Водораздел
Шрифт:
Отступающие торопились. Они, видимо, уже знали, что вечером где-то здесь стреляли, и испуганно оглядывались. От развилки, увидев убитых телефонистов, они бросились чуть ли не бегом и в деревню влетели запыхавшиеся, перепуганные, словно смерть гналась за ними. В деревне уже просыпались.
— А-вой-вой! — заголосили женщины, угоняя в лес скотину, чтобы она не пострадала от выстрелов.
От шума проснулись и дети.
— А что они там ищут? — спросил Микки.
Из окна он увидел, что прибежавшие в деревню люди что-то копают лопатами на краю поля за скотным двором Хилиппы. Пулька-Поавила тоже смотрел в окно.
— Наверное, окопы роют.
— Да лезь ты скорее в подполье, — заворчала Доариэ на сына.
Сама она тоже спустилась в подполье. Поавила залез последним. В подполье не страшно, не надо бояться, что залетит какая-нибудь пуля, если в деревне начнется стрельба. Все жители деревни торопились укрыться. Теперь было совсем не то, что тогда, когда через Пирттиярви отступали к границе остатки белофинской экспедиции. Теперь война будет настоящая…
Иро не стала прятаться.
— Куда ты? — переполошилась мать, увидев, что дочь взяла ребенка и пошла во двор.
Иро не хотела ребенка. Чего она только не делала — и дрова колола, выбирая чурбаны потолще, и тяжелые камни убирала с поля, но ничто не помогло. «Да пусть он будет, коли уж так суждено было случиться, — уговаривала ее мать. — Что же с ним поделаешь?» Перед покровом Иро родила сына. И бабы в один голос решили, что ребенок — вылитый Ханнес. Узнав о возвращении Ханнеса, Иро взяла ребенка и отправилась к нему.
— Дура, не ходи, — кричала мать вслед.
Иро даже не оглянулась. Ей теперь нечего бояться. Убьют, так убьют…
Ханнес стоял во дворе своего дома с маузером в руке, время от времени отдавая какие-то распоряжения своим подчиненным, видимо указывая, где им рыть окопы, и в то же время внимательно вглядываясь в сторону реки. Он даже не заметил, как Иро подошла к нему.
— На тебя похож, — сказала Иро.
Ханнес растерялся.
— Иро? — наконец выдавил он.
— На тебя похож, — повторила Иро, показывая ребенка.
— На меня? — Ханнес пожал плечами. — Ты же его из Кеми принесла.
— А ты забыл, как мы с тобой… там… на сеновале? — спросила Иро.
— Да ведь ты же сама хотела, — сказал Ханнес со смешком.
— Так я же хотела, чтоб тебе хорошо было, — тихо сказала Иро.
— Мне сейчас некогда. Видишь, что творится, — нетерпеливо сказал Ханнес. — Иди куда-нибудь, спрячься. Сейчас начнется стрельба.
Иро никуда не пошла. Она стояла, с трудом удерживая слезы. Она и сама не понимала, что с ней происходит. Ее охватило отчаяние. Увидев, что ее мать направляется к ним, она вдруг выхватила из руки Ханнеса маузер и направила на него дуло.
— Ты что, рехнулась? Ты что? — испуганно повторял Ханнес, вырывая маузер из рук Иро.
— Доченька, пойдем, — сказала мать и взяла у Иро ребенка.
Ханнес промычал что-то невнятное, махнул рукой и пошел к окопам.
Окопы докопать они не успели: пришел приказ отступить из деревни. Ханнес так торопился, что даже не зашел в дом попрощаться с родными, укрывшимися в подполье.
В деревне стало тихо, как на кладбище. Через некоторое время люди начали вылезать из укрытий, выглядывать из дверей. Первыми на улицу выбежали мальчишки.
— Ушли!! — кричали они радостно.
Но тут же перепугались: из леса появились люди с винтовками наперевес и с криком «ура!» побежали к деревне. Их было так много, что все поле казалось черным. Впереди бежал парень, размахивая маузером.
В деревне парень сунул маузер в деревянную кобуру, сел на камень у избы Хёкки-Хуотари и достал из внутреннего кармана тетрадку. Положив тетрадку на колени, он стал что-то рисовать в ней. Мальчишки подошли поближе.
— Карту рисует, — шепнул Микки.
Подошел Ховатта, и парень с маузером сказал:
— Надо бы соединить провода, чтобы позвонить на погост…
Когда связь была восстановлена, командир войницких партизан пошел к Хилиппе и позвонил оттуда в Вуоккиниеми.
— Парвиайнен у телефона, — ответил голос в трубке.
Парвиайнен, учитель по профессии, тоже был один из тех финнов, которые осенью тайком пришли в пограничную Карелию, «пробуждать» братьев-соплеменников. На бухгалтерских курсах в Ухте он преподавал географию. Теперь он являлся главнокомандующим ухтинской «освободительной» армии. Так, значит, белые еще в Вуоккиниеми. А может быть, они и в Ухте?
— Здравствуй, лахтари, — приветствовал командир партизан своего бывшего учителя.
— Ах, чертов пуникки, ты уже там? — удивился Парвиайнен и выругался.
— Да, мы здесь. Если вы немедленно не уберетесь из Вуоккиниеми, то окажетесь на кладбище, когда мы придем туда…
Среди партизан Микки заметил своег браота Хуоти. Он разговаривал с каким-то незнакомым человеком. Потом они оба направились к ним. Микки пошел следом. Когда он вошел в избу, мать говорила, утирая слезы, своему зятю:
— Да и угостить-то нечем. Сети не смотрели. Съездили бы вы, ребята, посмотрели. А как там Анни-то? Здорова ли? Подожди, я хоть самовар поставлю.. Говоришь, не в гости пришли. А давно в гостях не были. Когда ж это в последний раз-то были? Да еще до войны. После и носа не казали, точно и тещи не существует. Ну да, дети, от них, конечно, никуда не денешься. А сколько их у вас? Четверо уже, а-вой-вой, время-то идет. Ну и как они? Не болеют?
Через час Хуоти и Микки вернулись с озера. Доариэ выбрала окуня покрупнее и сварила уху.