Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Да, Жан Уллье, — произнесла она, — ты прав: бедное дитя испугалось, а я своей резкостью лишь еще больше смутила ее. О! Любовь совсем свела меня с ума.
И, не сказав Мишелю и Жану Уллье больше ни слова, она бросилась к мельнице.
Жан Уллье взглянул на Мишеля — тот мгновенно опустил глаза.
— Я не стану вас упрекать, — обратился он к молодому человеку, — вы и сами видите, на какой пороховой бочке вы сидите! Теперь можете себе представить, что бы произошло, если бы я не пришел вам на помощь и не солгал, — да простит меня Бог! — словно всю жизнь только это и делал.
— Да, — произнес Мишель, — вы правы, Жан, и в доказательство тому я клянусь пойти вместе с вами, так как окончательно понял, что не могу здесь больше оставаться.
— Хорошо!.. Скоро выходит в поход отряд из Нанта; маркиз со своими бойцами присоединится к нему; уходите вместе с ними; только держитесь в самом конце колонны и подождите меня в условленном месте.
Мишель пошел седлать лошадь, а Жан Уллье тем временем направился к маркизу за последними наказами.
Вандейцы, стоявшие в саду лагерем, быстро построились; оружие поблескивало в тени, всех охватило нетерпеливое радостное волнение.
Из дома в сопровождении командиров вышел Малыш Пьер и направился в их сторону.
Едва он показался на пороге, как солдаты встретили его восторженным «ура»; в едином порыве они обнажили сабли, чтобы приветствовать женщину, за которую шли на смерть.
— Друзья мои, — обратился к солдатам Малыш Пьер, — я обещала, что выйду к вам на первом же построении, и вот я здесь перед вами! Я разделю вашу участь, независимо от того, выпадет ли на нашу долю победа или поражение. Если я не могу, как это сделал бы мой сын, собрать вас вокруг моего султана, но я могу поступить так же, как поступил бы мой сын: я умру вместе с вами! Вперед, сыны храбрецов! Вас зовут честь и долг!
Речь Малыша Пьера была встречена возгласами: «Да здравствует Генрих Пятый! Да здравствует Мария Каролина!» Малыш Пьер обратился с короткой речью и к знакомым ему командирам; затем маленькое войско, от которого зависела судьба самой древней европейской монархии, двинулось в направлении Вьейвиня.
Тем временем Берта оказывала помощь Мари с таким усердием, на какое только была способна после того, как она снова обрела разум и, главное, душу.
Она отнесла сестру на кровать и приложила к ее лицу намоченный в холодной воде носовой платок.
Мари открыла глаза, огляделась по сторонам еще ничего не видящими глазами, и губы ее вдруг прошептали имя Мишеля.
Ее душа пробудилась раньше сознания.
Берта невольно вздрогнула. Она уже собиралась просить у Мари прощения за свое поведение, но произнесенное сестрой имя Мишеля остановило ее.
Во второй раз в ее душу вонзилось жало ревности.
И в ту же минуту она услышала радостные возгласы, какими вандейцы встретили слова Малыша Пьера; она подбежала к окну и сквозь деревья увидела темные ряды солдат, поблескивавшие штыками ружей.
Колонна готовилась к маршу.
При мысли о том, что Мишель был в составе этой колонны и мог отправиться в поход, даже не попрощавшись с ней, Берта вернулась в комнату, со встревоженным и мрачным видом уселась на скамью, стоявшую у кровати Мари, и глубоко задумалась.
II
ТЮРЕМЩИК И ЗАКЛЮЧЕННЫЙ СПАСАЮТСЯ ВМЕСТЕ
Чуть свет 4 июня зазвучал набат на всех колокольнях в кантонах Клиссон, Монтегю и Машкуль.
Это был сигнал общего сбора вандейцев.
В прежние времена, когда шла великая война, когда с деревенских колоколен раздавался резкий и зловещий гул набата, все население поднималось на борьбу с врагом.
Сколько же впоследствии великих дел должны были совершить эти люди, чтобы все почти забыли о том, что этим врагом была сама Франция.
Однако, на наше счастье, — и это доказывает, какой гигантский путь мы прошли за последние сорок лет, — в 1832 году звон набата уже потерял свою былую силу, и если некоторые крестьяне, откликнувшись на его кощунственный призыв, сменили все же плуг на закопанное под соседской изгородью ружье, то большинство сельских жителей продолжало мирно следовать за своими лошадьми по вспаханной полосе и ограничилось тем, что выслушало этот призыв к восстанию с тем глубокомысленным видом, какой необычайно шел к грубым чертам лица вандейского крестьянина.
Часам к десяти утра к месту боевых действий подошел довольно многочисленный отряд повстанцев.
Окопавшись в деревне Месдон, он успешно отражал атаки противника до тех пор, пока против него не были брошены значительно превосходившие силы и отряд был вынужден отступить.
Но он отступал более организованно, чем это обычно делали вандейцы даже после незначительных поражений.
И все потому — мы повторяем это еще раз, — что теперь повстанцы сражались не за великие идеалы, а лишь выполняли свой долг. Если мы взялись за описание этой войны и делаем это как обычные беспристрастные историки, то только надеясь доказать на основании изложенных нами фактов, что гражданская война во Франции вскоре уже будет невозможна.
И свой долг, как дань славному прошлому наших отцов, выполняли благородные сердца, рисковавшие честью, имуществом и жизнью, руководствуясь старой пословицей: «Положение обязывает».
Вот почему повстанцы отходили без паники и суеты. Отступавшие были не темными, не признававшими воинской дисциплины крестьянами, а господами, и каждый из них участвовал в борьбе не только по долгу, но еще и по совести, за себя, а большей частью за других.
После того как белым пришлось снова держать оборону в Шатотебо перед еще не участвовавшим в боях подразделением, направленным против них генералом Дермонкуром, они потеряли несколько бойцов при переправе через Мен, однако им удалось, оставив позади реку как преграду между ними и их преследователями, соединиться на левом берегу с отрядом из Нанта, который оставил, как мы знаем, мельницу Жаке, горя желанием возможно скорее помериться силами с противником, и к которому немного раньше на помощь примкнули подразделения из Леже и воинская часть под командованием маркиза де Суде.
Вместе с подошедшими подкреплениями отряд во главе с Гаспаром насчитывал уже около восьмисот человек.
На следующее утро войско выступило в направлении Вьейвиня, имея задачу разоружить национальную гвардию; но, получив сообщение о том, что город занят превосходящими силами противника и что к ним на помощь могли подоспеть за считанные часы подразделения, стоявшие наготове в Эгрефёе, чтобы по приказу генерала в любой час отправиться туда, где в них появится особая нужда, командующий вандейцами решил атаковать деревню Ле-Шен и закрепиться в ней.