Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Узкая улочка, отходящая от Елисейских полей, называется рю дэ Колизэ. Там мы сиживали в простом «табачном» кафе и в сумрачном «Фестивале» с притушенными красными огнями.
Г.В. все искал «веселого немца» в рубашке «квадратиками». В конце концов он его нашел, и они вместе удалились. Это было в самом конце июня.
— Мне всегда хотелось мальчиков, но в гимназии ничего не было. Я был студентом-первокурсником. Отозвался на объявление в «Новом Времени». Ко мне явился эстонец, его имя Верес (т. е. Ворона). Я тогда жил не <с> семьей, а в отдельной комнатке, в том же блоке домов — к нашим я шел обедать через двор. Сколько у меня было — наберется целый полк.
<На полях:> Мой старший брат как-то вызвал меня, я еще был в гимназии, и долго говорил о соблазнах юности, всячески предостерегал. А потом я узнал, что и он любил мальчиков… Этот брат был впоследствии генералом, начальником кадетского корпуса в Сараево. М-в мне рассказывал, что кадеты его обожали,
Раз вечером ко мне зашел матрос, необыкновенной красоты… Написал в редакцию «Звена», что прийти завтра утром не смогу, болен… На другой день ко мне явилась вся редакция — Кантор, Мочульский [1104] . Я приоткрыл дверь и говорю — никак не могу принять, ужасная головная боль… Вдруг Кантор, стоявший в передней, увидел матросскую шапочку с помпоном — она красовалась в комнате, на столе… Дверь была приоткрыта… — Ах, так, — все замолчали и быстро вышли.
1103
Борис Викторович Адамович (1870–1936) командовал Кексгольмским полком, в годы эмиграции действительно был начальником Русского кадетского корпуса в Югославии.
1104
Михаил Львович Кантор (1884–1970) — литератор, в 1926–1928 гг. редактор журнала «Звено», близкий друг Адамовича (см.: К истории русской зарубежной литературы: Как составлялась антология «Якорь» / Публ. и коммент. Г. Струве // Новый журнал. 1972. № 107; К истории русской зарубежной литературы: О парижском журнале «Встречи». С приложением переписки двух редакторов / Предисл. и коммент. Г. Струве // Новый журнал. 1973. № 110; «…Наша культура, отраженная в капле…»: Письма И. Бунина, Д. Мережковского, З. Гиппиус и Г. Адамовича к редакторам парижского «Звена» (1923–1928) / Публ. О. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. СПб., 1998. Т. 24; Якорь: Антология русской зарубежной поэзии / Составили Г. В. Адамович и М. Л. Кантор / Под ред. Олега Коростелева, Луиджи Магаротто, Андрея Устинова. СПб., 2005; Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) — историк литературы, критик, один из ближайших сотрудников «Звена».
Г. Иванов жил у своего родственника генерала, который ложился очень рано. Мы водили на его квартиру солдат и матросов. В передней нарочно выворачивали генеральскую шинель, чтобы видна была малиновая подкладка, — видишь, тут генерал живет. Делалось это во избежание скандалов.
Было у меня и с Жоржиком Ивановым. Это он меня соблазнил.
Один парень говорил Георгию Иванову: «Лучше бы в бане, ведь заодно и вымоешься». Потом мы любили повторять: «…заодно и вымоешься».
Есенин любил только женшин. Но одно время он жил с Клюевым, который очень его ревновал.
Как-то встретил Есенина на Невском. Разговорились. Он говорит — как сейчас помню: «Г.В., советую сходить в такую-то парикмахерскую, там красавец парикмахер, тело, знаете, бе-е-лое, и хорошо стрижет-бреет!» [1105]
Член Государственного Совета X. часто захаживал в Народный Дом графини Паниной. Залез в карман к пареньку. А тот его цап за руку, и повели в участок. «Барин, а лезете в карман к бедному человеку, часы украсть хотите…» — Околодочный: «Ваши бумаги…» Видит — член Государственного Совета, гофмейстер двора его величества. «Виноват, ваше высокопревосходительство!» — И сразу же с искаженным лицом набрасывается на паренька: «До тебя барин снизошел, к тебе в карман залез, а ты что? Я т-тебя!»
1105
30 марта 1970 г. Адамович писал Иваску: «А вот о Клюеве и Есенине. Будто бы Есенин с ужасом отстранял домогательства Клюева. Это возможно, Клюев был по нашим тогдашним меркам стар, уродлив, малоопрятный. Но насчет „ужаса“ Есенина по этой части я мог бы рассказать о своих разговорах с ним по поводу какого-то парикмахера, к которому он советовал мне поехать».
