Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в.

Пенской Виталий Викторович

Опасно полагаться и на показания пленных, которые можно встретить в иностранных источниках – например, в переписке военачальников и их сюзеренов – противников Русского государства [167] . В Москве достаточно рано сложилась традиция предписывать своим ратным людям определенный порядок поведения в плену. В наказах воеводам четко и недвусмысленно говорилось: «Ково из них (ратных людей. – В. П.) на поле возмут тотаровя и учнут про вести розпрашиватъ и они б сказывали: что на Туле, и на Дедилове, и на Резани, в Резанских пригородех, и в Шатцком стоят бояре и воеводы многие, и со многими людьми, и литва, и немцы, и тотаровя казанские, и свияжские, и всех понизовых городов, и мещерские многие казаки и стрельцы с вогненым боем; а на берегу в Серпухове, и на Коломне, и по всему берегу стоят большие бояре и воеводы многие со многими людьми, и стрельцы многие, и казаки донские и вольские и яицкие, и терские атаманы, и казаки, и черкасы, и немцы, и литва, и всякие иноземцы многих земель, многие с вогненым боем; а мы, по вестям смотря, идем с Москвы против недруга своево крымсково царя, где ево скажут, со всею землею и с прибыльными ратьми» [168] . И вот, попав

в плен, такой сын боярский или его послу-жилец рассказывал, что-де «нам, молодым людем, ведати о нем (московском войске. – В. П.) нелзе», но известно им, что «войско московское велико» [169] .

167

См., например, показания луцкого сына боярского В. И. Хрущова (Протокол допроса гетманом Ю. М. Радзивиллом пленного луцкого помещика В. И. Хрущова // Памятники истории Восточной Европы. Источники XV–XVII вв. Радзивилловские акты из собрания Российской национальной библиотеки. Первая половина XVI в. М.; Варшава. 2002. С. 137–139).

168

Разрядная книга 1475–1605. Т. III. Ч. III. М., 1989. С. 89–90. Ср., например: Книги разрядные, по официальным оных спискам. Т. I. СПб., 1853. Стб. 631, 1072–1073; Т. II. СПб., 1855. Стб. 35.

169

Протокол допроса гетманом Ю. М. Радзивиллом пленного луцкого помещика В. И. Хрущова. С. 138.

Столь же ненадежны и реляции с полей сражений (не важно, кому они принадлежат – русским ли воеводам или же их противникам). Преувеличение численности неприятельских войск, с одной стороны, служило возвеличиванию победителей, а с другой – оправданием в случае поражения. Эти реляции были в той или иной степени инструментом ведения идеологической войны. И тем более осторожно стоит относиться к рассказам о полчищах русских варваров на страницах всяких «летучих листков» и тогдашней «прессы». Одни названия чего стоят: «Правдивое описание, как был завоеван и захвачен московитом великий купеческий город, что в Литве», «Правдивая и страшная газета про ужасного врага московита», «Точное описание великого и могучего похода московита на Полоцк» и пр.! Для примера, природу появления подобных сведений и их соотношения с реальностью раскрыл в своем исследовании о сражении под Оршей в 1514 г. отечественный историк А. Лобин [170] .

170

См.: Лобин А. Н. Мифы Оршанской битвы // Родина. 2010. № 9. С. 114; Реляции Ягеллонского двора о битве под Оршей 1514 года // Романовские чтения-7: Сборник трудов международной научной конференции. Могилев, 2011. С. 182–183.

В общем, подводя неутешительные итоги, отметим, что отрывочные сведения, разбросанные тут и там как в русских, так и в зарубежных источниках, с трудом поддаются корреляции, в том числе и потому, что, как правило, летописи и разрядные росписи касаются войск, участвовавших в одной кампании или походе. Иностранцы же обычно пишут о численности русского войска в целом и лишь в отдельных случаях – в конкретных походах и сражениях. Приходится констатировать, что до тех пор, пока не будут введены в научный оборот новые источники (прежде всего сметные списки, следы которых стоит поискать в шведских и польских архивах), вряд ли вопрос о численности русского войска в конце XV – начале XVII в. получит удовлетворительное разрешение. Однако, признавая невозможность в настоящее время вывести точные цифры, сколько ратных людей могли выставить Иван III, его сын и внук, тем не менее мы полагаем, что, имея немногие скудные более или менее надежные свидетельства источников (прежде всего сохранившихся в разрядной документации и актовых материалах и лишь в последнюю очередь сведения, которые можно позаимствовать из исторического нарратива), мы можем определить некоторые рамочные ограничения (выделено нами. – В. П.), за пределами которых предлагаемые цифры могут быть признаны совершенно нереальными и неправдоподобными («баснословными»), а потому и могут быть отброшены за ненадобностью.

