Воевода
Шрифт:
— Мы должны отметить наше знакомство, — сказал он Даниилу. — Наступает Великий пост — самое время посидеть за кружкой доброго вина.
В эти дни воеводы, что находились в Ивангороде, получили из Москвы царское повеление не стрелять из пушек по Нарве, не докучать её жителям ядрами, не пускать стрел. Причиной такого повеления было то, что в Москву из Ливонии пришло посольство с целью вести мирные переговоры. Воеводы рьяно исполняли повеление царя, и в городе все изнывали от безделья. Но в питейных заведениях Ивангорода было необычно людно и шумно. Алексея Басманова в питейной избе близ городской управы знали, и ему, и его друзьям
Господа выпили по первой кружке за знакомство, по второй — за дружбу, по третьей — за откровенность и верность. Все эти пожелания исходили от Алексея Басманова. Несмотря на него внешнюю весёлость, Даниил понял, что перед ним настоящий горемыка. В юности до Адашева доходили слухи, что злодейством князя Ивана Овчины-Телепнева у Басманова погибла жена Ксения, что происками Афанасия Вяземского и Григория Скуратова-Бельского у него отняли сына Фёдора. Слышал о нём Даниил недавно от брата Алексея, что Фёдор Басманов у царя Ивана любимый псарь. Да только бы это! Сказывали, что царь заставил Фёдора учить псов рвать людей и животных. А отец, сказывали, хотел видеть сына воеводой. И получился бы славный воевода: всего в Фёдоре было вдоволь — и удали, и силы, и страсти. Боль Басманова за сына тут же, в кабаке, и подтвердилась. Басманову надо было открыть кому-то душу, выплеснуть из неё накопившуюся горечь-желчь, и лучшего часа он не нашёл, как сделать это за кружкой хмельного с верными молодыми друзьями:
— Я, братцы, как закончится эта бестолковая война, уйду с воеводской службы, пойду на поклон к царю-батюшке, чтобы взял к себе под бок. Федяшу надо спасать, дабы в зверя не превратился, оберечь его от Афанасиев, Васюков и Ловчиковых. Да они же всей державе принесут беду, не только моему Федяше.
«Странно, — подумал Даниил, — вот и на моём пути возникли Афанасий и Васюк». Но Даниил пока смотрел на этих двух русичей с усмешкой. Он рассказал своим новым друзьям, как проучил двух осквернителей веры.
— Мы их с купцом Романом Бережновым так приложили, что они землю носами рыли.
Алексей Басманов после этого рассказа погрустнел.
— Тебе, Данилша, сия вольность ей-ей как отрыгнётся. Да помни: дерьмо не тронешь, так и сам не замараешься.
— Куда как верно сказано, — заметил князь Курбский.
В этот вечер князь Андрей Курбский был самый замкнутый. Слушал, поддакивал, слово меткое вставлял, но не более. Он молчал, и что-то зрело в его душе, но никому не стало ведомо. Однако пройдёт несколько лет — и это будет на памяти лишь Алексея Басманова, — как князь Андрей Курбский порвёт все узы, связывающие его с Россией, и уйдёт из Ливонии, из крепости Дерпт, коя была всего в двухстах вёрстах от питейной избы, где сидели друзья, уйдёт в Литовское государство и будет служить великому князю Сигизмунду Августу. Царь Иван Грозный назовёт Курбского изменником родины. Сам Андрей Курбский так не считал, о чём многажды писал царю. Он восстал против его тирании — и только.
Наконец-то миновала нудная прибалтийская зима. В Нарве ждали возвращения послов из Москвы. В Ивангороде русские ратники по-прежнему изнывали от безделья. Но вот наступил Великий пост, и все потянулись в храмы. В Нарве за их движение наблюдали с крепостных стен, и в один из дней, когда русские воины в Ивангороде шли в храм, немцы принялись стрелять в них из луков. Это было сделано ради забавы, спьяна.
— Фёдор Иванович, ругодивцы убили семерых моих воинов. Как можно терпеть? Дайте волю, и мы разметаем эту крепость.
— Славные воеводы, я понимаю вас, но у меня нет царской воли нарушить перемирие. Берегите воинов, не давайте им ходить в месте обстрела и терпите. Иного не могу вам сказать. Одно добавлю: сей же миг отправляю гонцов в Москву за повелением прервать перемирие. А тебя, князь Андрей Михайлович, прошу сейчас же идти в Ругодив и спросить, почему добиваются нарушения перемирия?
Однако князя Курбского не пустили в Нарву на переговоры с фогтом фон Вестерманом. И всё-таки к воротам вышли два ратмана.
— Что это значит? Вы просили охранную грамоту, она вам дана, а вы стреляете? — спросил князь Андрей.
— То стреляли по приказу фогта Вестермана, а горожане не могут ему запретить, — ответил старший ратман.
— Тогда передайте фогту, что мы засыплем ядрами ваш Ругодив, — заявил князь Курбский, с тем и ушёл.
Но пока это были лишь слова. Немцы по-прежнему обстреливали Ивангород, а русские терпели, и никто не осмеливался нарушить волю царя.
В конце Вербной недели гонцы всё-таки вернулись из Москвы с добрыми вестями. Пришла царская грамота. Фёдор Троекуров собрал воевод.
— Вот грамота. Царь приказывает в ней стрелять по Ругодиву из всех пушек и пищалей. Одно запрещает: стрелять по ливонским окраинам, не велит их воевать. Ругодив нарушил мир, так один Ругодив и должен нести ответ, — твердо сказал воевода Троекуров.
— Ладно, будем бить одних ругодивцев, — заключил воевода Басманов, у которого под рукой было больше всего пушек.
И в последний день Вербной недели пушкари Басманова открыли по Нарве залповый огонь более чем из полусотни пушек. Однако стрельба была не прицельной, и ядра разбивали дома мирных горожан. Едва обстрел прекратился, как «чёрный народ» поднял в городе мятеж. Горожане требовали от фогта Вестермана отдаться во власть русскому царю. На сторону «чёрных людей» встали и знатные горожане. Они рьяно выступили за присоединение к Москве. Два ратмана, Арндт фон Деден и Иоаким Крумгаузен, получившие в прежние годы от царя Ивана Васильевича грамоты на свободную торговлю в городах Русского государства, заявили, что они готовы немедленно выехать в Москву и подписать от имени горожан клятву на верность Руси.
Фогт Вестерман отпустил двух знатных горожан на переговоры, но вначале всего лишь в Ивангород, к главному воеводе. Арндт фон Деден и Иоаким Крумгаузен пришли к воеводе Троекурову.
— Ну, говорите, зачем прибыли, — спросил он.
— Бьём челом от имени всего города, чтобы государь ваш милость проявил, простил вину нашу, — начал речь фон Деден. — И пусть государь возьмёт нас на своё имя. Мы не стоим за князца фогта Вестермана. Он воровал на свою голову. Мы отстаём от мейстера и всей Ливонской земли. Пропустите нас к государю.