Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Г.В.А.: Кажется, вы Лермонтова недолюбливаете… А вот вспомнилось — Гумилев говорил — где бы у меня ни стоял том Боратынского, всегда найду, доберусь… А Лермонтов хотя бы и под рукой — а лень достать книгу… Что я люблю? Конечно, Ангела, конечно Паруса<так!>, да и многое другое. «Не смейся над моей пророческой мечтой…» [1144] Так Пушкин никогда не сказал бы… Новый тон, другие мелодии.
Мережковские.
1144
У Лермонтова: «…тоскою…»
Однажды я спросил: Зинаида Николаевна, какая-то особенная тайна была
Зинаида Николаевна говорила, что часто снился Блок, уже в Париже. Помните, она писала в стихах, посвященных Блоку: «Душа твоя невинна, но — не прощу…» [1146] Но всегда его помнила.
Георгий Иванов.
Когда Георгий Иванов писал свои удивительные стихи, он, несомненно, жил какой-то совсем другой жизнью… пребывал в чем-то божественном.
1145
В печатном тексте ответ звучал: «Ничего не помню».
1146
Речь идет о стихотворении Гиппиус «А. Блоку» (1918): «Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда».
Георгий Иванов занимал у Блока деньги. Тот давал и говорил: «Хорошо, что вы обратились именно ко мне…»
Мне говорили: уборщица, ходившая к Радловой, работала также на квартире другой Анны — Ахматовой. Она рассказывала первой Анне: «Анна Андревна сколько раз вас на дню поминает…» Ахматова ее не переваривала.
Г.В.А. очень резко отделяет Афродиту небесную (Уранию) от Афродиты простонародной — возвышенную, «духовную» любовь от сексуальных отношений. Эрос и секс в его опыте никогда не совпадают [1147] . Он спускается в подвал и потом поднимается на верхний этаж, даже на башню, и так поклоняется в уединении, не помышляя о взаимности.
1147
Очень близкие фразы — Беседы с Адамовичем. С. 99.
Что же такое эта любовь без взаимности? Любовь, ограниченная только пределами собственной души? Впрочем, от общения с тем, кого он любит, Г. В. не отказывается.
Голос Г. В. — запечатленный на магнетофоне, но машина всех интонаций не передает. Анекдоты, всякие истории в его передаче — интонационно богаче, обильнее его литературных бесед. Есть какая-то ситцевая простота в его подражаниях народному говору Есенина или пареньков, обольщаемых генералами. Безо всякой — всегда нестерпимой — стилизации — ентот, евонный.Он без этих натуралистических штрихов прекрасно обходится… а только слегка тянет— медленно, с какой-то развалкой, простодушно-лукаво растягивает речь: «Хорошо с барином в баню ходить — заодно и помоешься…» (петерб<ургский> анекдот). Лукавый огонек в светлых глазах и все тот же безукоризненный пробор навощенных волос.
Г.В.А.: Пойдешь в отель с мальчишкой, вот ты уже в комнате и думаешь — зачем все это, противно.
Я: Зачем же ходите?
Г.В.А.: Вполне резонное замечание… А вот хожу, и сам не знаю почему.
Одоевцева.
Я: Мне кажется, что Одоевцева — автор посмертных стихов Георгия Иванова [1148] .
Г.В.А: Не знаю… Может быть, она дописывала его строчки, отдельные сохранившиеся стихи…
Г.В.А: Я был на похоронах Георгия Иванова. Одоевцева плакала, потом я отвез ее домой. Через час она развеселилась, попросила вина и говорит: «Георгий Викторович, женитесь на мне, хорошо будет». Если бы и женился, то меня давно бы уже не было в живых… Заговорила бы. В большой дозе я ее не перевариваю… А как-то они любили друг друга. Особенно он был к ней в последние годы очень привязан.
1148
Имеются в виду стихи из цикла «Посмертный дневник», публиковавшиеся И. Одоевцевой в «Новом журнале», а впоследствии, по ее записям, в различных изданиях Г. В. Иванова.
Его <Адамовича> эпиграмма на Ходасевича:
Как лирик вял и водянист, Как критик сущий гимназист, Небезупречен как стилист И гений, гений как чекист.Вел какие-то записи — тайные досье о писателях. <…>.
Ходасевич и А<дамович> играли в карты.
Ходасевич: — Ладинский — помесь Мандельштама с Агнивцевым…
Г.В. согласился, хотя не любил злого Ходасевича.
2 ноября 1970 г., Амхерст.
28-го сентября в Н<ью->Й<орке>.
Разные «опавшие листья» (но никому не говорите!).
Гумилев: А не пора ли исключить из литературы Одоевцеву!
Уже в Париже. О<доевце>ва на сцене. Леткова-Султанова [1149] (мать «моей любви» [1150] ): Совсем наша Зина (Гиппиус) в молодости…
1149
Екатерина Павловна Леткова-Султанова (1856–1937) — прозаик, переводчица, мемуаристка.
1150
Имеется в виду Юрий Николаевич Султанов (ум. 1937). См. о нем выразительную запись: «…в комнате Екатерины Павловны Султановой — другое матримониальное дело: сын ее, Юра, недоросль, женится. „Пришел, упал на пол, поцеловал мою ногу и говорит: мама, прости!“ Я так и догадалась: — „Женишься?“ — „Женюсь“. Он без мамы — даже штанишек не мог расстегнуть, до 30 лет жил с нею в одной комнате и был совершенно проглочен ею, а теперь — вот!» ( Чуковский Корней.Собрание сочинений: В 15 т. М., 2006. Т. 12. Дневник 1922–1935. С. 75).
А та услышала: Я никогда не походила на горничную… <…>.
Зин<аида> Ник<олаевна Гиппиус>: Придет Ходасевич со своей армянкой [1151] , а о чем с ними говорить?
— Но с ним, т. е. с Х<одасевиче>м, можно было говорить.
— Ах, нет, злой, мелочный… <…>.
А<дамович> написал в 1916 г. стихи об убийстве Павла:
Россия, что будет с Россией? [1152] —1151
Н. Н. Берберовой.
1152
Из стихотворения Адамовича «1801» (впервые — Северные записки. 1916. № 4/5).
и эту строку ему повторил Маяковский в «Привале комедиантов» (или в «подобном» месте), и они тогда долго говорили.
З<инаида> Н<иколаевна Гиппиус> говорила Злобину: Не пишите обо мне плохо, а то явлюсь с того света и сведу вас с ума.
Злобин выбежал в одной рубашке к консьержке: «Там она, она!» И сошел с ума.
Убежал из «дома», зашел к знакомым и донага разделся.
Опять в Нью-Йорке. 17–19 декабря 1970 г.
Анекдоты:
— Вагинов? Знаю, маленький, невзрачный. Георгий Иванов пытался исправлять его стихи. Его экспромт:
Но Вагинов: читай наоборот. Вон(ь) и гавно. Надо бы «о».Мое определение Вагинова: Акмеизм, сошедший с ума.
О Ходасевиче: мелкий, злобный. Играл с ним в карты: он извлек челюсть, положил в платок. Сразу: одряхлевший старик (а он умер 53 лет).
Приложение