Внутренний порок
Шрифт:
— У тебя причёска другая.
— Меня тут кое-кто подговорил сходить к этому асу на Родео-драйв. Он такие прожилки в пряди вставляет, видишь?
— Ништяк. Похоже, ты будто на пляже некоторое время пожила.
— Они как раз рекламировали Особую Сёрферской Цыпы.
— Спецом для меня, а?
— Для кого ж ещё, Док.
У Пенни на разделаться с пиццей ушло минуты полторы. К последнему ломтику оба потянулись одновременно.
— Полагаю, это моё, — сказал Док.
Пенни уступила пиццу и, скользнув рукой вниз, завладела его пенисом, пожала его.
— А это, полагаю… — Она протянула коробку с заначкой
— Вот, пожалуйста.
— Так, а ты уверен, что не злишься.
— Я? злюсь, что это значит?
— Ну знаешь, если бы кто-нибудь небезразличный мне, даже в смысле случайного секса, взял и сдал меня ФБР? Я б точно призадумалась… — Док раскурил и передал ей косяк. — В смысле, — добавила она глубокомысленно, выдохнув в следующий раз, — если б это был мой хуй? и какая-нибудь самодовольная прокурорша решила, что ей что-то сойдёт с рук?
— Ой, — сказал Док. — Ну, дело говоришь… Дай-ка я тут…
— Только попробуй, — вскричала она, — обдолбавшийся хиппанский урод, убери свою лапу оттуда, кто сказал, что тебе это можно, отпусти мою, ты что себе возомнил… — К коему времени они уже еблись, можно сказать, энергически. Было быстро, однако не слишком, в допустимой мере грязно и гадко, великолепный развляк под кайфом, и Док вообще-то на незасекаемо краткий миг поверил, что это никогда почему-то не кончится, хотя ему удалось из-за этой мысли не запаниковать.
Обычно Пенни сразу бы вскочила и вновь погрузилась в какую-нибудь деятельность приличного мира, а Док бы отыскал дорогу к телевизору — вдруг ещё идёт финал, хотя сегодня вечером только Восточный дивизион. Но вместо этого, словно бы оба ценили важность молчания и объятий, они просто лежали — и снова раскурили, и не спеша довершили косяк, который благодаря высокому содержанию смол по большей части погас в тот же миг, когда воткнулся в пепельницу. Однако слишком уж скоро, словно в комнату ворвалась Реальность, щёлкнула выключателем, обозрела их и хмыкнула, пришла пора одиннадцатичасовым новостям, занятым, как обычно, и Пенни всё это всё больше раздражало, развитием дела Мэнсона, готовившегося предстать перед судом.
— Остынь уже, Булиоси, — рявкнула она экрану, когда главный обвинитель поимел свои ежевечерние две минуты перед камерой.
— Я б решил, что все эти досудебные разборки — по твоей части, — сказал Док.
— Какое-то время так и было. Меня пускали на пару показаний, но там все слишком похоже на мальчишек, которые себе устроили штаб на дереве. Мне теперь только одно нравится — слушать, как эти хипповские цыпы делали всё, что им Мэнсон скажет. Такое рабство, знаешь, — это как-то мило?
— О как? ты никогда не говорила мне, Пенни, что подрубаешься по этому, то есть, всё то время, что мы бы могли…
— С тобой? и думать не стоит, Док.
— Чего.
— Ну… — Это у неё в глазах то, что зовут проказливым блеском? — Ты почти такой же недомерок. Наверное. Но видишь ли, там дело не только в гипнотическом взгляде, Чарли немало притягивает к себе ещё и тем, что у него глаза на одном уровне с дамами, которыми он командует. Может, конечно, само по себе и круто ебаться с папулей, но весь изврат и кайф тут в том, что в папуле всего пять футов два дюйма.
— Ухты, чувак, ну… я б тут постарался?
— В общем, держи меня в курсе.
Показали ролик ночного фильма — сегодня это было «Гидра, трёхглавое чудовище» (1964).
— Эгей, Пенни, а завтра ты на работу идёшь?
— Может, только к полудню. Если у тебя нет предложений получше, я, наверно, просто рухну спать.
— Не, погоди-ка минуточку, вот это тебе может очень понравиться. — Он попробовал объяснить, что это японское кино про чудовищ на самом деле — переделка классической киношки для девчонок «Римские каникулы» (1953), ибо в обоих фильмах стильная принцесса приезжает в чужую страну, встречает там главного героя из рабочего класса, который в неё втюривается, но, несмотря на несколько совместных приключений, в конце парочка вынуждена расстаться, однако где-то посередине этой рецензии Пенни изящно соскользнула на колени и принялась насасывать ему хуй, а затем оба и глазом моргнуть не успели, как опять ебались. Потом, когда они уже сидели на кушетке, началось кино. Должно быть, где-то посередине Док куда-то отплыл, но под конец проснулся: Пенни хлюпала носом в «Клинекс» — человеческая или романтическая составляющая сюжета её всё же заворожила.
Назавтра был, как говорится, другой день, и когда Док наконец снова очутился в Окружном суде — сидя на стуле с какой-то давней дворовой распродажи перед магнитофонным микрофоном в заднем забытом отсеке среди мётел, швабр, чистящих припасов и древней полотёрной машины, которую собрали не иначе как из запчастей танка Второй мировой войны, — он начал задаваться вопросом, не была ли нежная Пенни накануне вечером просто ещё одной желанной галлюцинацией. Для начала, она звала его Лэрри — и старалась не смотреть в глаза. Свидетелем, которого она привела с собой, естественно, оказалась её соседка по загончику Рус, чей яростный взгляд за ночь набрал обороты от подозрения к презрению.
Для них Док вкратце перечислил всё, что видел в Вегасе, — до встречи он заехал к себе в контору и прихватил вахтенный журнал, признак не столько профессионализма, сколько Торчковой Памяти. Больше всего интереса почему-то вызвал белый костюм Мики. Расположение вырезов на лацканах и тому подобное. Готовый или на заказ. А как он держался? хотели они знать. Кто присутствовал, помимо ФБР? Кто по виду всем распоряжался?
— Никак не скажешь. Там были охранники казино и вокруг повсюду ходили разные гражданские в костюмах, но в смысле Мафии, если вы на это намекаете, в чёрных ли они были федорах, разговаривали ли репликами Эдди Робинсона? нет, насколько я помню?
Эти учения сельских ПОП на самом деле напоминали Доку поединки ссыкунишек со слонами. Можно поймать ФБР за содомией с президентом в Мемориале Линколна средь бела дня, а местные блюстители порядка всё равно будут стоять вокруг и смотреть, они иначе не умеют, их только тошнить будет меньше или больше в зависимости от того, какой президент.
С другой стороны, никто не спрашивал про Шайба Бобертона, а сам Док ничего не выдавал. Время от времени он ловил двух помощниц прокурора на многозначительном переглядывании. О чём переглядывались они, Док понятия не имел. Наконец плёнка закончилась, и Пенни сказала: