Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Она не дописала, п<отому> ч<то> боялась, что «черт украдет».
Мамченко еще говорил о лесбийстве З.Н. Она была влюблена в Аллегро (сестру Владимира Соловьева [1133] ) и в Грету Герелл, писала ей <пропуск>. Эти письма у Греты.
Сплетничают… а не понимают целого, нет «целокупного» знания. З<лобин> и М<амченко>, м<ожет> б<ыть>, и были привязаны к З.Н., но только болтают, болтают.
Мамченко Злобина передразнивал: рассядется, вещает: «Обрели в Риме мощи святого… и какое благовоние исходило от сукровицы… благодать».
1133
Поэтесса Поликсена Сергеевна Соловьева (1867–1924), писавшая под псевдонимом Allegro. У Гиппиус есть стихи, посвященные ей, и очерк «Поликсена Соловьева», опубликованный посмертно (Возрождение. 1959. № 89).
Злобин
Мамченко — похож на дюреровский портрет Рабочего, это лицо труженика, плебея — лицо, прекрасно сделанное, светлые глаза, звонкий голос, очень русский выговор (он говорит «грудью»), но звон другой, чем у Злобина. Много длинных морщин — «борозды и межи» [1134] на лице. И все-таки не старик, а состарившийся мальчик, как и Злобин.
1134
Отсылка к названию книги статей Вяч. Иванова (1916).
С Мамченко обедали, пили белое вино и долго бродили по «нашему» острову Св. Людовика, молчаливые «отели» с покосившимися окнами, дверями, воротами. Очарованные стариной провинциальности, 17-й век.
Тусклые фонари на улице Св. Людовика. Деревья около Сены.
Мамченко: Слышите, деревья шепчутся, о чем?
Я: Они шепчут — выключите электрический свет (освещение их оскорбляет…).
У Смоленских были Злобин и «пара» старых любовников — толстый, румяный Терапиано и старая мартышка, вся в голубеньком, со стрижкой, дергающаяся, болтающая Одоевцева.
Смоленских уже видели на вечере Одоевцевой, 25-го июня.
Он все еще красив. Не может говорить после страшной операции горла. Седой, смуглое лицо, живые черные глаза — черные вишни, узкие руки прекрасной работы. Улыбка то смущенная, то торжествующая.
У Смоленских мы читали его стихи, я прочел о «черноглазом мальчике» — где Россия, как «ямб торжественно звучит» [1135] . Одоевцева прочла «Мосты» [1136] . А он сочувственно кивал: дескать, да, да, хорошо, хорошо. После вечера он мне написал:
1135
Имеется в виду стихотворение «Стансы» ( Смоленский В.Собрание стихотворений. Париж, 1957. С. 155). Иваск цитирует неточно (в оригинале: «Где ямб торжественный звучит»).
1136
Видимо, имеется в виду стихотворение «Мост» (Там же. С. 10–11). Впрочем, не исключено, что речь идет о каком-то из первых выпусков альманаха «Мосты».
— Вы верите в поэзию…
— Есть вещи значительнее.
Иванов, умирая, верил в поэзию. Смоленский, умирая, в поэзию не верит. Есть другое — и его жест — рукой, подъятой к небу. Над диваном у Смоленских иконки, Серафим Саровский и другие. Всех гостей он кропил св<ятой> водой, лил ее на ладонь и нарисовал влажный крест на лбу. «И поэтому у меня нет болей», — сказал.
1137
О Николае (Науме) Григорьевиче Рейзини (1905–1981) см. справку О. А. Коростелева: Адамович Георгий.Собр. соч.: Стихи, проза, переводы. СПб., 1999. С. 485–486, а также: Арьев Андрей.Жизнь Георгия Иванова: Документальное повествование. СПб., 2009. С. 432. За сообщение дополнительных данных благодарим А. Ю. Арьева.
Проиграли с Г.В. <Адамовичем> все. Уже утро. Не на что заказать кофе. Пошел в магазин или мастерскую Довида Кнута [1138] , а Г.В. велел прогуливаться издали. Говорю Кнуту: «Хотите, чтобы о вашей новой книге отозвался Адамович?» — «Ой, хочу…» — «Выйдемте, я вам что-то покажу». — «Что же вы мне покажете?» — «Кто там гуляет?» — «Ой, Адамович гуляет…» — «Не подходите к нему, я все объясню, дайте 50 франков». — Кнут дал.
Или: Надо издавать журнал, потому что ЗВЕНО кончилось [1139] . Думаю. У кого деньги? Деньги у теософов, у Кришнамурти… [1140] Вошел в доверие к даме-дуре де Манциарли [1141] . Она мной духовно руководила. Ел с ней вегетарианское, а М<анциарли> все выбегает. Накрыл ее: ест ветчину у стойки… Я тоже заказал бутерброд, и она перестала меня мучить.
