Водораздел
Шрифт:
Пролив был неширокий, в одном месте такой мелкий, что лодка задевала дно. Предание рассказывало, что некогда пришедшие с запада враги получили на этом проливе такой отпор, что до сих пор на песчаном дне находят их кости. Правда, в деревне уже не было очевидцев давней битвы, но жители ее утверждали, что именно поэтому их деревня и называется Луусалми — что значит «пролив костей».
А впереди, насколько хватало глаз, открывалась ширь Нижнего Куйтти. К счастью, ветер за ночь утих, и можно было продолжать путь. За этот день им пришлось немало погрести, прежде чем они добрались до порога Юряхмя, с которого и начиналась река Кемь. Порог был небольшой и короткий, и они легко прошли его. Но на другом конце заводи шумел грозный Кинтизма.
Ох жестокое ты, Куйтти, Уж не черт ли тебя создал? Утомил мои ты руки, Понатер мои ты пальцы, Мою спину не жалеешь… —стала напевать одна из женщин, когда они поднялись на берег в надпорожье Кинтизмы.
Кинтизма считался трудным порогом, и не каждый осмеливался пройти через него на лодке. Самого порога не было видно, доносился только шум его. Хуоти не утерпел и пошел посмотреть, что это за порог.
Большинство женщин взяли кошели и пошли по тропинке через узкий перешеек, а те, кто решился пройти порог на лодке, сели на свои места, сперва гребцы, затем рулевые. Кормщики вставили в уключины толстые и длинные весла, предназначенные для прохождения через порог, дали гребцам последние указания, и лодки отчалили.
Взялись за весла. Чем ближе становился шум ревущего порога, тем напряженнее становилось лицо кормчего и тем быстрее работал он веслом. Это был верный знак того, что вот-вот начнется спуск. Деревья на берегу зарябили в глазах Хуоти, и вода со страшной силой потянула лодку навстречу бурным волнам. Хотя ему и было страшно, речи о возвращении не могло быть.
— Налегай! — послышался крик.
Тут же лодка словно провалилась, ударившись о воду, так что затрещали борта и взлетели брызги. Казалось, она застыла на месте. Но нет, вот она опять взлетела на гребень волны и снова провалилась между волнами.
— Левым, греби левым! — услышал Хуоти сквозь шум порога.
Возле мыса порог сделал крутой поворот и, казалось, лодка неминуемо налетит на камни. Но кормчий не впервые проходил через этот порог.
Когда вышли на спокойную воду и заплыли в заводь, кормчий сказал Хуоти:
— Ты, парень, будешь ходить по порогам.
Хуоти было лестно слышать эту похвалу. Он взял со дна черпак и стал вычерпывать воду, которой набралось чуть ли не пол-лодки. Хуоти все время поглядывал на порог. Показалась вторая лодка. Она то взлетала на волнах, как легкая щепка, то опять исчезала среди волн. Когда она снова появилась, Хуоти облегченно вздохнул. Через минуту и она причалила к берегу. А следом шла третья лодка.
Тем временем подошли к берегу и женщины, отправившиеся через перешеек. Опять можно было продолжать путь. В вечерних сумерках добрались до Юшкозера. Это было большое старинное селение. Стояло оно на месте слияния двух рек: Кеми, которая брала начало от Юряхми, и Чирки-Кеми, начинавшейся где-то около Ругозера. Видимо, этим географическим расположением и объяснялось то, что Юшкозеро имело немаловажное значение в истории северной Карелии. Некогда село было окружено даже деревянной крепостной стеной, но от укрепления не осталось и следа. На мыске, возле которого сливались реки, виднелись какие-то развалины, но, оказалось, это не остатки старинного укрепления, как сперва подумал Хуоти, а руины церкви, сгоревшей в 1912 году. С тех пор мыс, который по-прежнему назывался церковным, пустовал, и в Юшкозере, являвшемся центром прихода, не было церкви.
Утром пальцы Хуоти не хотели гнуться и было больно даже прикоснуться к веслам. Но делать было нечего: хочешь добраться до Кеми — берись за весла. Прошли ли они хотя полпути? Оказалось — не прошли. До Кеми оставалось более ста верст. И по дороге всего три деревни: глухая деревушка Суопассалми, село Паанаярви и Подужемье. Зато порогов много. Шомба, протяженностью в семь верст, Белый — длиной в пять верст, да еще со страшным «престольным камнем». Однако кормчие знали эти пороги и сумели обойти и «престольный» камень, и другие опасные камни и водовороты. Когда спускаешься вниз по реке, пороги только сокращают расстояние и берегут время. Да и ветер на реке меньше мешал, чем на открытом озере, хотя и дул в спину гребцам.
