Воевода
Шрифт:
Жак поразился её цинизму:
— Но вы же не просто женщина...
— Вот именно! И мне нужны союзники, чтобы вернуть себе корону! Я осталась одна, этот мерзавец бежал, даже ничего не сказав. А чем я могу завоевать расположение храбрых воинов?
Она внезапно заплакала и ухватилась за полу плаща капитана.
— Вам плохо?
— Проводите меня во дворец.
«Крепко она верит в своё предназначение, если избу называет дворцом», — усмехнулся про себя Маржере, однако послушно пошёл рядом. Какое-то время они молчали. Марина что-то обдумывала, наконец решилась сказать:
— Вы были всегда расположены ко мне, Якоб. Поэтому буду с вами откровенна: я решилась бежать.
— Когда?
— Сегодня ночью!
— С кем?
— Одна, с двумя служанками. Чем незаметнее, тем надёжнее.
— Справедливо, — согласился капитан.
— Я хочу вас просить о помощи. Вас хорошо все знают и выпустят беспрепятственно.
— Каким образом? Что я скажу о причине моего отъезда?
— А ничего! Сделаем так: я одену своих горничных как русских шлюх, и мы с вами вроде будем их сопровождать до Москвы.
— Что, пожалуй, сойдёт! — усмехнулся капитан. — Действительно, не в санях же с навозом вам ехать.
— Идите за лошадьми! — повелительно сказала Марина. — И не бойтесь, я вас надолго не задержу, сразу за воротами мы попрощаемся.
— Я вообще редко чего боюсь! А тем более прогулки с таким очаровательным пахоликом.
— Не обижайтесь! Я вас жду.
Они действительно беспрепятственно выехали из лагеря под шутки пьяных стражников. Остановились, чтобы попрощаться.
— Как вы дальше поедете одна?
— Утром меня нагонят пять сотен казаков Заруцкого. Они идут к Дмитрову, на помощь Сапеге. А если и будет погоня, то по Калужской дороге.
— Но Сапега, я слыхал, ищет королевских милостей?
— Мои милости он ценит выше! — рассмеялась Марина. — Он любит меня с того момента, как увидел в Тушине. Так что никуда от меня не денется. Может, и вы с нами?
Маржере отрицательно покачал головой:
— У меня свои дела.
— Прощайте, прекрасный рыцарь!
Она, привстав на стременах, чмокнула капитана в щёку и ударила коня нагайкой.
«ПИСЬМО ЦАРИЦЫ МАРИНЫ К ВОЙСКУ
Согласно инстинкту природы, бессловесные животные и неразумный скот привыкли уклоняться от болезненных ударов, и нигде не найти такого беспечного зверя, который не страшился бы и не избегал бы несчастных случаев. Как же после этого не заботиться о спасении своей жизни человеку, которого Бог возвысил по благородству надо всеми животными, одарил его умом, словно частицей Своей божественности, предоставив все заботы и охрану человека себе? Воистину Божие Провидение особенно охраняет и осеняет ежедневно монархов и князей; это доказывает опытность, которою Господь Бог одаряет государей... Поручив Божьему покровительству себя, свои обиды и права, я надеюсь также, что Он освободит меня от всех тех поношений, которыми злые языки терзают моё имя.
Не хочу быть жестокой к самой себе и оставить на произвол сомнительной судьбы того, о чём каждый деятельный человек должен заботиться, и не хочу быть более жалкой, чем животное. Мною руководит не только боязливый женский гений: рассудок велит мне заботиться о своём деле и защищаться от поношений тех людей, которым поручена охрана моей жизни, имени, славы и чести. Эти люди — предводители войск. Моё сердце, погруженное в скорбь и глубокую печаль, едва может снести посягательства на мою честь, опорочение имени и оскорбление сана.
Начались с королевскими послами какие-то переговоры, конференции и сделки для того, чтобы меня унизить и покинуть. На заседаниях и пирах, среди пьяного веселья, каждый бокал сопровождался насмешками и клеветами по моему адресу от тех, защите которых я поручила жизнь, честь и неприкосновенность царского престола. Судорожно вздрагивала душа, находясь в беспрестанной тревоге, ибо не только мой сан был во мне оскорблён: мне грозили с помощью тайного заговора взять меня под арест и отправить, как пленницу, к королю. Я не могла вынести той мысли, чтобы попасть в руки тех, которые жаждут погубить меня. Точно так же Бог не допустит и того, чтобы кто-либо воспользовался моей особой и моими правами на престол как предметом торговли, чтобы приобрести от этого пользу себе и купить королевские милости, унижая мой столь высокий сан и изменнически предавая меня в руки короля, который не имеет никаких прав ни на мою особу, ни на эту принадлежащую мне монархию. Господь отомстит за меня и накажет изменников за клятвопреступничество, мне же благий Бог станет защитником и опекуном; Ему поручаю я свою скорбь, испытания и обиду, оставшись одна, без отца, без матери, без родных, без друзей, покинутая всеми. Вынужденная опасностью, еду к мужу, которому клялась в супружеской верности в Кракове в присутствии короля. Я хочу посоветоваться насчёт восстановления своего доброго имени и, ввиду заговоров и замешательства, хочу отдохнуть в своём замке и буду молить Праведного и Всевышнего Судию об удовлетворении моей невиновности.
Снова призываю в свидетели Бога в том, что, сохраняя за собою неприкосновенное имя, царский сан и полные права на престол, — так как я государыня северных стран, русская царица и польская шляхтенка, — так же точно не хочу и не буду признавать над собой ни королевской, ни какой бы то ни было другой власти и изо всех сил буду заботиться о благе и о награждении тех воинских чинов, которые, любя доблесть и славу, не забывают данной мне клятвы и сдерживают её. Я уезжаю.
Императрица Марина».
Скопин и де Ла-Гарди всё ближе подходили к Москве. Опустел Тушинский лагерь. Сначала многочисленный отряд казаков в боевом порядке, с развевающимися знамёнами на глазах у поляков вышел из лагеря и направился к Калуге. Часть польских солдат, решив быть верными присяге, двинулись следом. Однако большая часть под командованием Рожинского и Зборовского и три тысячи дончаков с Иваном Заруцким ушли в Волоколамск, чтоб далее следовать в Смоленск, как только король сдержит своё слово и заплатит им жалованье.
Длительная осада Москвы кончилась. Но Шуйского тревожило южное направление. Там, в Калуге, сидел самозванец, снова набирая войско. Кроме того, не исключена возможность, что Сигизмунд, оставив Смоленск, двинется к Москве. Надо было укрепить города, лежащие в южном и западном направлении. Государь велел направить туда воевод, наиболее зарекомендовавших себя в воинском искусстве.
«Тое же зимы вор на Тушино побежал в Калугу, а литовские люди отошли на Волок и во Ржеву и в иные города. А руские люди, которые служили вору, Михайло Салтыков с товарьпди к Москве не поехоли, пошли с литовскими людьми к королю, а иные, князь Григорей Шиховской с товарыщи поехали в Калугу к вору. А боярин князь Михайло Васильевич и все бояре и воеводы и с немецкими людьми пришли все к Москве.