вымирать. Но первыми ушли наши мамонты, говорят, что они были очень большими и добрыми. Ты помнишь мамонтов?
– Да.
– Я уже не застал их, я не помню… Их становилось всё меньше. У них было своё кладбище в песках. Когда ушло море, а первым ушло море, стало много песка и совсем мало травы. Реки пересохли, ушли в песок. И мамонты начали собираться и уходить. Они ушли все, оставшиеся сихиртя пытались добывать коренья, ловили ящериц, копали глубокие колодцы для воды, но вода уходила и оттуда. Всё глубже. А потом её не стало нигде. И сихиртя тоже не стало. Мои родители, прощаясь со мной, просили меня дождаться тебя и рассказать о твоем отце, они считали это своим долгом. Он был добрый светлый человек, он пытался помочь всем, рыл колодцы, собирал росу на рассвете…
– Так в чем же он виноват?
– Он не виноват. Он искал тебя. И остался с нами до конца. Но слова старухи Халей сбылись. Появился человек, и сихиртя начали вымирать. Сначала ушло море…
– Что случилось с Хальмер-Ю. И как давно это произошло?
– Он просто исчез. Его не стало, как только кто-то нарушил слово, о котором говорила Халей.
– Но ведь это было только что!
– Это у тебя – только что. У нас прошло 9 тысяч лет…
– Как?
– У нас разное время. Ты – в своем, мы – в своем. Может быть, то, на что ты сейчас смотришь, уже давно не существует, как свет от звезды, умершей миллиард лет тому назад. Он только что дошел до тебя, хотя самой звезды там, откуда пришел свет, нет уже очень давно.