Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
– Будьте здравы, государи, на многие лета! – прокричали князья, бояре и земские люди.
Вперед выдвинулся князь Михаил Димитриевич Холмский и, опять земно поклонившись, произнес:
– Государи, ото всей Твери и ото всего тверского княжества повестую вам: «Князь наш великий, Михайла Борисыч, все крамолу против Руси ковал, а ныне вот устрашился возмездия Божеского и человеческого, ныне духом изнемог он и бежал в Литву, к королю Казимиру, к ворогу Руси православной. Сим отрекся от великокняжеского стола своего, от вотчины и от нас всех, людей своих.
Воевода тверской снова земно поклонился, а все земские люди, стоя на коленях, восклицали:
– Примите, государи, крестоцелование наше!
– Хотим под Москву! Под руку государя всея Руси!
– Быть по сему! – громко сказал Иван Васильевич и, благословившись у владыки Вассиана, сел на коня.
Примеру его последовали Иван Иванович и все их придворные.
– Будьте здравы, государи, на многие лета! – радостно кричали тверичи.
Иван Васильевич, глядя на них с коня своего, дал знак к молчанию. Все стихло.
– Днесь же посылаю в град ваш бояр своих Юрья Шестака да Костянтина Малечкина и дьяков своих Василья Далматова, Ромодана Алексеева да Леонтия Алексеева тоже, с крепкой стражей, дабы привести к целованию всех гражан и от ратных обид беречи, дабы вои наши вас не били и не грабили…
– Будьте здравы, государи!.. – еще радостней закричали тверичи. – Будьте…
По знаку государя крики сразу оборвались.
– В пятнадцатый же день сего месяца буду яз в Твери с моим сыном Иваном у Святого Спаса. Там же благословлю его тверским великокняжением, яко внука, родного князю Борису Лександрычу, покойному вашему государю тверскому.
Глава 5
Снова рука папы
В тысяча четыреста восемьдесят шестом году, в конце февраля тихо, без ветра, наползли на Москву снеговые тучи, тяжело громоздясь в небе, вдруг рассыпались белоснежным пухом, и со вчерашнего вот дня, мелькая перед слюдяными окнами, все падают и падают из них пушистые хлопья.
Государь Иван Васильевич в ожидании раннего завтрака задумчиво глядел в окно сквозь скользящую вниз снежную завесу и смутно видел, как пухнут сугробами улицы, как кусты и деревья в садах набухают от снега, как все кругом незаметно меняет свой облик, расплываясь в зыбкой нарастающей белизне. Тишина стоит глубокая, но кругом все непрерывно и неясно двигается, и все вот так же неясно и зыбко в мыслях государя.
Выплывают из каких-то глубин прошлого картины счастья и горя, появляются и исчезают дорогие образы милых и близких сердцу, с кем пережито было так много радостей и горестей жизни…
За завтраком Иван Васильевич был такой же задумчивый и рассеянный, хотя мысли его переменились. Он думает теперь о военном строительстве в Новгороде и Москве, о главных «оплечьях государства», об укреплении Твери и городов вдоль литовских рубежей…
– Не избыть войны с Литвой, – шепчет он, наливая себе в кубок любимого итальянского шипучего «Асти», – не избыть.
Вдруг он вздрагивает
– Прости, без зова, государь, – восклицает он, все оглядываясь назад. – Прости, государь!
Иван Васильевич с недоумением смотрит в дверь и вот, не веря глазам своим, видит, как, торопясь и, видимо, сильно волнуясь, входит Курицын.
– Государь, государь мой! – вскрикивает Курицын и хочет встать на колени, но Иван Васильевич крепко обнимает его, троекратно лобызает и говорит растроганно:
– Ждал тобя дни и ночи. Понуждал Менглы-Гирея, короля Матвея и воеводу молдавского Стефана на защиту твою…
– Ведаю, государь, – говорит Курицын, целуя руки великого князя, – и за счастье свое благодарю тобя и Бога.
– Семью свою видел?
– Видел. С ночи приехал… – Курицын обрывает свою речь и низко кланяется, касаясь рукой пола. – С Тверью тобя, государь! – радостно говорит он.
Иван Васильевич, вспомнив о Твери, обращается к дьяку Майко:
– Наряди-ка, Андрей Федорыч, сей же часец вестника в Тверь к великому князю Ивану Иванычу. О чем вестника посылать, сам разумеешь. К обеду приходи…
Майко вышел.
– Рад яз! Рад тобе, Федор, – горячо говорит Иван Васильевич. – Ну, садись за стол, выпьем за приезд твой. Потом ты мне все расскажешь, как по ту сторону нас видят, чего хотят, чего боятся, чем грозят. Сказывай токмо наиглавное и тайное, о чем лишь нам с тобой ведать надлежит. О прочем на думе доложишь…
Приказав никого не допускать к себе до самого обеда, Иван Васильевич весело и радостно говорил о военных успехах сына своего Ивана Ивановича, о рождении внука, о присоединении Твери и верейского удела…
– Ну да ты, Федор Василич, еще с сыном моим обо всех делах сиих побаишь. Яз же хочу тобя слушать.
– Изволь, государь мой, – начал дьяк Курицын. – Прежде яз о посольстве своем к угорскому королю Матвею доведу. Докончанье с тобой о взаимной помощи подписал он согласно воле твоей. Привез от него рудознатцев, зодчих да умельцев всякого литья – пушечников и прочих. Токмо в ратную помочь короля не верю…
– Пошто?
– Покоя ищет. Остарел. Захватил всего много под руку свою. Растерять боится да и к Рыму ухо склоняет. Нелады у него с цесарем германским и его сыном, королем рымским.
– Так и яз о нем мыслю, – сказал Иван Васильевич. – Что ж там наиглавное, за рубежами нашими?
– Рым и Царьград, – горячо заговорил дьяк Курицын. – Папа Иннокентий токмо денег ищет везде для ради кормления множества жен и детей своих. Ядовито про него рымляне бают: «Святейший отец наш – отец всех детей в Рыме!» Для сего и новый поход на султана проповедует, и великую казну собирает. В то же время и с султана турского великую дань берет за брата его родного, которого в заключении держит у собя в Рыме, дабы тот не мог Баязета с престола скинуть. Сам же султана на думу наводит. Возможно-де, когда крестовый поход начнется, то и брат его пойдет с крестоносцами.