Теперь, прежде чем перейти к ответу на вопрос «Сколько же ратных людей было у московских государей?», кратко охарактеризуем исторический контекст, на фоне которого разворачивалась наша драма. Время, когда формировалась классическая московская военная машина, было сложным и противоречивым периодом в развитии военного дела Евразии, и не только его. С одной стороны, именно в это время закладываются основы и постепенно встают на ноги раннемодерные государства, которые в нашей исторической традиции не вполне точно принято именовать «централизованными». И раз уж зашел разговор о централизации, то стоит заметить, что этот процесс, связанный с усилением центральной власти и концентрацией в руках монарха и его ближайшего окружения все большей власти, растянулся на долгое время – почитай, на три столетия, и проходил на разных «уровнях» с разной скоростью. И быстрее всего проходила централизация в военной сфере [171] . Благодаря этому раннемодерные монархи получили в свое распоряжение возможность собирать и выставлять в поле существенно большие армии, нежели их средневековые предшественники.

171

См., например: Смирнов А. Государство сражающейся нации // Родина. 1994. № 9. С. 35–36.

С военной централизацией как неотъемлемой и едва ли не важнейшей составной частью процесса формирования раннемодерных государств был связан и другой, не менее важный процесс изменений, на этот раз в сугубо военной сфере. Благодаря британскому историку М. Робертсу он получил название «военная революция». И, поскольку его концепция нашла живой отклик и поддержку в научном сообществе, активно включившемся в разработку новой концепции [172] и нашедшем следы нескольких подобных «революций» в далеком (и не столь отдаленном) прошлом, то, для отличия этой «революции» от других, ей предшествовавших и наследовавших, ее еще нередко именуют сегодня «огнестрельной» или «пороховой». Правда, тезисы Робертса, сформулированные

им на основании изучения особенностей развития Шведского королевства в раннем Новом времени, сегодня уже не выглядят столь же убедительно, как шестьдесят лет назад, однако, вне зависимости от того, является ли тот или иной историк приверженцем «революционной» или же «эволюционной» школы, все они сходятся на том, что в XV–XVII вв. облик европейских армий и военного дела радикально переменился. В число этих перемен, обусловленных прежде всего освоением и широким распространением огнестрельного оружия, вошел и существенный, в разы, а то и в порядки, рост численности вооруженных сил государств, втянувшихся в процессы «пороховой революции».

172

О развитии концепции военной революции в западной историографии см., например: Пенской В. В. Переворот в военном деле Западной Европы конца XV–XVII века в новейшей англоязычной историографии // Новая и новейшая история. 2012. № 3. С. 152–158.

Русская земля, которая начала втягиваться в «военную революцию» с конца XIV в. (когда разными путями, с Востока, через Поволжье, и с Запада, через Литву и Ливонию, в русские княжества стало проникать огнестрельное оружие, сперва артиллерийские орудия, а затем и ручное), не избежала этой общей закономерности. В удельный период русские рати не отличались многочисленностью – сотни, в лучшем случае первые тысячи и крайне редко, когда они переходили рубеж в 10 тыс. бойцов. В очерке, посвященном русской логистике, мы приводили заимствованные из летописей, повествующих о событиях 1-й половины XV в., конкретные примеры численности княжеских дворов и русских ратей – сотни и первые тысячи, не более того, и это даже в том случае, если в поход выступало несколько князей со своими «полками». Впрочем, это и неудивительно, если княжеские дворы насчитывали по несколько десятков или сотен всадников, равно как и «городовые» «полки» (территориальные формирования, состоявшие из проживавших на территории того или иного уезда или волости вотчинников с их людьми).

