Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в.
Шрифт:
Этой экспедиции придавалось тем большее значение, если принять во внимание сообщение Курбского о том, что после бури и гибели значительной части припасов осаждающие испытывали определенные проблемы со снабжением – провианта и фуража не хватало (60–70 тыс. лошадей должны были потреблять ежедневно не меньше 1800–2500 тонн травы, а 30–40-тысячная рать, без учета посохи, в перерасчете на сухари по полуголодной «норме» в 2100 ккал/сут. – около 18–24 тонн провианта, а с посохой и обозными – и того больше), а тот, что был, продавался купцами задорого [114] .
114
Курбский А. М. История о делах великого князя московского. С. 42.
Поход сводной рати во главе с князем А. Б. Горбатым увенчался успехом, и, чтобы довершить поражение неприятеля, полностью обезопасить себя от возможных атак с тыла и пополнить запас провианта и фуража, Иван IV и его советники решили отправить сводную же трехполковую рать во главе со все тем же князем А. Б. Горбатым «на Арское место и на острог», которые, по словам А. М. Курбского, находились от Казани и от русского лагеря «дванадесять миль великих» [115] . 6 октября
115
Там же. С. 46; Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской, летописью. Т. XIII. С. 210.
116
Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской, летописью. Т. XIII. С. 211.
Курбский к этому сообщению добавил, что разорение богатейшей «Арской стороны» длилось десять дней, и по итогам этого разорения в русском лагере была великая дешевизна на скот. Корову можно было купить за 10 «московок» (то есть за 5 копеек-новгородок. В 1550 г. в Подмосковье корова стоила 70 московок [117] ), а вола – втрое дешевле коровы [118] . Правда, похоже, что разосланным по «Арской стороне» отрядам «коръмовщиков» не удалось раздобыть сколько-нибудь достаточного количества хлеба. Во всяком случае, об этом ничего не сообщается ни в официальном летописании (про скот есть упоминание, а вот про хлеб – нет), ни у Курбского (рассказывая о богатствах «Арской стороны», он восторженно описывает «поля великие и зело преобилные» и множество хлебов, там родящихся, но потом замолкает и больше ничего о хлебе не говорит). Однако, судя по всему, с нехваткой хлеба удалось справиться, поскольку во второй половине сентября прибыли первые суда с «кормом» [119] , за которыми Иван IV послал в конце августа после памятной бури.
117
См.: Маньков А. Г. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. М.; Л., 1951. С. 136.
118
Курбский А. М. История о делах великого князя московского. С. 48.
119
Об этом косвенно свидетельствует все тот же Курбский (Курбский А. М. История о делах великого князя московского. С. 62).
Таким образом, тщательная предварительная подготовка по заготовке и доставке к месту предполагаемых боевых действий запасов провианта, фуража и иных военных припасов, меры по защите команд фуражиров-«коръмовщиков» (в том числе и организация специальной экспедиции по захвату неприятельских скота и хлеба), своевременная доставка взамен утонувшего или испорченного из-за бури продовольствия, выдача ратникам провианта и фуража из царских запасов и ряд других мер – все это позволило избежать за время растянувшейся более чем на полгода кампании серьезных, способных сорвать ее проблем, связанных с обеспечением многочисленного войска. Уроки неудачных кампаний начала XVI в. были в полной мере учтены, и повторения казусов Смоленской или Полоцкой кампаний 1502 и 1518 гг. не случилось. На этот раз московская «интендантская» служба сработала хоть и не как часы, но с необходимой точностью и эффективностью, обеспечив успешное завершение растянувшейся на семь лет (если вести ее отсчет от 1545 г.) войны с Казанью.
Успешный опыт организации снабжения государевой рати во время Казанской кампании 1552 г. позднее был повторен в ходе крупнейших военных предприятий Ивана Грозного – во время Полоцкого похода 1562–1563 гг., Молодинской кампании 1572 г., государева Ливонского похода 1577 г. Эта смешанная система исправно функционировала вплоть до 30-х гг. XVII в., когда в ходе Смоленской войны выявились ее недостатки, связанные с изменениями в структуре и составе войска, и потребовалось перестроить всю систему снабжения действующей армии.
Очерк II. Цена войны: военные расходы Русского государства в середине XV – начале XVII в.
В конце XV в. Европа неожиданно для себя открыла не только Новый Свет к западу от себя, но и могущественное, преисполненное достоинства и самомнения Русское государство на востоке. И, «конструируя» Россию, создавая для себя ее образ с тем, чтобы разместить его на своей ментальной Mappa Mundi, европейские наблюдатели со смесью уважения, страха и восхищения писали о том, что-де московит легко может призвать под свои знамена сотни тысяч конных и пеших воинов. Но не только «тьмочисленность» московитских ратей поражала их, но еще и то, что все эти «безчисленные, аки прузи» полки обходились московскому государю чуть ли не даром. Так, имперский посланник Франческо да Колло, побывавший в России в 1518–1519 гг., в своем Relatione sulla Moscovia («Доношении о Московии») сообщал читателям, что «сей князь (Василий III. – В. П.) может поставить под ружье около 400 тысяч конников, по большей части лучников, а также других – копьеносцев и владеющих саблями, при весьма малых расходах, ибо они воюют не по найму, но из любви, уважения, страха и подчинения (выделено нами. – В. П.), и обильное питание является для них единственной наградой…». Впрочем, отмечал да Колло, особо доблестных воинов государь московский жаловал дорогой шубой или богатым кафтаном со своего царского плеча – и на этом, пожалуй, в трактовке венецианца, расходы московита на войну и заканчивались [120] .