Когда они прошли Белый, навстречу им попалось пять или шесть лодок, в которых плыли красноармейцы.
— Далеко еще до Пирттиярви? — спрашивали они.
— Еще грести да грести, — отвечали им рулевые. — На границу едут, — решили они.
Прошло четыре дня, как отправились в путь. Уже четыре! На пятый день пристали к берегу в верховье Вочажа. Вытащили лодки на берег и волоком доставили их через порог к подпорожью. На другом берегу реки виднелось село Подужемье.
Причалы для лодок, вешала для сушки сетей, баньки на берегу реки и серые избы Подужемья показались Хуоти такими же, как и в его родной деревне, но ощущение все-таки было такое, словно он попал совсем в другую страну: столько здесь встретилось нового, о чем раньше доводилось только читать в книгах. Картофельные огороды, с которых картофель был выкопан, были знакомы, но огромные светло-зеленые кочаны Хуоти видел впервые. Конечно же, это была капуста. Возле изгороди свинья подрывала пятачком землю под нижней жердью, стараясь, видимо, добраться до капусты. Свинью Хуоти тоже увидел впервые, точно также как кур, которые ходили на дворе около избы. Были здесь и два красавца-петуха. Сперва они тоже мирно ходили по двору, потом вдруг, словно рассердившись, заговорили что-то по-своему, стали шаркать ногами, разрывая землю, и вцепились друг в друга, распушив хвосты и царапая крыльями землю. Куры закудахтали, словно успокаивая драчунов, но петухи, не обращая на них внимания, продолжали отчаянно биться, так что только пух летел. Временами они отступали, рыли землю и, округлив глаза, опять сходились. Один из них был уже весь в крови и временами валился с ног, но все равно не уступал, а все лез в драку. Хуоти до того загляделся на петушиный бой, что даже вздрогнул, когда его окликнула хозяйка.
— Чего ты в избу не идешь? Пошли обедать.
Она, видимо, догадалась, что Хуоти съел все свои припасы и поэтому не идет в избу, где его спутники сели за стол.
Поколебавшись, Хуоти пошел вслед за ней в избу. Что же делать, если мать не могла снабдить его в дорогу харчами?
— Спасибо, — сказал он хозяйке, угостившей его капустным пирогом и горячим чаем.
Изба почти ничем не отличалась от изб в Пирттиярви: такая же большая печь с голбцом, или рундуком, как здесь называли припечье, такие же лавки. Новым для Хуоти были только цветные открытки и фотографии, висевшие на стене в черной рамке. Хуоти стал разглядывать их.
— Теппана! — удивился он, узнав на фотографии своего односельчанина рядом с другим мужчиной, над головой которого карандашом был нарисован крестик. Хозяйка избы успела куда-то выйти, и она не услышала удивленного восклицания Хуоти. Если бы она была в избе, то, конечно, стала бы расспрашивать его о Теппане.
Увидев на фотографии Теппану, Хуоти вспомнил родных, оставшихся в Пирттиярви, и Наталию… Наталия была у него в мыслях, когда он лег спать на лавке возле двери. И даже когда он закрыл глаза, она все стояла перед ним. Наверное, Наталия там дома тоже думает о нем…
Наутро путники позволили себе поспать дольше. Им все равно пришлось бы дожидаться, пока станет совсем светло, потому что уже в самом начале пути предстояло пройти через порог, шумевший по обе стороны кладбищенского острова. Правда, порог был небольшой, но все-таки кормчим приходилось все время смотреть в оба, чтобы не налететь на подводные камни. Подужемцам, конечно, эти места были более знакомы, и они могли пройти порог хоть с закрытыми глазами. Промелькнул островок с мохнатыми елями, под которыми виднелись темные кресты и гробницы. Это и был последний порог. Правда, между Подужемьем и Кемью был еще длинный Кемский порог, который тянулся до самого моря, но до него путники не доплыли. Они причалили к берегу в подпорожье, в Зашейке, где и оставили лодки. А сами отправились в город пешком. Товары они доставят в Зашеек и погрузят в лодки. А, может быть, вернутся ни с чем.