Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Хороший вышел бы из него солдат. Верный товарищ, и в атаку выходил бы одним из первых.
Зачем-то он на Ривьере. Что-то подрабатывает, в порту ли, на променаде… Может быть, ему так и не придется спеть хотя бы первую ноту той тени теней, для которой он создан, — внутренно и внешне подготовлен. Потенциальный четник, потенциальный пройдоха.
Музыка, музыка — ночь и серб… Не шелест волны, а шелест архангельских крыл… Какая чепуха — и как хорошо!
2
Париж, 18-го июня <1960>.
Вчера были И. В. Одоевцева и Ю. К. Терапиано — любовники из богадельни. Ей не то 59, не то 62, ему — 63. Любовники скорее для рекламы — дескать,
И.В.О.: мелкие черты лица, блистающие взоры («благодаря» употреблению наркотиков?). Платье, шляпа в голубоватых тонах. Крашеные кудерьки навыпуск (из-под шляпы). Очень оживленная.
Уже виделся с ними прошлую субботу на Вожирар. А теперь мы позвали их обедать на бульваре Журдан.
Терапиано — румяный, обманчиво здоровый после всех операций. Вчера у него почему-то был испуганный вид.
Так он говорил о Цветаевой: получила 5 <?> тысяч франков и купила великолепное манто, а у самой рваные туфли… Не дубина ли?
Нелепая, взбалмошная Цветаева, которая всегда за все платила потом, кровью, поехала с сыном к мужу и повесилась в России, на родине. Конечно, и <в> ней была своя поза, но она — мать, жена, она — поэт всерьез, на самом деле. «Благородная Цветаева».
Героиня из Чарской и Жанна д’Арк, Ламбаль, боярыня Морозова… по нраву была в бытии. Только хам может над Цветаевой смеяться.
Сегодня днем завтракал с С. К. Маковским (уже в третий раз в «таба» на Ваграм-Тильзитт).
У него письмо от г-жи Якоби (ум<ерла> в Америке, недавно). Якоби была в гимназии — ее учительница г-жа Мухина, возлюбленная Анненского, что «все знали» в школе [1111] .
Другая возлюбленная: свояченица, сестра жены, у которой отваливались искусственные брови.
1111
Екатерина Максимовна (Максимилиановна) Мухина (урожд. Клемени; 1867–1942?) — жена сослуживца И. Ф. Анненского по Царскосельской гимназии А. А. Мухина. Письма Анненского к ней опубликованы: Анненский И. Ф.Письма 1879–1905. СПб., 2007. Т. I; То же: 1906–1909. СПб., 2009. Т. II.
Вчера купил Анненского и прочел, не называя автора:
Когда на бессонное ложе Рассыплютсябреда цветы… …………………………………………… Горячечный сон волновал Обманом вторыхочертаний… …………………………………………… Откинув докучную маску, Не чувствую уз бытия… (ус бытия)С.К.: Плохо…
Но это Анненский… Он сразу начал отступать…
Анненский большой поэт, но и <у> него столько же погрешностей, как и у Блока — тоже большого поэта…
С.К.: Ах, нет, Блок только слушал «голоса» и писал безграмотно…
После Музея Совр<еменного> Искусства были в Эльзасском кафе на Вожирар (288) — грязная, мещанская и чем-то очень симпатичная улица. Там С. Ю. Прегель, И. В. Одоевцева, Ю. К. Терапиано, В. А. Мамченко, В. Л. Корвин-Пиотровский [1112] .
Мамченко: Зачем вы со Струве выпустили белогвардейские стихи Цветаевой, именно поэтому в Сов<етской> России не могли выпустить ее сборника… [1113] А почему вы написали «экспликацию» двух стихотворений Чиннова [1114] ? Даже Пушкина так подробно не разбирали…
1112
София Юльевна Прегель (1897–1972), Виктор Андреевич Мамченко (1901–1982), Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891–1966) — поэты-эмигранты. Мамченко входил в ближайший круг общения Мережковских 1930-х годов.
