Вокруг света по меридиану
Шрифт:
На этой стадии путешествия мы волокли за собой не меньше груза, чем капитан Скотт и его люди. Если бы мы могли рассчитывать на то, что «Оттер» разыщет нас тогда, когда нужно, если бы для таких операций у нас было неограниченное количество горючего, мы уж, наверное, постарались облегчиться. Однако, при существующем положении вещей, мы тащили за собой тот минимум, который был просто необходим для нашего безопасного продвижения. Конечно, Амундсен пользовался собаками и поэтому редко занимался перетягиванием грузов вручную. Различие в одежде между нами и группой Скотта было минимальное, хотя обувь у нас была лучше и, кроме того, нам удавалось качественно просушить ее во время стоянок. На мне были хлопчатобумажные носки, а сверху шерстяные чулки, хлопчатобумажный
Наше меню сильно напоминало меню Скотта, за исключением того, что мы ели только по вечерам, а это существенное различие, и ежедневно дополняли наши дегидрированные рационы двумя пилюлями поливитаминов. Что касается погоды, то первые три недели она была довольно суровой — мы путешествовали при более низких температурах, чем когда-то Скотт, в полумраке. Как и Скотта, нас подгоняло сознание того, что команда норвежцев преследовала те же цели, а подробности об их продвижении были нам неизвестны. Территория, на которой происходила эта борьба, изобиловала высокими ледяными стенами и забитыми снегом «волчьими ямами», с чем Скотт не сталкивался в Антарктиде. Это устрашающее пространство тянулось впереди на добрые полторы сотни километров, и только там, дальше, мы могли надеяться на улучшение ледовой обстановки и мотонарты, которые доставит Карл. Однако, какой бы сравнительно доступной ни была белая пустыня, где сражался Скотт, ему предстояло пройти 1300 километров до полюса и столько же обратно. Он захватил с собой «сноумобили», но оставил их вскоре после того, как покинул базу.
Самую большую опасность для нас представляли тонкий лед и подвижка. Перед Скоттом же лежали скрытые трещины, которые так не понравились нам самим в Антарктиде. Ему следовало опасаться метелей не по сезону, нас же беспокоили ненормально теплая погода и связанная с этим неблагоприятная ледовая обстановка. Он мог не найти свои промежуточные склады, нам же грозила ошибка в показаниях карманного радиоэлектронного радиомаяка, который посылал импульсы на сорок миль в небо. Если бы маячок подвел нас из-за очень низкой температуры или просто поломки, если мое навигационное счисление увело бы нас в сторону километров на шестьдесят (что весьма возможно на подвижном льду в тумане, без каких бы то ни было ориентиров), то мы могли затеряться навечно в этих просторах, где миллионы квадратных километров покрыты вечно перемещающимся и ломающимся льдом. При таких обстоятельствах никакие спасательные самолеты, наверное, не нашли бы нас. Скотт двигался по ледяному щиту, и его маршрут мог быть вычислен. Мы же шли целых полгода, находясь во власти перемещающихся ледяных полей (что мы также использовали как средство передвижения). В нашем распоряжении, как и у Скотта, были компас и солнце. Что касается радио, то оно редко помогало нам переходить, так сказать, из точки А в точку Б, а ненадежность этой аппаратуры и вес были таким фактором, с каким не согласились бы наши предшественники. Многие современные полярники давно уяснили себе, что радио легко выходит из строя при низких температурах. Две недавние экспедиции на Северный полюс пришлось прекратить, потому что их радио перестало работать. Это были группы Симпсона и Хемплеманн-Адамса.
Если человек падает в трещину, получает травму или сильно обморозился, его нужно эвакуировать, чтобы спасти от смерти. Тем не менее на протяжении большей части нашего антарктического маршрута заструги помешали бы Жилю приземлиться поблизости, если нам понадобилась бы такая помощь. В Арктике темнота, туман, неровный лед либо «каша» все равно помешали бы Карлу добраться до нас, и такое случалось бы чаще, чем наоборот. Полярные путешествия после изобретения радиосвязи никак нельзя назвать пикником. Покуда мы пробивались вперед изо дня в день, неделя за неделей, ни радио, ни самолет так и не доставили нам обыкновенного тепла или комфорта. Мы сразились один на один со стихией точно так же, как это проделали наши предшественники.
