Внутренний порок
Шрифт:
— Пойми, пожалуйста, без исключительной потребности знать…
— Мне-то ништяк, Йети. А этот неназываемый лягаш — как, кстати, Шайб к нему относился?
— Терпеть его не мог, и ненависть у них была взаимная. По… — Тут же пустившись передумывать.
— По весомой причине. Но у вас же есть Одиннадцатая Заповедь насчёт критики собрата-топтуна, в это я врубаюсь. — После чего Доку пришла мысль. — Ничего, если я спрошу: личность эта до сих пор работает?
— Он… — Молчание было столь же ясным, как удержанное слово. — Его статус — «неактивен».
— Дело тоже не выдаётся, могу спорить.
— СР повесили на всё это замок до 2000 года.
— Как-то непохоже,
— Помимо очевидного, хочешь сказать.
— Шайб, ещё бы, мог и он. Но ты мне теперь вот что скажи, этот лягаш — как нам его звать? — Офицер Икс?
— Детектив.
— Хорошо, скажем, именно этот таинственный лягаш и арестовал Шайба из-за того несчастного семечка, рассчитывая, что с таким задком его на какое-то время в Фолсом точно определят. Если сделал его не Шайб, то поглядим-ка, кто ещё… о! а как насчёт Адриана Пруссии, которому не по карману скверно выглядеть перед обществом, даже если кого-то из его бывших заметают, а то и паяют срок. Это ж не только в Шайба метят, а и в него. Так же нехорошо, как если фалалей какой-нибудь не хочет отдавать заём. Ещё раз, что в таких случаях бывает. Я забыл.
— Видишь теперь? — Йети мрачно кивал. — Ты считаешь, что в ПУЛА сплошь монолитная веселуха, правда, целыми днями делать нечего — только прикидывать, как по-новому третировать вас, хипповскую сволочь. А там вместо этого может быть просто двор Сан-Квентина. Банды-наркоманды, бычьё-мудачьё-стукачьё — и у всех при себе стволы.
— Можно вслух кое-что сказать? Никто не слушает?
— Все. Никто. Какая разница?
— Скажем, Адриан Пруссия замочил этого Детектива Икс — или заказал. И что происходит? а ничего. Может, все в ПУЛА знают, что он это дело обстряпал, но никаких сливов в прессу, никто не возмущается, никакие коллеги в ужасе не идут чинить самосуд… Нет, вместо этого СР закупоривают архив на следующие тридцать лет, все делают вид, что смертью храбрых при исполнении служебного долга пал ещё один герой полиции. К чёрту приличия или уважение к памяти настоящих павших героев полиции — как же вы, публика, можете быть такими непрофессионалами?
— Всё ещё хуже, — медленно выдавил Йети, словно тщетно пытался воззвать к Доку из глубин истории, запретной для шпаков. — Пруссия был самым вероятным подозреваемым в… скажем так, не одном убийстве — и всякий раз по вмешательству высших эшелонов оставался гулять на свободе.
— И ты это что имеешь в виду? «Какой ужас, правда?»?
— Я говорю, Док, что всему есть причина, и прежде, чем негодовать, присмотрелся бы лучше, почему Служебным Расследованиям с самого начала даже вляпываться в это дело не стоило, не говоря уж — становиться той конторой, которая на нём сидит.
— Сдаюсь. Почему?
— Сам прикинь. Включи всё, что осталось от мозга. С такими, как ты, беда в том, что вы, публика, никогда не понимаете, если кто-то оказывает вам услугу. Вы думаете, чем бы ни была она, вы имеете на неё право, потому что вы симпатичный или что-то. — Он встал, выронил на стол горсть шрапнели, отдал недовольному бармену честь и нацелился на выход. — Сходи погляди как-нибудь в зеркало. «Врубись» в себя, «чувак», пока не поймёшь, что никто ничего тебе не должен. А потом возвращайся. — Док время от времени видал Йети не в духе, но тут чувства из него прямо фонтаном били.
Они остановились на углу Санта-Моники и Суитзер.
