Водораздел
Шрифт:
— Хватает там и пару и воды. Так что давай иди. А о самоваре я позабочусь.
Поавила взял пьексу, чтобы раздуть угли в самоваре.
В избу влетел Микки. Уже по его лицу можно было понять, что он с какой-то новостью. Мальчишки первыми в деревне узнают обо всем, что случается. Но Микки спросил:
— Есть у нас дратва? Срамппа-Самппа просил.
Пулька-Поавила достал из-за иконы клубок дратвы.
— Вот. Пусть берет, сколько нужно.
Только после этого Микки сообщил услышанную в деревне новость:
— Пленные вернулись. Они сейчас в школе… Да, те, которых руочи с собой увели, из отряда.
— Вернулись? Не убили? — удивлялся Пулька-Поавила.
Экспедиционный отряд, отправившийся «освобождать» восточную Карелию, официально считался в Финляндии добровольческим, и, вернувшись на родину, он сразу начал распадаться. Встал вопрос — как быть с пленными, куда их девать? Было уже совершенно ясно, чьей победой кончится мировая война. Финляндии было невыгодно обострять отношения с Англией. Поэтому решили отпустить пленных карелов, облаченных в английские мундиры.
— Ну, я пошел.
— Ты бы чаю попил после бани.
— Потом, — отмахнулся Микки.
— Смотри, домой приходи вовремя. Утром поедем смотреть сети.
Поавила пошел посмотреть самовар. Не погас ли? Нет, угли горели.
Когда Микки вернулся в избу Срамппы-Самппы, посиделки там продолжались. Самппа сидел на скамье у самых дверей, зажав между ног пьексу внучки. Микки отдал старику клубок дратвы, а сам присел на корточки перед маленькой Овти, сидевшей возле деда с черным щенком на руках, и стал пальцем дразнить щенка.
Срамппа-Самппа попыхивал маленькой трубкой-носогрейкой: курением он старался перебить кашель.
— А через нос умеешь? — спросил Микки.
Старик выпустил дым через ноздри, рассмешив Овти и Микки.
На посиделки пришло несколько парней из отряда, оставшегося в деревне. Среди них был и Соава — брат Еххими Витсаниеми. Он сидел в углу рядом с Анни, которая чинила сеть. Они о чем-то тихо беседовали. Мало ли о чем они могли говорить. Они были товарищами по несчастью — Анни лишилась мужа, он потерял брата. А, может, говорили они совсем о другом: вдова учителя была еще молодая и красивая, а Соава холост.
— Да, дом без хозяина, как лодка без гребца среди озера, — вздохнула Анни, оторвавшись от работы.
С лавки, где сидели деревенские парии и девушки, то и дело раздавался дружный смех. Молодежь отгадывала загадки.
— Ищет, ищет, а найти не хочет. Что это?
— Сеть чинят.
— А это что? — спросил один из отрядовцев. — Как ночь начинается, так два мохнатых…
— Не надо таких загадок, — прервала его Иро.
Наталия тоже стыдливо потупилась. Парни рассмеялись.
— Да ничего такого тут нет, — сказал Хуоти. — Это — ресницы. Как ночь начинается, они и встречаются.
— А я-то думала… — протянула Иро.
Опять грянул смех.
— Чего вы смеетесь, — обиделась Иро и, чтобы отвлечь внимание от себя, предложила сыграть в желания.
— Кто чего желает?
Всем хотелось чего-то такого, что, подобно волшебной палочке, изменило бы жизнь в лучшую сторону. Вот заиметь бы пьексы, в которых можно перешагивать через озера и горы. Или коня, который…
Когда-то, давным-давно, любил помечтать и Срамппа-Самппа. Теперь об этом времени остались одни лишь грустные воспоминания. Совсем дряхлым стал пирттиярвский звонарь.
— Я так ничего другого не желал бы, лишь бы народ мог жить в мире. И чтобы хлеба хватало на весь год, — молвил Самппа, протягивая внучке починенную пьексу. — А тебе, Микки, пора домой, — продолжал старик. — Уже на дворе темно, можно и с нечистым повстречаться. Мне тоже пора на печь. Какие старому радости, лишь бы тепло было. Кх-кх.
Молодежь стала расходиться по домам.
— Можно проводить тебя? — спросил Хуоти у Наталии, когда они вышли на двор.
— Проводи.
Было уже так темно, что они прошли мимо притаившегося за углом Ханнеса, не заметив его. Ханнес поджидал кого-то. С тех пор как изгнали белофиннов, Ханнес остерегался появляться там, где могли быть парни из отряда.
— Иро! — негромко окликнул он вышедшую из избы девушку.
Ханнес схватил Иро за руку, что-то зашептал ей, и они скрылись в темноте.
Напившись чаю после бани, Пулька-Поавила сразу же лег спать. Делать больше было нечего. У него теперь не было даже мерина, которого надо было поить по вечерам. Доариэ тоже скоро легла рядом с мужем.
— Как же мы сено-то привезем с Ливоёки? — вздохнула она.
— Самим придется впрягаться в сани, что же еще делать, — ответил Поавила. Помолчав, спросил: — Когда тебе рожать?
— Точно день я не могу сказать…
Поавила уже спал, когда с посиделок прибежал Микки.
— А Хуоти? — сонно спросила мать.
— Пошел провожать Наталию.
Молодость! Когда-то и ее, Доариэ, провожали домой с посиделок… Все тогда было хорошо, красиво… Перед глазами одна за другой вставали картины далеких лет. Так, вспоминая свою молодость, Доариэ и уснула.
Утром она встала первой. Было совсем рано. Она подоила корову, поставила самовар и стала будить Хуоти.
— Вставай, полуночник.
За завтраком Микки похвастался:
— Самппа посулил мне щенка.
— Собаки только и не хватает… — буркнула мать. — Самим есть нечего.
— Придется Хуоти тоже вступить в отряд, — сказал Поавила. — На один паек не проживешь…
— В солдаты? — ужаснулась Доариэ.
На этом разговор и оборвался: Микки заметил из окна парней, вернувшихся из финского плена.
— Вот они…
Поавила тоже подошел к окну. Мимо дома шагали двое парней в английских мундирах, только без винтовок. Направлялись они, по-видимому, на погост.