1113
Имеется в виду книга: Цветаева Марина.Лебединый стан. Мюнхен, 1957. Готовил книгу к печати Г. П. Струве, а предисловие написал Иваск.
1114
Речь идет о редкой брошюре Иваска: Разбор двух стихотворений Игоря Чиннова. Изд-во Канзасского университета, 1959. 13 с. Тираж 40 экз. Отпечатано на множительном аппарате. Мы имели возможность ознакомиться с экземпляром в архиве Г. П. Струве.
Я: Вы все, даже вы, Мамченко, завидуете Чиннову…
Я же и Державина разбирал.
Мамченко: В. А. Злобин написал иконный очерк о смерти Мережковских в сб<орни>ке «Орион» [1115] . Я видел, как умирала З. Н. Гиппиус — ползала на четвереньках, а из горла вываливалась питательная трубка, и какая ужасная она была в гробу. Нужно правду говорить. Самую жестокую. Но я знаю, что этого не напечатают.
Мамченко может сболтнуть, но он «чистый» среди них. Очень уже морщинистый, и все-таки «мальчик», «подросток» — из мастеровых, свет<лые> блестящие глаза. Быстрый говорок. Я его назвал «совестью», а быстрый Корвин добавил: «Я „понимание“…»
1115
Злобин В. А.Как они умерли // Орион. Париж, 1947. С. 118–135.
Корвин-Пиотровский — громко звучащая фамилия, не настоящая. Маленький, носатый, юркий — из Гомеля, Могилева… Манерный шут, читал лестные отзывы о его «Поражении» Вейдле (для меня опять русский ямб в ваших стихах после «Первого Свидания» Белого и после «Возмездия», кажется). И еще письмо проф. Гудзия [1116] . Так он с этими письмами и ходит и везде их читает. И усмехается: да, читаю эти хвалебные отзывы, но, дескать, все суета, еврейско-иронический смешок. Открыл 4-ю книгу «Мостов» и начал хвалить мои стихи («Мексик<анский> дневник» [1117] ). «Вы поэт, поэт…»
1116
Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965) — историк литературы, живший в СССР.
1117
Иваск Ю.Мексиканский дневник // Мосты. Мюнхен, 1960. Кн. 4.
Я: Да, поэт, но не умеющий выразить своего…
Корвин: На фоне мелового свода… Хорошо…
Я: Говно, если сравнивать с Чинновым…
Конечно, все ясно: Корвин хочет, чтобы его стихи похвалил.
Одоевцева хочет, чтобы я ее устроил в Америке (преподавательницей). Прегель потолстела и стала добродушной. Мало говорила. Выпили, платил Корвин, разбил две рюмки…
Мамченко преподнес Тамаре [1118] красную розу. «Это вам вроде благовещения…»
Розанов в «Уединенном»: священники, врачи и поэты напоминают проституток, ко всем ласковы, но глубоко равнодушны [1119] .
1118
Жена Иваска Тамара Георгиевна (урожд. Межак; 1916–1982).
1119
Сокращенный и не вполне точный (врачи у Розанова не упоминаются) пересказ записи. См.: Розанов В. В.О себе и жизни своей. М., 1990. С. 47–48.
И вот я в этом обществе старых и стареющих проституток русско-эмигрантской литературной богадельни.
Но проститутки литераторы всех вообще наций, всех вообще эпох. Разница между ними незначительная. Но это очень распустившиеся проститутки-богаделки. Сплетни их злые, иногда, м<ожет> б<ыть>, и вредные, но все это для забавы; впечатление — они преимущественно ходят в кафе, одеты же неплохо, все же денег мало (3 доллара за статью в «Р<усской> Мысли»), В богадельне Одоевцевой и Терапиано дают иногда манную кашку, но дом этот не без комфорта. Многие звание поэта заслужили. Офелия Одоевцевой или ее: