Во власти наслаждения
Шрифт:
— Я думала об этом, — ответила Шарлотта. — Но что, если Алекс не собирается возвращаться вообще? Однажды он сказал мне, что готов был навсегда оставить свою первую жену, когда та предложила ему развод. Он решил поступить на военную службу. А вдруг кто-то рассказал ему, какая я плохая, и он решил остаться в Италии?
Уткнувшись лицом в подушку, она зарыдала. Софи села рядом и гладила трясущиеся плечи Шарлотты, не находя нужных слов.
— Боюсь, он недостаточно меня любит, Софи. Он не верит мне, а теперь не поверит никогда, — задыхаясь, произнесла Шарлотта. — А я так его люблю! Я не смогу жить без него.
— Перестань, —
— Но как он может весело проводить время? — рыдала Шарлотта. — Я так по нему скучаю, думаю о нем каждую ночь. Я страдаю!
— Мужчины устроены по-другому. Это достаточно очевидно, Шарлотта. Женщина может любить одного мужчину, но мужчина любит ту, которая рядом. Старая избитая поговорка, что любовь в разлуке становится сильнее, к мужчинам не относится. Они как дети с игрушками: если у них отобрать старые игрушки, они потянутся к какому-нибудь другому блестящему предмету.
Шарлотта выпрямилась:
— Ты так озлоблена, Софи. Почему ты так озлоблена?
— Мой отец, — коротко ответила Софи.
— О, — печально произнесла Шарлотта.
Все в ней сопротивлялось мысли, что Алекс, ее дорогой любимый Алекс, — такой же, как отец Софи, маркиз Бранденбург. Но если Алекс не похож на маркиза, тогда где же он? Четыре, нет, пять месяцев прошло, и, пока она считала каждый день, тянувшийся словно год, Алекс, очевидно, развлекался в Италии, возможно, даже не вспоминая об оставленной дома жене.
Когда Шарлотта пыталась представить себе, какие чувства испытывает к ней Алекс, первое, что приходило в голову, был его дикий гнев в Борнмуте, когда он решил, что она его обманула. Она старалась отогнать от себя этот страшный образ. Он обещал, он обещал верить ей. И оставалось лишь надеяться, что он выполнит свое обещание. Но ее мысли постоянно возвращались от печальных обстоятельств первого брака Алекса, из-за которых он стал недоверчив и не верил ей, к счастливому блаженству дней, проведенных вместе. Конечно, они значат для него больше, чем какая-то глупая статья, напечатанная в его отсутствие!
— Он сказал, что ему нравится быть женатым на мне, — дрожащим голосом поведала она Софи. — И он сказал, что хочет иметь детей. Я уверена, он будет счастлив, когда… — Голос ее оборвался.
В горячем объятии Софи она почувствовала, что та не верит этому. В глубине души она тоже не верила. Если бы Алекс любил ее, по-настоящему любил, он бы нашел способ вернуться домой уже сейчас. Она глубоко вздохнула и поднялась с дивана.
— Будущим мамам нужно спать. — Софи протянула ей руку, и Шарлотта увидела в ее глазах нежность, ласку и сочувствие.
Шарлотта слабо улыбнулась:
— Как ты думаешь… не могла бы ты остаться со мной еще на один месяц, Софи?
— Ну конечно же, это будет величайшая жертва, — поддразнила Софи, беря Шарлотту под локоть и направляясь с ней к дверям. — Не сомневаюсь, в следующем месяце Брэддон соберется сделать мне предложение по крайней мере три или четыре раза, и горе мне, если он направит свое внимание на другую. Моя мать, например, ужасно разозлится… — болтала она.
Но когда они поднимались по лестнице, Софи как бы между прочим сказала, что если Брэддон не увидит ее пару месяцев, то это будет хорошим испытанием его чувств.
У Шарлотты потеплело на сердце, исчезло ощущение пустоты, оставленное слезами.
Глава 19
Алекс действительно ничего не знал о статье в «Сплетнике». В ту минуту, когда Шарлотта оплакивала его отсутствие, он горячо спорил о достоинствах vin santo — крепкого итальянского вина — в зависимости от года его закладки. Даже когда он соглашался с хозяином кабачка, что данное vin santo — очень, но не слишком крепкое, и не соглашался, что щепотка перца улучшает его вкус, он думал о Шарлотте. Когда синьор Тонарелли наконец замолчал и ушел в комнату за стойкой, чтобы принести оттуда пресловутый пакет, Алекс поймал себя на том, что думает не о затянувшейся погоне за этим пакетом, отнявшей у него более пяти месяцев, а о стройных ногах своей жены. Он находил, что они особенно красивы выше колен. Когда она лежала на боку, он медленно гладил изящный изгиб ее тела, ощущая его приятную полноту, и находил пальцем нежное углубление с внутренней стороны бедра.
Алекс рассеянно смотрел на деревянные полки кабачка «Лючия» — единственного, так сказать, ресторана на всю округу. Он нашел дорогу в эту маленькую итальянскую деревушку далеко не сразу. В поисках следов усталого старого француза он медленно проехал через сельскую местность и наконец поднялся в горы. Где проехал этот человек прежде, чем умер в этой деревушке, Алекс не имел ни малейшего представления. Синьор Тонарелли уверял, что никогда раньше его не видел.
Марио Тонарелли вернулся, сжимая в руках небольшой грязный сверток.
— Спасибо, огромное спасибо! — радостно воскликнул Алекс по-итальянски.
Синьор Тонарелли был в восторге от того, что оказал услугу такому богатому и властному незнакомцу. Судя по акценту, этот человек был из Рима, решил синьор Тонарелли. Но он намного приветливее жителей Рима — люди в горах знают, как враждебны и подозрительны римляне. Но что делает этот человек в его маленькой остерии, он не мог понять. Тонарелли знал, что в свертке нет ничего, кроме старой одежды, потому что, когда француз умер, буквально у их порога, они с женой, естественно, внимательно все осмотрели. Он, француз, сказал, что кто-то приедет забрать пакет, и оказался прав. Ни Марио, ни его жена Лючия не могли и представить себе, зачем кому-либо потребуется старая одежда француза.
Они похоронили его на кладбище за деревней, но Марио хранил сверток. И правильно делал: прошло всего шесть месяцев, и за ним явился человек из Рима.
Глаза Марио загорелись: римлянин отсчитал небольшую стопку золотых лир. Кому какое дело, зачем нужны ему эти старые вонючие тряпки!
— Спасибо, — искренне поблагодарил его Тонарелли.
Он постоял в дверях своей остерии, наблюдая, как римлянин садится в свой экипаж. Красивый мужчина этот римлянин: высокий, с твердой походкой. Сам Марио растолстел от слишком большого количества грибной пасты, которой кормила его жена, но и раньше никогда он не передвигался так, как этот человек. «Словно волк», — подумал Марио и крепко зажал в руке золотые монеты.