Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Спасибо, мой друг! Я принимаю эту жертву, о которой бы не просила, если бы не надеялась, что она будет ненапрасной ни для вас, ни для Берты.
— Но как же вы, вы? — воскликнул молодой человек.
— Мишель, не думайте обо мне.
Молодой человек горестно вздохнул.
— Бог, — продолжала Мари, — распорядился так, чтобы в самоотречении мы находили утешение, его до сих пор человеческий разум неспособен был объяснить; что же касается меня, — произнесла Мари, прикрыв лицо руками, словно боясь, что ее выдадут глаза, — то я буду утешаться, видя ваше счастье.
— О мой Бог! Мой Бог! — воскликнул Мишель, заламывая в отчаянии руки. — Итак, приговор мне произнесен!
И он отвернулся к стене хижины.
Тем временем на пороге появилась Розина.
— Мадемуазель, — сказала она, — уже светает.
— Что с тобой, Розина? — спросила Мари. — Ты дрожишь или мне показалось?
— Если раньше я слышала удары весел по воде, то теперь за мной словно кто-то шел.
— Кто-то шел за тобой на затерянном среди озера островке? Мое дитя, тебе пригрезилось!
— Я тоже так подумала, ибо обыскала все вокруг, но так никого и не увидела.
— Тогда возвращаемся! — сказала Мари.
Услышав рыдание Мишеля, она обернулась.
— Мой друг, мы поплывем без вас, — произнесла она, — не пройдет и часа, как за вами вернется Розина. Не забудьте о том, что вы мне пообещали: я уповаю на ваше мужество.
— Мари, уповайте лучше на мою любовь; вы потребовали доказательств, превышающих возможности человека, и поставили передо мной невыполнимую задачу — да поможет мне Бог вынести такой груз и не быть им раздавленным!
— Мишель, думайте о том, как Берта вас любит; вспомните, как она ловит каждый ваш взгляд, подумайте, наконец, что я скорее умру, чем открою ей секрет вашего сердца.
— О мой Бог! Мой Бог! — прошептал молодой человек.
— Что ж, мужайтесь! Прощайте, мой друг!
И, воспользовавшись тем, что Розина, прежде чем выйти из хижины, выглянула за дверь, Мари быстро наклонилась и поцеловала Мишеля в лоб.
Но это был совсем иной поцелуй, чем тот, которым обменялись молодые люди всего полчаса назад!
Первый поцелуй был похож на поток пламени, соединивший сердца влюбленных.
Второй был лишь прощальным и целомудренным поцелуем сестры.
Мишель тут же почувствовал разницу, ибо этот холодный поцелуй болью отозвался в его сердце. На его глазах вновь навернулись слезы. Юноша проводил девушек до берега; затем, когда они сели в лодку, он устроился на камне и смотрел им вслед, пока они не растворились в утреннем тумане, поднимавшемся над озером.
Он еще долго слышал удары весел по воде, которые звучали для него похоронным набатом, возвещавшим о том, что его сладкие мечты развеялись как сон; неожиданно кто-то коснулся его плеча.
Мишель обернулся и увидел Жана Уллье, стоявшего позади.
У вандейца было еще более печальное лицо, чем всегда; однако, теперь, по крайней мере в его взгляде, Мишель не увидел прежней неприязни к себе.
Его веки были влажными, и крупные капли поблескивали на бороде, которой заросло его лицо.
Возможно, это была утренняя роса? А может быть, слезы, пролитые старым солдатом Шаретта?
Он протянул руку Мишелю, чего раньше никогда не делал.
Мишель с удивлением взглянул на него и неторопливо пожал протянутую ему руку.
— Я все слышал, — сказал Жан Уллье.
Мишель вздохнул и опустил голову.
— Вы благородный человек! — добавил вандеец. — Но я с вами согласен, что это дитя возложило на вас непосильный груз. Да вознаградит ее Господь за такую преданность. Ну, а что касается вас, господин де ла Ложери, если силы вас уже совсем оставят, вам стоит только кликнуть меня, и вы тут же поймете, что как сильно Жан Уллье любит своих друзей, с такой же силой он умеет ненавидеть своих врагов.
— Спасибо, — сказал Мишель.
— Будет, будет, — продолжал Жан Уллье, — утрите ваши слезы! Мужчины не плачут! Если надо, я постараюсь образумить эту упрямицу Берту, хотя, заранее заявляю, что задача будет не из легких.
— Но если она не прислушается к доводам разума, мне останется лишь одно, что не так уж и сложно будет сделать, тем более если вы мне поможете…
— Что же? — спросил Жан Уллье.
— …умереть, — сказал Мишель.
Молодой человек произнес эти слова так спокойно, что чувствовалось: он произнес то, о чем не раз думал.
«О-о! — тихо прошептал Жан Уллье. — Честное слово, у него такой вид, словно он уже готов сделать то, о чем говорит».
Затем, обращаясь к молодому человеку, он сказал:
— Хорошо, будь по-вашему; посмотрим, когда придет время.
Каким бы мрачным ни казалось подобное обещание, оно немного приободрило Мишеля.
— Возвращаемся, — произнес старый егерь, — вам нельзя оставаться здесь. У меня есть плохонькая лодка; однако, если постараться, мы доберемся до берега.
— Но через час Розина должна приплыть за мной, — возразил молодой человек.
— Пусть сделает ездку впустую, — ответил Жан Уллье, — это станет ей уроком, что нельзя направо и налево выбалтывать чужие секреты, как она поступила этой ночью с вами.
После этих слов, объяснявших появление Жана Уллье на островке Ла-Жоншер, Мишель направился к лодке, и вскоре они взяли курс совсем в другую сторону, чем Мари и Розина, поплыв в направлении Сен-Фильбера.
XXVIII
ПОСЛЕДНИЕ РЫЦАРИ КОРОЛЕВСТВА
Перенос даты вооруженного выступления на 4 июня, как и предупреждал Гаспар Малыша Пьера на ферме Ла-Банлёвр, был чреват для восстания самыми пагубными последствиями.