3 марта, несмотря на слабое понижение температуры, окружающий мир окрасился в новые, розовые тона по мере того, как кроваво-красный шар солнца короткое время скользил вдоль самой кромки замерзшего моря. Конечно, солнце было нашим врагом номер один. Его ультрафиолетовые лучи скоро начнут свою разрушительную работу, съедая лед, и через несколько недель мы окажемся на плаву во власти любого ледяного поля, какое нам придется выбрать своим пристанищем. И все же, после четырехмесячного отсутствия, солнце стало на время желанным другом.
То ли появление солнца сделало меня необычно оптимистичным, то ли поверхность льда в тот день стала заметно улучшаться, не могу сказать, но я почувствовал, что теперь у нас есть шанс быстрее продвигаться вперед, используя легкие мотонарты. Наши 640-кубовые машины все еще стояли там, где мы оставили их. Когда в последний раз Карл пролетал над нами, то сообщил следующее:
«Я не могу приземлиться там еще дней десять, потому что лед выглядит как разбитое стекло и „скиду“ торчат посреди этого хаоса. Я надеюсь, что подвижка прекратится, иначе мы потеряем машины».
Пока что в нашем распоряжении были «игрушечные» машины, прозванные в Алерте «эланс», и Джинни радировала, что их доставят нам на следующий день, если позволит погода и состояние льда. Симон уже отправился в гараж, чтобы подготовить машины. Он решил оставить их на ночь внутри, чтобы было легче запустить их утром.
В три часа утра зазвонил будильник Джинни, и она соскочила со своей «кушетки», чтобы, по своему обыкновению, связаться с ледовой группой. К тому времени между ее комнатой и канадским лагерем, расположенным в трех километрах южнее, уже была проведена телефонная связь. Около четырех раздался звонок. Это был дежурный по канадскому лагерю:
«Мне кажется, что в районе ваших хижин пожар. Я отчетливо вижу языки пламени».
Джинни поблагодарила его и, взглянув в разукрашенное морозом окно, увидела оранжевое зарево над гаражом. Собаки тоже почувствовали что-то неладное. Большая черная Тугалук забилась от страха под стол, а крошка Бози принялся отрывисто лаять.
Забыв о морозе, а было — 40 °C, Джинни бросилась к гаражу и попыталась отодвинуть скользящую главную дверь. Позднее она рассказывала:
Внутри было сплошное пламя, дым просачивался через все щели в стенах, языки огня играли в окнах. Я закричала «Пожар!», но никто не услышал меня. Я зашла с тыла, туда, где у самой стены выстроились восемь сорокапятигалонных бочек с горючим. Когда-то мы пытались передвинуть их, но потом оставили в покое, и они простояли так много лет, глубоко вмерзнув в лед.
Джинни все еще надеялась спасти драгоценные «эланы», но было слишком поздно — гараж был охвачен пламенем. Научное оборудование, включая ценные сейсмографы, погибло так же, как и машины, запасные части, рационы и все прочее снаряжение, над улучшением которого я трудился всю зиму, в том числе трапы для преодоления ледяной «каши» и разводий. Джинни попробовала применить огнетушители, но с равным успехом она могла бы попытаться заплевать адское пламя.
Бросившись назад к хижинам, она разбудила Симона, Карла и Беверли Джонсона (одного из киношников). Однако их усилия ни к чему не привели. Карл, который повидал не один пожар на арктических базах, писал:
4 марта принесло нам великолепный восход солнца после долгой арктической ночи. Джинни разбудила меня и Симона сильным стуком в дверь и криками о том, что в гараже пожар. Я выпрыгнул из постели в чем был и выглянул в дверь. Но когда я увидел, что языки пламени выбиваются наружу и уже лижут крышу, я понял, что все надежды спасти хоть что-нибудь улетучиваются вместе с дымом пожарища. Возможно, что наши усилия завершить экспедицию также пойдут прахом. Я поспешно оделся потеплее, потому что было — 40 °C, а затем нам оставалось лишь наблюдать за тем, как все обращается в дым.