1138
Довид Кнут (Давид Миронович Фиксман, 1900–1955) — поэт и журналист; владел красильной мастерской. Если этот рассказ не выдумка, а Адамович действительно написал рецензию, то эпизод может относиться лишь к началу 1938 года ( Адамович Г.Литературные заметки // Последние новости. 1938. 24 февраля; отзыв о книге «Насущная любовь»). Адамович написал также некролог Кнута (Довид Кнут и П. Ставров // Новое русское слово. 1955. 29 мая). Оба текста см.: Кнут Довид.Собр. соч.: В 2 т. Иерусалим, 1998. Т. 2. 429–431, 449–451.
1139
Издание журнала «Звено» прекратилось летом 1928 года. Далее речь идет о подготовительной работе по организации журнала (сборника) «Числа», начавшего выходить с 1930 г.
1140
Джидду Кришнамурти (1895 или 1897–1986) — индийский мистик, до 1929 г. почитавшийся теософами.
1141
Де Манциарли Ирма Владимировна (ум. в 1950-е гг.) — теософка, соредактор первых четырех номеров «Чисел».
Наконец, я у заветной двери. Вхожу. Спиной ко мне, у окна — он. Обернулся. Огромные черные глаза-солнца.
Кришнамурти: Вы ни во что не верите.
Не мог соврать: Не верю.
К.: Деньги вы получите, но меня вы больше не увидите.
Но фонды для ЧИСЕЛ отнял Оцуп, сказавший Манциарли: Я литература. А Р<ейзини> — не литература [1142] .
3
1142
Н. А. Оцуп был редактором «Чисел» с первого до последнего номера.
Русский дом в Ганьи, та самая богадельня, в которой теперь воркуют Одоевцева и Терапиано. Заведовал этим домом некий Новиков, член нашей масонской ложи. А главным начальником был честнейший русский армянин Тер-Агасьян (кажется, не совсем точно воспроизвожу эту фамилию). Только он мог подписывать все чеки, которые ему привозил в Париж Новиков. Позднее доверчивый Тер-Агасьян позволил Новикову эти чеки подписывать: «Зачем же вам из-за каждой мелочи ездить в Париж?» В одно прекрасное утро (так писали прежде…) является к Теру-Агасьяну детектив: «Известно ли вам, что ваш подчиненный крупно играет?» — «Ничего не известно, какая-то чепуха». Через <пропущено слово> тот же детектив приходит опять: «Новиков продолжает играть, советую вам его вызвать, и я приду». Быстрая развязка, детектив смеется: «Помните, я вчера рядом с вами сидел, вы здорово выиграли, а потом проигрались в пух и прах…» Тот растерялся и тотчас же сознался в растрате. Французы сказали: «Вы, русские, должны внести недостающую сумму, все 20 т. долларов. Достаньте деньги где хотите, иначе мы русский дом ликвидируем». Бедный Тер-Агасьян теперь эти деньги собирает. А если он их не соберет, всех русских стариков выгонят на улицу, в том числе и Одоевцеву с Терапиано… А наши масоны исключили Новикова из ложи. [1143]
1143
Данный пассаж раскрывает имена и факты, скрытые Иваском в журнальной публикации (С. 95). Евгений Владимирович Новиков (1894–1971) в 1956–1958 гг. был администратором и директором Дома для престарелых в Ганьи. Названный Тер-Агасьяном человек — на самом деле Михаил Матвеевич Тер-Погосян (1890–1967), член правления, а с 1958 председатель общества «Быстрая помощь», организовавшего дом в Ганьи.
Мы сидели в «табачном» кафе на углу Ваграм и Тильзит.
Г.В.А.: Помнится, в этом кафе или поблизости Ходасевич сказал мне: «У нас только два поэта — Пушкин и Блок. Только с ними связана судьба России». И я с ним согласился.
Я: Тютчев?
Г.В.А.: Да, конечно, поэт замечательный, но он, как и Боратынский, вне этой связи с Россией, что, конечно, значения ни одного из них не умаляет.
Я: А Некрасов, любимый вами Некрасов?
Г.В.А.: Не того уровня…
Г.В.А.: На толстовских торжествах в Венеции Ренато Поджоли все выскакивал… и договорился: «До Толстого никто так в прозе не писал. Гомер, Данте, Шекспир — поэты…» Раздался громовой выкрик Мадьариаги (весьма импозантный испанец): «А Сервантес?» Поджоли потух. <…>.
Г.В.А.: Пушкин — что<-то> легкое, очень легкое по сравнению с Державиным, с его рекой времен— но вторая строфа хуже первой: лира, труба… Державин — медь, медные раскаты с неба… Но из всего этого отнюдь не следует, что Державин лучше Пушкина…