— Ты где машину оставил? — спросил Йети.
— У Фэрфэкса.
— Мне тоже туда. Пойдём со мной, Спортелло, я тебе кое-что покажу. — Они зашагали по Санта- Монике. Вдоль по всей улице хиппи стопили машины. Из радио в машинах грохотал рок-н-ролл. Из «Тропиканы» в поисках вечернего завтрака выбредали только что проснувшиеся музыканты. Над тротуарами повсюду висели карманы харасного дыма — в засаде, дожидаясь лишь неосторожного прохожего. В парадных перешёптывались мужчины. Через несколько кварталов Йети свернул вправо и побрёл к Мелроузу.
— Знакомые места, нет?
Дока посетило наитие.
— Квартал, где Шайб раньше жил. — Он стал искать глазами заросший двор жилого комплекса, о котором рассказывала Триллиум. Из носа у него потекло, ключицы забила дрожь, и он вдруг подумал, не явится ли вдруг неким образом кто-нибудь из той счастливой троицы, а то и вся она вместе, или, как сказала бы Сортилеж, не проявится ли, — и краем глаза заметил, что Йети пристально за ним наблюдает. Да, и кто сказал, что путешествовать во времени невозможно или что в местах с реальными адресами не могут водиться призраки — не только мёртвых, но и живых? Покурить травы, закинуться время от времени кислотой помогает, но иногда и такому буквалисту-трезвянщику, как Йети, всё удаётся.
Они подошли к жилому зданию с двориком, почти рассосавшемуся в вечере.
— Сходи погляди, Спортелло. Посиди у бассейна вон там, под новозеландскими древовидными папоротниками. Переживи ночь. — Он подчёркнуто взглянул на часы. — К сожалению, мне пора двигаться. Супруга заждётся.
— Она дама особенная, это точно. Кланяйся ей от меня.
Света нет, ни накаливания, ни катодно-лучевого — ни в одном квартирном окне. Дом мог запросто быть и брошен. Шум машин с Санта-Моники почти не доносился. Взошла луна. В подросте суетились какие-то маленькие твари. Из кустов через некоторое время поползли вовсе не призраки, а логические умозаключения.
Если Служебные Расследования замалчивали убийство детектива ПУЛА, кому-то в Управлении он наверняка нужен был мёртвым. Если сами не хотели руки пачкать — наняли специалистов по договору, и в список наверняка мог входить Адриан Пруссия. Интересно было бы взглянуть на другие обвинения в убийстве, которые, по уверению Йети, Пруссия стряхнул. Но даже если незначительный шанс того, что у Йети есть к ним доступ, имеется, у него может не оказаться способа непосредственно передать информацию Доку. Что могло бы объяснить, почему так похоже, что он дёргает Дока за ниточки с самого начала — мол, открой ещё какую-нибудь лазейку в историю асмодея.
Док задумался, что ею может стать. АРПАнет Фрица — всё слишком зависит от того, как кости вытряхнешь: по словам самого Фрица, нет таких дней, когда знаешь, что выудишь, а чего нет. Остаётся Пенни. Которая его уже сдала los federales, и для которой не вопрос — или вопрос несущественный, — перепродать его ПУЛА или не стоит. Возможно, Пенни и видеть-то его больше не желает. Ах ты ж Пенни.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Док никогда не считал, но в Окружном суде, на верхних этажах, в мужской каталажке он, вероятно, провёл больше времени, чем внизу по другую сторону закона. Лифтами управлял взвод женщин в мундирах, которым командовала и помыкала устрашающая дама с афро, по виду — надзирательница с мохнаткиной зоны: она стояла в вестибюле с парой кастаньет и управляла отдельными кабинами при помощи разных сигналов. «Ткк-трррррлл-тк-тк», к примеру, могло значить: «Следующий — Лифт Два, на вход и выход сорок пять секунд, пошевеливаемся», — и тому подобное. Дока она серьёзно окинула взглядом с головы до пят, прежде чем допустить к поездке.