Волчара выходит на след
Шрифт:
– А-а, быстрей давай! – потерял терпение Самвел. – Язык проглотила, что ли?
– Он один живет.
– Это я и без тебя знаю.
– Он один живет, – еще раз злонамеренно повторила Алина, словно втолковывая какую-то простую истину в голову тупого дауна.
– Вот дура! – возмутился младший Арутюнян. – Что ты тут мне опять хвостом трясешь? А прав ты, Ашотик-джан, надо было ее давно как следует поучить. Совсем наглая стала, да.
– С женой десять лет в разводе, – невозмутимо продолжила Алина, глядя в стену прямо перед собой. – Больше он так и не женился. Постоянной женщины у него нет. Иногда встречается с Алкой Берестовой из стройтреста.
– Она замужем?
– Нет, не замужем. Тоже разведенка. Неприятная баба. Лодыжки толстые, ноги короткие. За собой совсем не следит. Потому, наверно, от нее мужик и ушел. Не знаю, что он вообще в ней нашел. Дура дурой.
– Давай поближе к делу. Нам, мужикам, все равно, кто из вас больше дура.
– Выпить любит, но не очень часто. Ни вино, ни коньяк совсем не любит. Только водку. Это мне Иринка Каморина рассказывала. Она замужем за следователем. По праздникам они всегда в «Юбилейном» всей прокуратурой собираются. Оливки терпеть не может. И суши тоже. Вообще никаких изысков в еде не признает.
– Ты что, собралась мне рассказывать все его аппетиты, что ли? Ты думаешь, что меня это хоть чуть-чуть интересует?
– Но ты же сам говорил, чтобы я узнала, что он любит, что не любит.
– А ты, глупая, так и поняла буквально все? Э-э-э, чет! Мерет кунем! Как с ней, Ашотик, тяжело! Иногда просто сил нет, как меня выводит. Дальше давай. Чего замолчала? Какие еще у него бабы? С кем дружит? К кому в гости ходит? Понимаешь, да?
– Никаких больше нет. По крайней мере – ни с кем его больше не видели.
– Вот мужики, да?! – не удержался от комментария младший Арутюнян. – Просто стыдно за них, да! Как можно с одной и той же бабой постоянно трахаться? Ужас какой-то! Это то же самое, если одну картошку или одну шаурму только кушать и кушать, пока она с ушей не полезет! Ужас, да? Ну, что ты опять замолчала? Давай дальше.
– Ни с кем не дружит. Только с Комовым. Есть у них там, в прокуратуре, молодой рыжий следователь. Прямо весь конопатый, как Петрушка.
– Какая петрушка? При чем тут петрушка? А-а, давай дальше. Не тормози.
– Ну, вот с ним только и дружит. Иногда по вечерам после работы он к нему в шестиэтажку заезжает. А сам вообще ни к кому в гости не ходит. Закоренелый домосед.
– Слушай, Ашотик, он вообще какой-то ненормальный, да? С бабами, считай, не трахается. В гости не ходит. Буряк какой-то, правда, да?
– Бирюк, – вставила Алина.
– А я и говорю – бирюк нелюдимый. Ладно, что еще узнала?
– Да больше ничего такого. А что еще нужно?
– Все. Помолчи теперь. Мы тебя послушали. А что там, братик, ты уже с Большим Гургеном говорил?
– Да. Говорил. Он сказал, что своим шестеркам везде, по всему Приморью указание дал этого Мостового со стариком смотреть. Нам бы еще фотографию его достать. Но где? А-а-а, можно же у прокурора попросить? Они же там на этих танцах-шманцах в «Юбилейном» когда-то обязательно фоткались. А-а-а, – опять у прокурора.
– Подожди, братик. Так его же фотка должна в уголовном деле быть. Надо у ментов узнать.
– Так он вроде папку эту к себе забрал? Что-то мне такое говорили.
– Ну, когда мы его за хобот возьмем, тогда об этом и думать будем.
– Хорошо. Давай пока про наши первые дела. Значит, люди у нас везде расставлены. В поселке, в гарнизоне. Где еще?
– Везде. В том поселке на границе, через который дорога за «колючку» идет. Ну, туда, где они два года жили. На вокзале тоже посматривают. И знаешь, Ашот-джан, что я еще подумал? Он же может на этот прииск за Бельдиным полезть? Может ведь, а? По крайней мере, может где-то там близко покрутиться. Надо будет туда на дорогу тоже пост поставить.
– Нет. На дорогу нельзя. Нельзя, чтобы те, с базы, наших людей там видели. А то потом в Москву наябедничают. Гурген Большой нам тогда совсем яйца оторвет. Рядом – можно. Только не на самой дороге. Понял?
– А, хорошо, так и сделаем, – подытожил Самвел. – Слушай, Ашотик, а что мы с тобой все о делах да о делах? Хватит, да? Надо и отдохнуть уже. Давай в сауну девок вызовем? Ты эту новую студентку свою из медучилища уже трахнул?
– Нет еще. Времени не было.
– Так давай сегодня? Сейчас прямо.
– У нее, наверно, сейчас занятия?
– Что там занятия, а? Какие такие занятия? Здесь и проведем ей занятия. Звони, да. И пусть еще одну подружку возьмет. Или две. Две – лучше, – сказал Самвел и, покосившись на Алину, через пару мгновений забулькал от удовольствия: – Ты что это, э-э-э? Ревнуешь, да?
– Да пошел ты, – скуксилась Алина и демонстративно отвернулась.
– А точно ревнует, Ашотик! Мамой клянусь! Она нас с тобой, братик, к этим молодым блядушкам ревнует. А хорошо, да? Люблю, когда ревнует. Ну, вот так всегда с этими бабами: то расстроит совсем, то радует чуть-чуть. И как с ними быть, ума не приложу?
– Ай, Самвельчик, хватит уже, да! – давясь от смеха, закудахтал Ашот, вытирая слезы. – Хватит уже смешить, а то счас лопну.
– Ладно, – набулькавшись вдосталь, благосклонно изрек Самвел, напустив серьезность на лицо, – если ревнуешь, тогда, так и быть, не будем пока звать. Ну, что сидишь? Раздевайся тогда, да? Ты как, Ашотик-джан, будешь-нет?
– А буду… да, – выпучив глаза, загорелся Ашотик, глядя на то, как Алина медленно поднимается со стула и расстегивает юбку.
АНДРЕЙ
Мостовой приоткрыл веки. В глазах в первые секунды стоял густой туман. Потом из него вынырнула озабоченная физиономия Сани. Постепенно проявилась, приобрела четкие очертания.
– Ну, ты как? Дышишь? – спросил Славкин. – Вдохни поглубже. Так, чтобы низом живота вроде. На вот, протри морду – сразу полегче станет, – он вложил в руку Мостового мокрую тряпку. – Может, пить хочешь?