Водораздел
Шрифт:
Войдя в избу, он бросил шапку на пол и, матерясь, стал топтать ее.
— Эмяс, эмяс…
Доариэ плюхнулась на лавку, не смея ничего сказать. Что это случилось с Поавилой? Эк разошелся. Неужто Теппана пришел и забрал свою лошадь?
Хуоти тоже притих как мышь, недоумевая, на кого это отец так рассердился.
Отведя душу, Поавила взял из угла винтовку и протянул Хуоти:
— Пойдешь в дозор! Ты помоложе. А с Теппаной я договорюсь.
Когда Хуоти ушел, Доариэ сказала мужу:
— Шапку-то подними.
Поавила поднял шапку, нахлобучил ее на голову и, ничего не говоря, пошел опять на поле.
«Пусть парень постоит в карауле у границы. Все, глядишь, спокойнее пахать можно», — подумал Поавила, взявшись опять за ручки сохи. Он так торопился вспахать поле, словно боялся, что у него отберут коня. Он проработал бы до самого вечера, не позови его Микки на обед.
— Теперь уж точно поле будет вспахано, — сказал Поавила, садясь за стол.
— Спасибо за это Теппане, — заметила Доариэ.
Она хотела спросить, чей же это конь, но не решилась.
После обеда Поавила не сразу пошел на работу. Надо же дать и лошади поесть и отдохнуть. Он лег на лавку, стараясь вздремнуть. Но заснуть не удалось. «Ладно, зимой будет время отдыхать», — решил он и встал.
Земли у Пульки-Поавилы было немного, и с пахотой он справился за три дня.
— А теперь и снег мог бы пойти, чтоб можно было съездить за торфом, — говорил Поавила, похлопывая лошадь по взмокшим бокам.
С тех пор, как в Пирттиярви перешли от подсечного земледелия к обработке полей, землю приходилось удобрять, иначе она не кормила своих сеятелей. Да и с удобрениями она мало кого кормила. Лишь тех, у кого было много скота. Но им тоже приходилось добавлять к навозу торф, не говоря уже о тех, кто имел всего одну коровенку. Осенью на полях ставили навозные кучи. Слой торфа, сверху слой навоза, опять — торф и опять--навоз. Зиму эта куча «созревала», а весной ее, разворошив, разбрасывали по всему полю. Такие кучи возвышались на поле у каждого хозяина. У кого побольше, у кого поменьше. Была даже поговорка: «Видно по куче, где живут лучше».
Пульке-Поавиле не пришлось долго ждать — выпал первый снег. Правда, был он мокрый, но зато его выпало так много, что можно было поехать за торфом.
— Ну, ребята, беремся за мотыги, — объявил Поавила сыновьям.
Мотыга у них была одна, и Поавила велел Микки сбегать к Крикку-Карппе и одолжить у того мотыгу. Крикку-Карппа не отказал.
— Н-но, поехали!
Торф на удобрение годился не всякий. Надо было уметь выбрать место. Самый жирный торф был на краю болота за мельничной речкой. Туда они и направились.
— Свези прямо в хлев, — велел Поавила Микки, когда они нагрузили первый воз.
Торф использовали также в качестве подстилки для скота. Из этой подстилки получался самый лучший навоз.
— А это что? — удивился Поавила, увидев на краю болота какую-то кучу, похожую на могильный холмик. Он хотел было раскопать ее мотыгой, но Хуоти испуганно крикнул:
— Не трогай.
Хуоти сразу догадался, что это: белофинны похоронили здесь того капрала. И ему пришлось теперь открыть отцу свою тайну.
— Я бы не стал его… Да он ведь хотел Наталию…
Поавила смотрел на сына изумленными глазами. Так вот о каком убийстве говорил Хуоти во сне тогда на Колханки!
— Только маме не надо говорить, — попросил Хуоти.
Отойдя в сторону от могилы, они копали молча, занятые своими мыслями…
Через день снег стаял, но зато начало подмораживать.
— Хорошо, — говорили старики. — Хоть болота замерзнут.
Замерзнут болота — откроются зимники на дальние лесные пожни и ягельники, где уже заранее заготовлен мох для подкормки скоту.