120
Итальянец
Как и откуда появился на свет такой взгляд – догадаться немудрено. Итальянские войны, полыхавшие в Европе с конца XV в., прочно вбили в головы и европейских монархов, и дипломатов, и военных, и интеллектуалов старую римскую максиму Pecunia nervus belli («Деньги – нерв войны»). И то, что, по словам кондотьера Джан-Джакопо Тривульцио, «для войны нужны три вещи – деньги, деньги и еще раз деньги», никого не удивляло, ибо, согласно популярной в те времена поговорке, Point d’argent, point de Suisse («нет денег, нет швейцарцев»). А наемники – швейцарцы, ландскнехты, рейтары и прочие, несть им числа (со времен Средневековья спрос на наемников в Западной Европе был стабильно высок, впрочем, равно как и предложение), – стоили совсем недешево. Каждый из них в отдельности обходился королевской казне, быть может, и не так чтобы и дорого – пеший дешевле, конный – чуть дороже. Так, в 1630–1632 гг. шведский король Густав-Адольф платил ежемесячно солдатам своей экспедиционной армии, высадившейся в Северной Германии, по 3 рейхсталера пехотинцу и 5 – рейтару. Но когда рейтар и ландскнехтов нужно было нанимать тысячами и десятками тысяч, и не на день-два или на неделю-другую, но на несколько месяцев, а то и лет – тут даже всех богатств обеих Индий могло оказаться недостаточно. Печальный опыт убедиться в этом имел король Испании Филипп II. Еще бы – к примеру, в 1574 г. доходы испанской короны составили 5 978 535 дукатов, тогда как расходы – 10 471 662 дуката (в том числе на содержание испанской армии в Нидерландах 3 737 229 дуката и на войну с турками еще 2 052 634 дуката – в сумме 5 789 863 дуката, почти весь доход казны). Таким образом, дефицит бюджета составил 4 493 127 дуката [121] .
121
Parker G. Spain and Netherlands 1559–1659: Ten studies. L., 1979. Р. 32.
На фоне всех этих совершенно немыслимых еще столетие-другое назад трат военные расходы московского государя действительно могли показаться европейским наблюдателям совершенно несущественными, мизерными и не заслуживающими внимания. Но так ли это было на самом деле? Попробуем ответить на этот вопрос.
Увы, но дать однозначный ответ на него при нынешнем состоянии наших знаний о финансах Русского государства «классической» эпохи (то есть до Смутного времени) невозможно. И связано это даже не столько и не только с тем, что московские архивы XVI в., не важно, царский ли это архив или же приказные, сильно пострадали (достаточно вспомнить пожары 1547 и 1571 гг., сожжение Москвы поляками в 1611 г. и знаменитый пожар 1626 г.). Нет, тут нужно вести речь о том, что Московия XVI в. (впрочем, как и все современные ей государства Европы и Азии) весьма существенно отличались от нынешних государств с их «регулярной» бюрократией, отлаженными административными практиками, «консолидированным» (выражаясь современным бюрократическим «новоязом») государственным бюджетом и прочими подобными вещами, характерными для государства Нового времени. Россия только-только вступила на этот путь, и не стоит ожидать от нее такой же эффективности и «прозрачности», как от государств XIX и тем более XX в.
Нет, конечно, сомневаться в том, что где-то в недрах матереющей постепенно московской бюрократии достаточно рано начали вести записи о приходе и расходе средств, не приходится. Точно так же нет сомнений и в том, что со времен Ивана Грозного, с того момента, как работа административного аппарата подверглась существенной регламентации и упорядочиванию, аналогичной процедуре была подвергнута и сфера государственных приходов-расходов. Однако составлялась ли сводная ведомость-смета, в которой был бы расписан по статьям государственный бюджет, – на этот вопрос ответ будет, скорее всего, отрицательным. Во всяком случае, немецкий авантюрист Г. Штаден писал, что в 60-х – начале 70-х гг. XVI в. действовала практика, когда «доход страны в деньгах распределялся так, чтобы в каждом приказе были деньги». При необходимости же, «если ни один приказ не давал денег, то каждый имел от другого приказа подписанную память», то есть в случае необходимости средства могли «переводиться» из одного приказа в другой [122] .
122
Штаден Г. Записки о Московии. Т. I. С. 83.
Если Штаден ничего не напутал (сложно ожидать, что иноземец, да еще и «подлого» происхождения, был допущен в святая святых государства и был хорошо осведомлен об особенностях функционирования московской бюрократии и административных практик), то выходит, что единый «государственный бюджет» с соответствующими статьями расходов и доходов в «классическую» эпоху не верстался. Соответственно, и специальной статьи, куда были бы занесены все «ординарные» расходы на ратную силу, не было. И связано это было, очевидно, в первую очередь с особенностями функционирования московской приказной системы, когда приказы выступали «универсальной» административной структурой, решавшей все вопросы, связанные с ведением дел в той сфере, за которую они отвечали. Об этом свидетельствует, к примеру, и беглый московский подьячий Григорий Котошихин. Так, по его словам, всякий денежный сбор с Казани, Астрахани и приписанных к ним понизовых (то есть расположенных на Волге) городов расходуется «на жалованье ратным и служилым людем, и кормовым, и ясачным, и на всякие росходы…». Точно так же, продолжал Котошихин, Стрелецкий приказ собирал с тяглецов деньги и провиант и распределял среди подведомственных ему стрельцов полагающееся им государево денежное, кормовое (хлебом и солью) и вещевое (прежде всего сукно на служилое платье) жалованье (напомним, что рядовые стрельцы, в отличие от стрелецких же начальных людей, сотников и голов, долгое время не имели поместных дач и иных способов пополнить свой домашний бюджет) [123] .
123
Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000. С. 112, 114. Сведения Котошихина относятся к середине XVII в., но есть основания полагать, что принятая тогда приказная практика была продолжением той, что сформировалась во 2-й половине XVI в.