Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
– Милостью Божией и заботами государей моих снова яз на Москве. Бога и вас, государи, благодарю и земно вам кланяюсь. Будьте здравы, государи, на многие лета вы и семейства ваши!
– Будьте здравы, государи! – закричали все, вставая со скамей.
Курицын же, обернувшись к государям, отдал им глубокий поклон. Дворецкий по знаку Ивана Васильевича наполнил кубки обоих государей.
– Будь здрав и ты, Федор Василич, – молвил старый государь, и такое же приветствие повторил молодой государь.
– Будь здрав, Федор Василич! – заговорили за ним и все присутствующие.
Курицын,
– Во здравие государей и всех бояр, воевод и дьяков, здесь сущих!
Иван Васильевич сделал знак к молчанию и сказал:
– Садитесь. Федор Василич будет сказывать нам о всем, что вызнал и что изделал в чужих землях.
Рассказ Курицына был весьма любопытен и вызвал много расспросов. Сначала он доложил про договор с королем Матвеем угорским о дружбе и о взаимопомощи в военных делах согласно воле государя московского. Потом Курицын насмешил всех ловкостью папы Иннокентия, который на крестовый поход против султана Баязета деньги собирает, а у самого Баязета вымогает немалую дань за охрану его престола от посягательства сводного брата султана, живущего в Риме. Пересказывал потом Курицын много злых насмешек и шуток римских о многоженстве и многочадии «святого» отца.
В конце беседы, ставшей весьма оживленной, большую радость вызвало сообщение Курицына о желании султана быть в дружбе с Москвой.
– Токмо бы папа ему в сем не помешал, – сказал кто-то из бояр, – ишь, папа-то каков: и жнец, и швец, и на дуде игрец.
– На все руки стервец! – воскликнул дьяк Майко.
– А женки вот и девки его самого обыграли, – заметил князь Патрикеев, – через сети их, может, султан-то и сам папе, Бог даст, руки свяжет.
– И без женок султан папу обыграет, как ему надобно, – сказал Курицын. – Присмирел папа-то. Денег у него нет, а детей по всему Рыму яко икры наметал. Подарил ему копье, которым якобы языческие воины Христа под ребро ударили. Найдет он и еще, чем папу ублаготворить, сумеет в дружбе с папой быть. Хитер и умен Баязет-то…
– И яз так мыслю, – сказал Иван Васильевич и отпустил всех, кроме дьяков. – Идите с Богом, воеводы, – добавил он. – Надо мне с дьяками ответы составить королю Матвею и султану.
Когда гости все вышли, государь обратился к дворецкому со словами:
– А ты, Петр Василич, прикажи слугам у окна стол нам собрать, к свету солнечному поближе. Пива немецкого да меду сладкого подать вели и холодных закусок и заедок разных. Да пока никого, опричь вестников, не допущать. Иди с Богом, Саввушка тобе в помочь будет. Пошли-ка его за Димитрием Володимирычем да за князем Семеном Борисычем Бороздиным, дабы вместе борзо пришли.
Дворецкий ушел, но вскоре вернулся и доложил государю:
– Боярин-то Ховрин здесь, в хоромах твоих, по делам своим, а Саввушка токмо за князем Бороздиным погнал верхом в хоромы его. Вборзе с князем сюды воротится.
– Добре, – сказал великий князь. – Вели уж меды да пиво подать на стол.
Когда подавали слуги напитки, пришел Ховрин, а немного погодя кто-то торопливо постучал в дверь, и Саввушка, наполовину отворив ее, впустил князя Бороздина.
– Добрый
– Добре. Садись за стол. Дело у меня есть до тобя, княже.
– Слушаю. Приказывай.
– Надобно к хану крымскому Менглы-Гирею борзо отъехать. Да ты садись за стол-то. Подорожников вместе выпьем. Дело-то в том, что дьяк наш Федор Василич благополучно воротился на Москву тщанием и заботами хана Менглы-Гирея. Немало и казны исхарчил хан-то, когда просил турских пашей печаловаться перед султаном за Федора Василича.
– А сколь исхарчил-то? – спросил Ховрин. – У турок запрос всегда велик.
– За Федора Василича никакой запрос нам не велик, – проговорил великий князь, – торговаться не будем. Ты, Димитрий Володимирыч, спроси у Федора Василича, сколь хан-то просит, и отпусти золотом Семену Борисычу, а он Менглы-Гирею деньги с моей грамотой передаст. – Обратясь к дьяку Майко, государь продолжал: – А ты, Андрей Федорыч, так хану напиши: «Благодарю, брат мой, за твою мне великую услугу и возмещаю протори твои. И впредь так же за все послуги твои сторицею жаловать буду. Брат твой, великий князь Иван».
Вошел дворецкий с татарином и молвил:
– От царевича Данияра. Вестник, разумеет по-русски.
– Будь здрав, государь! – падая ниц, воскликнул вестник.
– Встань и повестуй.
Татарин вскочил и, поклонившись три раза по-восточному, сказал:
– Царевич Данияр, да хранит его Аллах, повестует: «Светлый государь мой! Прошу твоей милости, лекарь государыни твоей, Антон-немец, дал больному сыну моему Каракуче зелья, после которого напали на него лютые корчи и вборзе он в непереносных муках преставился. Яз поимал злодея лекаря и заковал. Прошу твоей милости».
Иван Иванович побледнел, а Иван Васильевич грозно сдвинул брови и сурово сказал вестнику:
– Передай царевичу мой ответ: «Выдаю немца головой на всю твою волю, царевич Данияр, друг и брат мой любимый».
Никто ничего не возразил против решения государя, но все были взволнованы.
Вестник ушел и вскоре возвратился снова с ответом царевича:
– «Целую руки твои, великий государь. Да благословит тобя Аллах, утолил ты боль души моей и сердца…»
А через час сообщил государям дворецкий, что царевич Данияр своими руками, как овцу, зарезал ножом под мостом на Яузе лекаря-немца.
Вскоре через дворецкого Петра Васильевича пришли новые вести, что казнь эта всполошила всех иноземцев.
– Сам маэстро Альберти собирается тайно бежать из Москвы, – добавил он.
Иван Васильевич грозно сверкнул глазами и крикнул:
– Взять немедля маэстро Альберти за приставы, но держать в его же хоромах вместе со всем семейством!
Когда церковные звоны отзвонили двенадцать евангелий, по всем кремлевским и посадским улицам потянулся народ из каждой церкви, сверкая трепещущими огоньками свечей. Ночь была тихая и теплая. Иван Васильевич, выйдя из храма Михаила-архангела на паперть, радостно вдохнул полной грудью влажный весенний воздух и долго стоял молча, следя за мелькающими вдоль улиц огоньками.