Вольные города

Крупняков Аркадий Степанович

— Мне бы в город сходить надо. Отпустишь, господин?

— Зачем?

— Сам знаешь.

— Жену поискать хочешь? Иди. Возьми матроса и сходи.

— Не веришь?

— Верю. Но тебя в Кафе один раз по голове стукнули. Пропа­дешь — ищи тебя.

Свистит в парусах ветер. Стоят на палубе двое, молчат.

— Я вот о чем хочу спросить тебя, хозяин,— прервал молчание Василько.— Три года ты сулил мне большое дело, теперь султан говорил со мной ласково.

— Это разве плохо?

— Не плохо, но мало. Одно мне ведомо: надо воевать. Но с кем и как, когда? А разве я могу приступить к сему делу, ежели ты меня в неведении держишь?

— Пойдем в тень сядем,— Авилляр перешел на корму, усадил Василька на рундучок супротив себя, надвинул феску на лоб и начал говорить медленно.— Ты видел когда-нибудь табун лошадей на лугах? Что думает вожак про степь? Он думает: степь велика, травы в ней много, сколько ни топчи, все равно вырастет. Так ду­мали ханы про вашу землю двести лет. И никто не заметил, что поднялась Москва и скоро ханам будет силой грозить. Князь Иван собрал под свое крыло много городов и все чаще говорит послам ханским дерзкие слова. А хан Ахмат, как факел, вспыхнет и пошлет на Ивана своих всадников. К этому времени тебе надо собрать в степи всех ватажников. А там теперь их много — кишит степь пришлыми людьми. Когда будет у тебя войско, я дам ору­жие, будешь ты могущественным и верным сераскиром султана, будешь ходить в золоте, есть на серебре.

— А супротив кого ты пошлешь это войско?

— Против хана Ахмата. Когда он уйдет воевать Москву, ты на его Сарай-Берке налетишь, все, что ордынские ханы за много лет награбили, отнимешь, столицу его подомнешь под себя. По­том землю эту султану подаришь.

— А если Ахмат вернется?

— Он вернется бессильный. Иван половину крови у него выпу­стит. Если не хватит твоей силы, Менгли хан поможет. Он с Ива­ном сейчас в дружбе живет.

— Хорошо, господин. Повоюю я тебе Ахмата. Потом куда?

— Там будет видно.

— Прости, паша мудрый и милостливый, но ведь после Ахма­та ты меня Москву воевать пошлешь.

— На то воля аллаха и султана.

— Но я и мои ватажники в аллаха не веруют, а русская зем­ля им родная.

— А скажи мне, атаман, от кого ты убежал когда-то?

— От князя.

— А ватажники? Они ведь тоже от князей бежали. И ты ду­маешь, им князь Иван мил и дорог?

— А отчина, мать-земля родная?

— Если ты на земле раб, она тебе мачеха. А если султан тебя высоким именем пожалует, землю, как князю, даст, гарем подарит, ах какие гурии рая будут в нем! А воинам твоим волю даст, толь­ко пусть служат султану верно. Понял, какое дело тебе предстоит? Сделает султан всемилостивейший тебя своим тудуном в каком- нибудь городе. Плохо ли?

— А если я не соглашусь?

— Ты же умный мужик. Не для того я тебя из вонючего под­вала вытащил, чтобы снова туда бросить.

— Ну что ж, паша, тудуном, так тудуном!

— Слава аллаху. Я и не ожидал иного ответа...

В сумерки фрегат подошел к Кафской пристани. Город, который Василько когда-то видел в огнях, теперь был окутан серой вечерней пеленой. По небу плыли рваные тучи; они заслоняли серп молодого месяца, и над городом опускалась темень. Если месяц

выходил из-за туч, то на темно-синие морские волны раскатыва­лась золотистая дорожка.

Василько в сопровождении молодого турка-матроса сошел на берег. Город был сильно разрушен, и никто за прошедшие три го­да не начинал отстраивать его. Люди ютились в развалинах, либо отгородив себе комнатушку, либо приткнув к стене какой-нибудь навес, защищавший их от непогоды.

Вот и Сенат. Василько остановился около дома, вспомнил дни мятежа и поражения. Вознесла его судьба в ту пору высоко, но и бросила безжалостно в самый низ... Сейчас снова идет он к неве­домой жизни, много обещано ему, но разве знает человек, что ждет его впереди? Яркая мысль осветила голову — а вдруг Ольга здесь, он найдет ее и тогда... «Турка придушу и на корабль не вернусь»,— думает Василько, и тут же возникает вопрос: а куда идти? Может, взять жену на корабль и с ней вместе идти навстречу судьбе?

Ко двору, где когда-то жил Семен Чурилов, Василько подходил с тревогой в душе. Бешено колотилось сердце. Вот знакомые во­рота, вот и дом. Проломлена черепичная крыша, местами замело ее пылью, и уже поросли эти места молодой зеленой травкой. Ва­силько толкнул створку ворот, она распахнулась, и двор, зарос­ший полынью и репейником, предстал перед ним в ярком свете открывшегося месяца. Через двор, вглубь за сараи, протоптана тропочка, Сокол, хотел пойти по ней, но раздумал: ее, наверно, протоптали случайные люди, сокращая свой путь с улицы на ули­цу. Тишина на дворе тяжелым камнем легла на грудь атамана. Он присел около тропки на камень, обхватил голову руками и за­мер надолго: надежда на встречу с желанными ему людьми ушла безвозвратно.

Турок во двор не вошел, он стоял на улице около ворот. Потом тихо подошел, тронул за плечо.

— Рядом живут люди — спроси.

Василько тяжело поднялся, медленно вышел со двора. Подо­шла женщина из соседнего дома, которая приняла Василько за богато одетого турка со слугой. Она оказалась татаркой, но хоро­шо умела говорить по-турецки. Женщина рассказала, что живет тут давно, хотя хозяев этого дома не застала. Ходили слухи, что тут жила семья русского купца; одни говорили, что вся она погиб­ла во время обстрела города турками. Другие говорили, что это неправда: купец будто бы увез всю семью в Сурож.

— Думаю,— сказала татарка,— что они погибли. Сурож неда­леко, если бы они были там — приехали бы поглядеть на свой дом. А здесь никто не бывал.

Василько поблагодарил женщину и дал ей золотую монету. Женщина пошла было к своему дому, но потом вернулась, догнала незнакомцев и сказала:

— Эй, правоверные... Может быть, вам что-нибудь скажет ста­рик. Он с весны живет за сараем в лачуге. Хотя и слепой, но знает много.

— Слепой? — воскликнул Василько.— А ну пойдем,— и он поч­ти силой потащил женщину во двор. Она подвела его к лачуге, кивнула головой. Василько постучал в рассохшуюся дверь лачуги и услышал до боли знакомый голос:

— Кто там? Входи с богом.

Василько распахнул дверь, вихрем ворвался в лачужку, схва­тил легкое тело старика, поднял его с лежанки, сжал в своих объятиях.

— Родимый мой! Дед! Здравствуй!

— Атаман? Уж не сон ли это? Вася, ты?

— Я, дед Славко, я... Вернулся... вот...

Славко дрожащими руками ощупал лицо Сокола, огладил пле­чи, руки, повторяя:

— Недаром я тут... недаром... недаром...

— Пойдем во двор! Рассказывай,— Василько подхватил деда на свои могучие руки, как ребенка, и понес из лачуги.