— Да, взаимная любовь — свинство. Я оттолкнул Рюрика Ивнева, как только почувствовал, что начинаю ему нравиться [1106] . С моим ангеломя никогда не жил, это только дружба. Ангелаэтого не видал, но знаю, что он в Париже [**] . Георгий Иванов забылся и говорит мне при Одоевцевой: «Жорж, смотри, какой красивый матрос». Ирина посмотрела на него с сожалением: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит…»
1106
Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев, 1891–1981) — поэт и прозаик, мемуарист. Был известен агрессивным гомосексуализмом. 20 декабря 1968 г. Адамович писал Иваску: «Вы спрашиваете, знал ли я Ивнева? Это был едва ли не первый (по времени) мой литературный друг. Я познакомился с ним по объявлению в „Нов<ом> Времени“: „Юноша, поклонник всего не банального, ищет друга“. Я ответил — и мы сразу с ним сдружились. Он был тогда эго-футуристом. <…> Ивнев — настоящий поэт, но неудачник в поэзии. Ничего не вышло, а могло выйти. Стихи про Архангельск — хорошие, когда-то восхищали Мандельштама (коего Вы все-таки напрасно возвели в первые поэты нашего века)».
**
На полях приписано: «Живет в Ницце — русский».
Еще два года тому назад, выйдя из того же «табачного» кафе, мы с опасностью для жизни переходили авеню Ваграм. Помню бешено-веселые глаза Адамовича: «Я поэтов не люблю… Знаете, каких я люблю? Таких, которые говорят: „А в морду хошь?“» — и он приостановился перед мчащимся автомобилем.
Никогда я не был влюблен в Варшавского [1108] . Это только дружба.
Просыпаюсь в отеле и не нахожу своего платья. Мальчишка оставил ветхую тужурку и короткие штаны — он был маленького роста. Кое-как одеваюсь и выхожу — босой… Сажусь в автомобиль и еду к тетке: «Дайте столько-то франков, меня обокрали». Потом встретил его и укорял: «Почему сапог не оставил? А теперь отдай хотя бы документы». — «Я их в уборной спустил…» Г.В. смеется: приключение.
1108
Владимир Сергеевич Варшавский (1906–1977) — эмигрантский писатель, автор книги «Незамеченное поколение».
В 20-х мы часто выходили на охоту с Мочульским. О его книгах лучше не говорить, это сплошные восклицания — великий, гениальный, <нрзб.> Хотя его книга о Достоевском и годится в качестве справочника. Но был хорошим товарищем [1109] .
Объединялись мы и со Злобиным. Как-то возились с мальчишками в сарайчике при даче Мережковских, в Каннах. Вдруг из открытого окна голос Зинаиды Николаевны: «Кто там не спит, шумит?»
А. А. Трубников [1110] , приятель Маковского («Аполлон», «Старые Годы»), гоняется за арабскими мальчишками. Теперь это опасно: могут принять его за сочувствующего алжирскому правительству.
1109
Имеется в виду книга К. В. Мочульского «Достоевский: Жизнь и творчество» (Париж, 1947).
1110
Александр Александрович Трубников (1883–1966) — искусствовед, мемуарист (см. его книгу: Трофимов А. (Трубников А. А.).От Императорского музея к Блошиному рынку. М., 1999).
Обедаем в Ницце, в том темноватом ресторанчике.
Г.В.: Вероятно, сюда зайдет этот серб… из недавних эмигрантов. Всегда одно и то же говорит — у вас жизня хорошая, не то что у нас… Хорошо живете, как Бог…
Вскоре серб действительно явился и немедленно же приступил к исполнению своей роли: «Жизня хорошая… как Бог».
Статный, русый, загорелый, веселые глаза…
Мы его потом опять встретили на Английской набережной.
Опять то же самое: «Жизня хорошая… как Бог». Но этот припев не надоедал, всегда он вкладывал в свою роль какие-то новые интонации — то насмешку, то сожаление. И эта подкупающая улыбка: только славные умеют так улыбаться.
И Г.В. улыбается: «Ну, идите, идите… А я домой отправлюсь, к жене, она мне самовар поставит, в постель уложит, что и говорить — хорошая жизня». Я не умею вести таких музыкальных разговоров, в которых каждое слово так перенасыщено тональностью: дескать, всего говорить не стоит, но я тебя понимаю, знаю, что тебе деньги нужны, знаю, что ты не обедал сегодня, что жизнь твоя скверная, и знаю, что хорошо быть молодым, а моя вот молодость давно улетела…
Серб вынул из кармана монетку в пять старых франков (это один америк<анский> сент): «Не надо мне денег, на что они?» И бросил монетку на землю. Через минуту ее подобрала проходящая француженка: «Месье, это не ваши ли деньги?» Серб: «Ваши, мадам!» — «Мерси, месье!» Вероятно, француженка взяла их из суеверия — найденные деньги приносят счастье.
Темная, теплая ночь, белые отели уже не кажутся безобразными, колеблются пальмы, шелестит шелковое Средиземное море.
Сверкающий оскал улыбки. Темные веселые глаза.