Воин
Шрифт:
Когда изображение вернулось, новый голос, скрипучий и нетренированный, сообщил, что США выводят войска со всех зарубежных территорий, выполняя свою часть многонационального договора с Советами, Китаем и Бразилией.
Фолконер выключил проигрыватель и с бледным лицом вышел из комнаты.
Конвей сидел, уставившись в пустой экран, не обращая внимания, что остальные расходятся. Погруженный в раздумья, он не замечал времени, пока на глаза ему не попался Леклерк. Тот стоял рядом и смотрел на него. Конвей взглянул на него с ожиданием. Коротышка
— Пенни за твои мысли. Судя по твоему виду, они стоят не меньше.
Кивнув в сторону проигрывателя, Конвей пробормотал:
— Я думал, насколько противнее будет смотреть остальные диски.
Леклерк мрачно кивнул. Конвей потянулся к аппарату и включил его.
Часами они смотрели новости, речи политиков, фильмы. Наступило и прошло время еды. Другие члены группы присоединялись к ним, уходили, снова возвращались.
Выбравшись из спального мешка, к ним подошла Тейт.
— Что-нибудь стоящее? Я бросила это пару часов назад. У вас, ребята, побольше выносливости.
— Склонность к самобичеванию, — ответил Конвей, вставая. — Они не оставили нам ни книг, ни карт, ничего полезного. Это, — он бросил диск обратно в чемоданчик, — сплошное дерьмо.
Тейт кивнула:
— Мне тоже так кажется. Хотя было кое-что занятное: в одном из последних выпусков что-то говорилось о разбрасываемых с воздуха ручных радиокомпасах. Вроде бы для людей в сельских районах, чтобы они могли добраться до центральных пунктов. Думаешь, все стало настолько плохо, что людей потянуло сбиваться в стаи?
— Пожалуй.
— Наверное. Я думаю, что эти компасы были последней попыткой — власти уже не могли ни с кем связаться, все развалилось. Мне кажется, люди, начавшие наш проект, погибли, не успев сюда вернуться. Или узнали, что в убежище попала бомба, и вычеркнули нас из списков. — Она засмеялась, и Конвей не смог удержаться, нервно взглянув в ее сторону. Лицо Тейт смягчилось, и она похлопала его по руке. — Не беспокойся. Я еще не свихнулась, просто вижу в этом иронию судьбы. Кто-то взорвал нас, потому что мы были здоровой, организованной единицей, бесценной для восстановления. Им не удалось нас поджарить — наоборот, они помогли нам выжить, только сдвинули расписание. А потом природная катастрофа убила всех, кроме нашей дюжины. И вот, мы здесь, полные знаний, пережившие газ, вирусы, может, даже радиоактивность. И что же? Нам нечего восстанавливать.
К ним присоединился пастор Джонс.
— Тогда мы будем строить заново. Уж ты-то не сдашься, правда ведь?
Она улыбнулась.
— Можете поспорить на любую сумму, пастор. Я морской пехотинец. Меня можно убить, но нельзя остановить. Мне страшно, но я справлюсь.
Джонс добавил:
— Мы все справимся, обязаны. Новый мир ждет нас.
Он ушел, и Конвей с Тейт вежливо выслушали пояснения Леклерка, что Джонс был включен в состав благодаря способностям социального психолога. По словам Леклерка, он был специалистом по переговорам. Дождавшись паузы, Конвей перебил:
— Все это
Леклерк ухмыльнулся.
— Я знаю, о чем думаю. А о чем ты, не знаю.
Конвей махнул рукой, охватив широким жестом проигрыватель, поломанные ясли и маленькую группку выживших.
— Вот что мы сотворили со старым миром. И если бы я принадлежал к новому, то избавился бы от нас любым способом.
Остальные закивали и засмеялись вместе с ним.
Глава 23
Чей-то тихий разговор медленно вытягивал Конвея из глубокого сна к поверхности сознания, так медленно, что у того хватило времени для сладких снов о других пробуждениях. Он вспомнил утренние часы на Антигуа, такие же сложные и мягкие, как витой шнурок, с запахом соли и поднимающимся от песка жаром. И спальню в Нова-Скочия, где по утрам его будило мычание коров, выходящих из хлева.
Или их обоих.
Счастливые пробуждения всегда начинались с Леоны.
Тут он наконец полностью проснулся. Его взгляд уперся в грубый скальный потолок над головой, потрескавшийся там, где откололись камни во время землетрясения.
Леона погибла пять лет назад, плюс еще пятьсот лет. Или сколько их там минуло.
Он даже не вспоминал о ней с тех пор, как очнулся здесь.
Случившееся с Леоной было частью самой завязки всех этих событий — теперь, по прошествии времени, он это хорошо понимал. Она была всего лишь очередной жертвой каких-то особенно злобных и удачливых террористов. Никто тогда не замечал, как все возрастающее число убийств, взрывов и диверсий расшатывает тормоза человечества. Когда наконец люди не выдержали, и все те, кто раньше невинно страдал, нанесли ответный удар, мир воспринял все это как само собой разумеющееся.
И так было много лет подряд.
Леону и сотни таких, как она, легко списали вместе со старыми новостями. Масштабы резни уже возросли настолько, что говоря о жертвах, пресса и политики привычно манипулировали «значительными цифрами». Мир готовился к невероятному. Все видели, как тлеет фитиль. Никто не верил, что бомба взорвется.
Случай с Леоной. Он до сих пор использовал это выражение.
Убийство Леоны.
Будто сейчас это имело какое-то значение.
— Конвей? — Это был Фолконер.
Конвей сумел улыбнуться в ответ.
— А, обслуживание в номерах. Мне, пожалуйста, апельсинового сока — только что выдавленного, конечно, тосты и яичницу. Хорошо прожаренную, если не возражаете. Повар знает, я не выношу сырые яйца. И, пожалуйста, кофе прямо сейчас.
Фолконер протянул ему дымящуюся чашку.
— Видишь. Все к твоим услугам. Я не разбудил тебя?
Конвей покачал головой и потянулся за чашкой. Странно, подумал он, мы используем одно и то же слово — пробуждение — для возвращения сознания по утрам и для нашего воскрешения из мертвых.