Наконец, замерзли и озера. И опять пошел снег, настоящий холодный зимний снег.
Как только лед на заливе окреп, Хилиппа уехал за Вехкалампи, свалил там три толстые сосны и погрузил их в сани. Бревна были примерно такие же, какие он осенью взял в долг у Доариэ. Хилиппа торопился вернуть долг, чтобы Пулька-Поавила не думал о нем плохо.
Привезя бревна на место, откуда он их брал, Хилиппа явился к Пульке-Поавиле, чтобы объявить об этом.
— Ну вот мы в расчете. Без Доариэ мне бы не починить ригу. Будущей осенью можете опять свой урожай молотить в нашей риге.
— Спасибо, — сказала Доариэ.
— Какой у нас урожай, — проворчал Поавила.
— У вас теперь опять есть лошадь, — продолжал Хилиппа. — А лошадь может прокормить и большую семью.
«Как знать, может, и владелец коня еще найдется», — подумал Хилиппа про себя, а вслух сказал:
— Бывает Теппана и добрым кое к кому. А меня вот хотел было… Слышал, слышал я о том собрании. Спасибо тебе, Поавила. Ведь мы, карелы, не то что руочи. Они и моего зятя убили.
Пулька-Поавила и Доариэ хорошо помнили, как Онтто приходил свататься к Евкениэ. Хилиппа тогда жениха даже в дом не пустил, хотел куриком угостить… А теперь, гляди, и зятем величает. Ну и бестия.
— Говорят, Ховатта едет домой, — сказал Хилиппа. — Вчера письмо было. Паро рассказывала.
— С дальней дороги человек возвращается, только из-под земли обратно не приходит, — вздохнула Доариэ, подумав о своем старшем сыне.
Но прошло больше месяца, прежде чем Ховатте удалось выехать из Кеми. Являясь командиром отряда, он не был сам себе хозяин. И в родную деревню он отправлялся не один, а в сопровождении британских офицеров. Англичане решили совершить инспекционную поездку и проверить, действительно ли граница охраняется так, как сообщается в донесениях. А может быть, у них вызвало подозрение то обстоятельство, что численность отряда за короткое время так возросла, что из Кеми приходилось отправлять продовольствие и прочее снаряжение чуть ли не на три тысячи солдат. Действительно ли в отряде насчитывается столько солдат? Или, может, продукты и снаряжение идут на сторону? Кроме того, заморских гостей несомненно интересовали богатые леса беломорской Карелии. Одним словом, английские офицеры ехали в инспекционную поездку, и весть об этом заставила Теппану скрести затылок. Дело в том, что легионеров в деревне осталось совсем мало, главным образом те, кто был из Пирттиярви, остальные разошлись по своим деревням. Уже несколько недель не выставлялись караулы и не совершалось патрулирование вдоль границы. Было над чем поломать голову.
В течение многих веков беломорские карелы жили как бы между двух огней: с одной стороны — гнет русского царизма, с другой — постоянная угроза нападения с запада. Выросшие среди девственной природы, на берегах бесчисленных озер и рек, не страшившиеся ни лютой стужи, ни тяжелого труда, миролюбивые земледельцы, корчевавшие в таежных дебрях свои поля, бесстрашные охотники, ходившие один на один на медведя, балагуры, всегда готовые пошутить и откликнуться на шутку, сказители и рунопевцы, мечтавшие в своих легендах и песнях о лучшей жизни, — они научились быть хитрыми, когда имели дело с царскими чиновниками, приходившими выколачивать из них подати, или с незваными гостями, пожаловавшими из-за границы. И как иначе этот маленький народ мог устоять перед теми, кто был сильнее и могущественнее? Так было и теперь. Ховатта заранее предупредил Теппану: будьте, мол, готовы. Теппана понял, что надо делать, и послал гонцов в соседние деревни, велев мужикам немедленно прийти в Пирттиярви. Хуоти он приказал проложить лыжню вдоль границы: мол, по ней регулярно совершается обход границы. Когда мужики из соседних деревень пришли, начались занятия на льду залива. Главное было утоптать снег.