Водитель трамвая

Бушуев Сергей

Первое же применение нового метода дало себя знать. В утреннюю смену меня загнали на конечную станцию Таллинская на резерв («спальный» вагон). Выехал я из депо в четыре часа утра. Отсчитав восемь часов от того момента, в двенадцать часов утра я пришёл к диспетчеру на конечной станции.

— О — о — о, Серёжа, — произнесла диспетчер.

В тот день там работала неплохая девушка лет тридцати. Блондинка и довольно полненькая. У нас с ней были неплохие отношения, хотя она знала мой характер.

— Чего, устал в трамвае сидеть? — поинтересовалась она мягко.

— Нет, Лена, — также мягко и с улыбкой ответил я, — просто моя смена

закончилась. Пойду потихоньку.

— Как закончилась? — удивилась она. — Тебе же смену пришлют только в два часа.

— Да смену они могут присылать во сколько хотят, — возразил я, — мне это в принципе неинтересно. Это их дела. Во сколько хотят во столько пусть и присылают. Я говорю о том, что я уже закончил.

Она пристально посмотрела на меня. Очевидно, Лена сразу всё поняла, потому что сухо сказала:

— Звони в депо, общайся с ними.

— Хорошо.

Я снял трубку и быстро набрал номер.

— Диспетчер слушает, — послышался торопливый голос.

— Говорит Бушуев, — медленно и почти раздельно проговорил я, — табельный номер 3063. Нахожусь на конечной станции Таллинская. Резерв.

— Так… ну и что? — несколько напряжённо спросил голос.

Диспетчер, с которой я говорил, уже успела со мной познакомиться и вне всяких сомнений знала, с кем имеет дело.

— Ставлю вас в известность: моя смена закончилась.

— Нет, не закончилась… — голос раздражённо зашипел, — сейчас… сейчас… вот… ваша смена заканчивается в четырнадцать ноль-ноль. Вы ещё два часа будете работать.

— Вы считать умеете? — повышая голос, спросил я. При этом все кто были в комнате на конечной станции, резко замолчали и стали прислушиваться. — Я уже отработал свои часы.

— Нет, не отработали, — торопливо задребезжала бабка из депо, — ваша смена заканчивается в четырнадцать ноль-ноль.

— Нет, — ещё громче заговорил я, — мой рабочий день составляет восемь часов. И я закончил работу. Больше меня ничего не касается.

— Нет, водитель!.. — протестующе верещала трубка.

Но я не стал её слушать.

— Я всё сказал! — гаркнул я и завершил разговор.

— Ты что Серёжа, — испуганно задала вопрос Лена. — Разве так можно?

— Можно и нужно, — ответил я с улыбкой и, распрощавшись с присутствующими, удалился восвояси.

К моему сожалению, этот номер прошёл почти незамеченным. Я был на резерве, а потому мне не надо было сдавать ни сумку с талончиками, ни сумку с расписанием. На следующий день я выходил на работу в пять утра. В диспетчерской депо сидела та самая старушенция с коей я пообщался день назад.

— Это вы сбежали вчера с резерва? — вместо «здрасти», вякнула она.

— Кто это сбежал? — уточнил я. — Я вам позвонил и поставил вас в известность. Больше меня ничего не волнует.

— Будете разбираться с начальством! — пригрозила она.

— Жду этого момента с наслаждением! — переходя на злобное шипение, отозвался я. — Я думаю, они будут рады.

Диспетчерша только отшатнулась. На этом всё и закончилось. К начальству в тот раз меня не вызвали.

Совсем иначе вышло в другой раз. Опишу просто: утро, дежурство. Я отсидел два часа в депо, и в шесть с небольшим меня отправляют на шестой маршрут. При этом дают девятисотый выход. Девятисотка это проклятие для водителей. Позже я опишу поподробнее. Сейчас же в общих чертах. В отличие от всех прочих «выходов» девятисотые выезжали дважды в день из депо. Зачем? Объясняю. Для разгрузки линии

в час пик. Сперва «девятисотка» выезжала около пяти или шести утра, приезжала на конечную маршрута, по которому предстояло колесить, делала круг и ехала в депо. Около десяти-одиннадцати возвращалась. Водитель, загнав вагон, был свободен до трёх часов дня. К трём он появлялся вновь, также выезжал на том же вагоне и история повторялась. Приехав на конечную, он отмечался у диспетчера, делал один круг и, закрыв путёвку, ехал в депо. Всё. День отработан. Часов в девять шёл домой. Как это назвать? Глупость? Дурость? Я имею в виду девятисотые «выходы». Да, безусловно. И ни один водитель не поминал их («девятисотки») без грязных ругательств. Но только не с точки зрения чиновников. Их устраивала эта идиотская, давно устаревшая система. Конечно «девятисотка» ничего на самом деле не разгружала. Только в ряде случаев мешала. Правда, платили за неё хорошо. И всё то время с десяти до трёх, что водитель где-то прогуливался, оплачивалось. Поэтому «девятисотки» на всех маршрутах работали одни и те же водители, которые жили по соседству с депо. Им это нравилось. Выехал, приехал — пошёл домой спать или жрать. Снова выехал — приехал, и опять жрать и спать. И так пять дней в неделю. И зарплата неплоха. А каково было водителям, жившим далеко от депо? Если до дома, например, добираться часа полтора? Какой им смысл было тащиться домой, если через час после прибытия уже уходить обратно? Вот они и торчали в депо, матерясь на всё на свете. Ведь на следующий день вновь на работу к четырём утра, а освободятся они только в девять часов вечера. К счастью, «девятисотки» открывались нечасто. Обычно если водитель их работавший ушёл в отпуск или «заболел». К слову сказать, хохлы «девятисотки» также не чествовали, несмотря на хорошую оплату. Так то.

Вот в тот день, описываемый мною, меня и бросили на «девятисотый» «выход» по шестому маршруту после двух часов дежурства. Я, разумеется, начал качать права.

— Два часа я уже отработал, — заявил я, взяв в руки путевой лист, — так что на этом всё!

— Работайте-работайте, — нетерпеливо заверещала очередная мерзкая бабка по фамилии Великая. Я это помню до сих пор.

Этим она давала понять, что спуску в отличие от других диспетчеров мне не даст.

Выглядела она, как и почти все диспетчера депо отвратительно: расплывшаяся, с тонким длинным носом и выпученными глазами в очках. Такая ощипанная сова.

Я не стал спорить. Лишь подумал про себя: «Ладно, посмотрим».

Отработав первую часть «девятисотки» я загнал вагон в депо около одиннадцати часов утра. Сразу же сдал талоны и выручку. И отдал сумку с бортовым журналом. Последним положил путевой лист в окно диспетчеру.

— Что это такое? — возмутилась сова.

— Я закончил, — кратко пояснил я.

— Нет, не закончили! — повышая голос, воскликнула Великая. — Вы приняли «выход» и отработаете его до конца.

— Нет, не отработаю.

— Ну-ка, стойте…

Сова проворно для её дряхлых лет вскочила со своего стула и вышла в коридор.

— Ну-ка пойдёмте…

Она грузно двинулась в сторону кабинетов начальства. Я равнодушно последовал за ней. Шла Великая покачиваясь и отдуваясь. Я только потешался. Войдя в кабинет отдела эксплуатации, сова обратилась к сидящей там Мокшаниной. Помните Луизу Ильиничну? Ту самую принимавшую меня на работу?

— Вот, — тяжело дыша и дрыгаясь телом, заявила диспетчерша.