Чтобы собрать под свои знамена действительно «тьмочисленную» рать в 10 и более тыс. всадников (как и в средневековой Европе того времени, полноценным воином на Руси считался все-таки всадник, а пешцы с городов играли вспомогательную роль), нужны были экстраординарные усилия и совпадение множества благоприятных обстоятельств, объективных и субъективных. И подобные случаи в итоге можно сосчитать буквально на пальцах одной руки. Поход тверского князя Михаила Ярославича против непокорных новгородцев «со всею силою тферскою и низовьскою» в 1316 г. мы уже упоминали. В этом же ряду стоит и знаменитый поход Дмитрия Ивановича на «прямое дело» с темником Мамаем, когда московский великий князь «совокупил» примерно два десятка княжеских дворов и «городовых» «полков», и другой поход Дмитрия Ивановича спустя шесть лет на Новгород, когда под его знаменами собралось примерно в полтора раза больше «полков», и предшествовавший двум этим походам не менее значительный по составу и численности участвовавших в нем «полков» поход Дмитрия на Тверь в 1375 г. [173]

173

См.: Горский А. А. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 253–254, 263–264.

Однако, подчеркнем это еще раз, собрать столь значительную для действий в поле можно было лишь на непродолжительный срок, для решения конкретной задачи (выделено нами. – В. П.). Но не более того! «Успех всеобщей мобилизации зависел от сотрудничества с удельными князьями и боярами и, конечно, – указывал русский историк Г. В. Вернадский, – от отношения к ней народа в целом. Поэтому мобилизация была возможна в тот период только в момент угрозы национальной безопасности (выделено нами. – В. П.)…» [174] Содержать же большую рать ни один князь в то время сколько-нибудь длительное время был физически просто не в состоянии, да и долго удерживать в повиновении своих союзников-князей, заносчивую и горделивую «меньшую братью», было крайне сложно, если вообще возможно. Дмитрий Иванович имел печальную возможность убедиться в этом в 1382 г., а его внуку Василию II во время Войны из-за золотого пояса – а хоть и накануне печальной памяти битвы под Суздалем, проигранной во многом и из-за того, что на помощь к Василию не явились его двоюродный брат Дмитрий Шемяка со своими союзниками.

174

Вернадский Г. В. Россия в Средние века. М.; Тверь, 1997. С. 121.

Но вот проходит еще несколько десятков лет, и уже в 50-х гг. XV в. мы видим, что великий князь без особого труда может выставить в поле 10–15 тыс. хорошо вооруженных и оснащенных всадников. Еще бы – после окончательной победы над Юрьевичами Василий II избавился ото всей своей «младшей братьи», которая внушала хоть малейшие сомнения в лояльности его власти, а оставшиеся князья, приученные к повиновению, безропотно садились в седло по первому великокняжескому слову. Сын Василия, Иван III, создатель единого Русского государства, обладал еще большими ресурсами и властью, чем его отец. Более того, он не только фактически довел до конца «военную централизацию», подчинив своей воле практически все военные силы Русской земли, но и проводил с конца XV в. поэтапно поместную реформу, наращивая численность конного войска за счет наделенных поместьями детей боярских.

Изменяется при Иване III и характер военных действий – кампании отличаются большей длительностью и охватывают огромные пространства, особенно в сравнении с прежними временами, когда полки редко ходили дальше, чем на 2–3 дневных перехода от родного дома. И для Ивана III не было большой проблемой отправить сразу несколько ратей против противников в разных концах своего государства – например, как это было в 1502 г., когда его сын Дмитрий Жилка с 18–20-тысячным войском пошел осаждать литовский Смоленск, а еще примерно 10–12 тыс. воевали с ливонцами на псковском направлении [175] .

175

О кампании 1502 г. см., например: Пенской В. В. «Грязевой» поход князя Дмитрия Ивановича на Смоленск в 1502 г. // Военно-исторический журнал. 2012. № 10. С. 73–79.