Водопад
Шрифт:
Они расстались на улице, и Ребус пошел к себе домой. Поднявшись в квартиру, он сразу позвонил Джин, но ее не было дома. Предположив, что она опять задерживается в музее, Ребус позвонил и туда, и снова никто не снял трубку.
Некоторое время Ребус неподвижно стоял перед своим обеденным столом, разглядывая разложенные по нему заметки. Несколько листов с информацией о четырех женщинах – Джесперсон, Гиббс, Джиринг и Фармер – он прикрепил к стене. Теперь, глядя на них, Ребус снова и снова задавал себе вопрос, ответа на который он так и не нашел: зачем преступнику понадобилось оставлять кукольные гробики неподалеку от места гибели предполагаемых жертв. Если это была его «подпись», какая бывает у жаждущих известности убийц, но почему тогда она осталась неидентифицированной как таковая? Прошло более тридцати лет, прежде чем кто-то понял, что это была именно «подпись», а не что-нибудь другое. Нет, стремящийся к славе психопат давно бы позвонил в газету или написал письмо на телевидение, в котором заявил о себе… или постарался повторять свои преступления как можно чаще. Значит, это была все-таки не подпись, не элемент почерка психически больного преступника… Но тогда что?
Ребус все больше и больше склонялся к мысли, что назначение у кукольных гробиков было иное. Скорее всего, это были именно символы, которые имели значение только для того, кто их изготовил и спрятал. Любопытно, можно ли сказать то же самое относительно гробиков с Артурова Трона? И почему тогда человек, который изготовил и спрятал в каменной пещере семнадцать маленьких гробов, не заявил о себе пусть даже анонимным письмом в газету? Ответ, на взгляд Ребуса, был довольно прост: когда гробики были найдены вездесущими мальчишками, они потеряли для своего создателя всякое значение, потому что это были именно символические погребения. Никто никогда не должен был найти игрушечные гробы, никто никогда не должен был связать их с жертвами Бёрка и Хейра…
Сомневаться не приходилось: между старыми гробиками с Трона Артура и четырьмя их современными копиями, следы которых отыскала в газетах Джин, существовала довольно тесная связь. Пятый гробик из Фоллза Ребус пока опасался включать в общий список, но интуиция подсказывала ему, что и этот случай нельзя считать полностью обособленным. Каким-то еще пока не ясным образом он был связан со своими предшественниками, и связь эта была достаточно прочной, хотя ее природу Ребус не взялся бы определить даже приблизительно.
Ребус проверил свой автоответчик, но обнаружил на нем только одно послание. Риелторша извещала его о том, что подобрала пожилую супружескую пару, которая будет за небольшую плату показывать квартиру потенциальным покупателям, освободив таким образом самого Ребуса от этой обременительной и неприятной обязанности. Понятно, перед тем, как к нему начнут ходить эти самые покупатели, Ребусу нужно было прибраться, а главное – снять со стены этот жутковатый коллаж и получше спрятать материалы, относящиеся к убийствам.
Он снова набрал номер Джин, но не получил ответа и поставил на проигрыватель диск с альбомом Стива Эрла «Трудный путь».
Других путей Ребус просто не знал.
– Вам повезло, что я не переменила фамилию, – сказала Джейн Бензи, когда Джин объяснила, что обзвонила всех Бензи, которые только нашлись в телефонном справочнике. – Теперь я замужем за Джеком Маккойстом.
Они сидели в гостиной трехэтажного городского особняка в западной части Эдинбурга рядом с Палмерсон-плейс. Джейн Бензи оказалась высокой, худой женщиной в черном платье до колен, подколотом над правой грудью брошью с драгоценными камнями. Ее элегантная красота многократно повторялась в многочисленных зеркалах и полированных поверхностях дорогой антикварной мебели. Толстые стены и ковры на полу глушили все посторонние звуки, и в комнате властвовала уютная тишина.
– Спасибо, что согласились встретиться со мной, – снова сказала Джин. – Простите, если я вас побеспокоила, но у меня не было возможности предупредить о своем приезде заранее…
– Пустяки… – отмахнулась Джейн. – Боюсь только, вы зря проездили. К сожалению, мне почти нечего добавить к тому, что я уже сообщила вам по телефону.
Голос Джейн Бензи звучал несколько рассеянно, словно она постоянно думала о чем-то другом. Быть может, именно поэтому она ответила согласием, когда Джин попросила разрешения приехать.
– Признаться, сегодняшний день вообще был каким-то странным… – добавила она задумчиво.
– Что вы имеете в виду? – уточнила Джин, но Джейн только склонила голову и еще раз спросила, не хочет ли гостья чего-нибудь выпить.
– Мне бы не хотелось вас задерживать, – вежливо сказала Джин. – По телефону вы сказали, что Патрисия Ловелл приходится вам родственницей…
– Прапрабабушкой или кем-то в этом роде.
– Она умерла очень молодой, не так ли?
– Я вижу, вам известно о ней гораздо больше, чем мне. Я даже не знала, что она похоронена на Колтонском холме.
– Сколько у нее было детей, вы тоже не знаете?
– Насколько мне известно, у нее был только один ребенок, девочка.
– Патрисия умерла во время родов?
– Откуда мне знать?… – Джейн Бензи даже рассмеялась – настолько абсурдными показались ей слова Джин.
– Я прошу прощения, если мои вопросы кажутся вам не слишком приятными, – тихо сказала Джин. – Но больше мне обратиться не к кому…
– Я понимаю, – согласилась Джейн. – Вы сказали, что изучаете жизнь Кеннетта Ловелла?
Джин кивнула:
– Быть может, в вашей семье сохранились какие-то принадлежащие ему документы, бумаги?
Джейн Бензи отрицательно качнула головой.
– Нет, ничего такого у нас нет.
– А у кого-нибудь из ваших родственников? – не отступала Джин.
– Нет, не думаю. – Джейн взяла с чайного столика пачку сигарет и предложила Джин. Та покачала головой, и хозяйка, вытряхнув из пачки сигарету, прикурила от изящной золотой зажигалки. Все это она проделывала очень неторопливо и плавно. Наблюдать за ней было все равно что смотреть кадры замедленной съемки.
– Я ищу письма, – пояснила Джин, – которыми обменивались доктор Ловелл и его благодетель…
– Разве у него был благодетель? – слабо удивилась Джейн.
– Да, приходской священник из Эршира.
– Что вы говорите!… – воскликнула миссис Бензи, но Джин видела, что все это ее ни капельки не интересует. Казалось, все ее внимание сосредоточилось в эти минуты на сигарете, которую она держала в тонких, нервных пальцах. Тем не менее Джин решила не отступать.
– В музее Хирургического общества Эдинбурга висит портрет доктора Ловелла, – сказала она. – Я предполагаю, что написан он был по заказу этого священника.