Волшебный корабль
Шрифт:
— Послушай, Альтия. Ты же пьяна в сосиску. Нехорошо, чтобы на тебя пялились, пока ты в таком виде. Идем, я тебя домой отведу.
Она перестала перечить ему и послушно пошла с ним в глубину полутемного переулка. Это был квартал мелких лавчонок. Одни имели довольно грязную репутацию, хозяева других просто не в состоянии были снять помещение в месте попрестижнее. Перед дверьми заведений, все еще продолжавших работать посреди ночи, светились тусклые фонари. Татуировочные салоны, магазинчики благовоний и лекарств… и всякие сомнительные местечки, где можно было разными нетривиальными способами ублажить свою плоть. Брэшен только радовался про себя, что нынче ночью дела здесь явно шли не особенно бойко. Он даже почти решил, будто тяжкие испытания для него
— Ну? Что еще? — спросил он устало.
— Теперь, когда умер мой папа, — ответила она, — никто никогда больше не скажет мне: «Я горжусь тобой, Альтия»… — Она как-то незряче мотнула головой и в тысячу первый раз промокнула глаза рукавом. И сдавленно выговорила: — Для него было важно, что я могу. Для них… для все остальных наших… важно то, как я выгляжу… или что другие обо мне могут подумать…
— Ты слишком много выпила сегодня, — сказал он негромко. На самом деле это была неуклюжая попытка утешить ее, он имел в виду, что такие вещи в голову-то могут прийти разве что в пьяную и оттого беззащитную. Хотел, в общем, как лучше… а получилось очередное обвинение. Брэшену стало стыдно, но Альтия только повесила голову и продолжала послушно тащиться следом за ним. «Ну и ладно». Определенно из него получался плохой утешитель, да он, собственно, и не очень-то собирался сопли ей утирать. У него и права такого не было… Но, значит, вот как ее семейство на нее смотрит? И она ему об этом рассказывает, не удосужившись вспомнить, что он сам был в своей семье отверженным, никому не нужным изгоем?… Между тем ведь всего несколько недель назад сама его этим же отхлестала. А теперь, значит, счастье переменилось, и она от него еще и жалости ждет?…
Некоторое время они шагали молча. Потом Альтия снова заговорила.
— Брэшен, — сказала она негромко и вполне серьезно. — Я хочу забрать назад свой корабль.
Он ответил неким неопределенным звуком. Не говорить же ей, в самом деле, что, по его мнению, о таком было глупо даже мечтать.
— Ты слышал, что я сказала? — спросила она требовательно.
— Да. Слышал.
— Так почему молчишь?
Он коротко и горько рассмеялся:
— Когда ты вернешь себе корабль, я, надеюсь, буду на нем старпомом…
— Заметано, — величаво кивнула она. «Да уж. Дело за малым…»
Брэшен фыркнул:
— Знай я, что все так просто решится, я бы должность капитана потребовал…
— Э, нет: капитан — я. Но ты, конечно, будешь старшим помощником. Проказница любит тебя. И, когда я стану капитаном, у нас в команде будут только те, кто нам нравится…
— Спасибо, — поблагодарил он неуклюже. Ему ох не верилось, чтобы Альтии он хоть сколько-нибудь нравился. Поэтому ее слова некоторым странным образом его растрогали. «Значит, дочке капитана я был не так уж противен…»
— Что? — заплетающимся языком спросила она.
— Да нет, ничего. Ничего…
Они свернули на улицу торговцев Дождевых Чащоб. Здесь лавочки выглядели пристойнее, и почти все ввиду позднего часа были уже закрыты. Удивительные товары, которыми они торговали, стоили дорого и предназначались для состоятельных покупателей, а не для беспортошной и неуправляемой молодежи, в основном посещавшей ночной рынок. Высокие стеклянные витрины были закрыты ставнями до утра, и там и сям прохаживались наемные стражники — внушительные, хорошо вооруженные. То, что хранилось за ставнями, было пропитано магией Дождевых Чащоб. Поэтому Брэшену, когда бы он ни проходил здесь, неизменно мерещилось, будто вся улица пропахла чем-то странным — и сладким, и одновременно вгоняющим в дрожь. От этого ощущения приподнимались волосы, а горло — вот что странно-то — перехватывало благоговейным восторгом. Даже сейчас, ночью, когда таинственные дары, вывезенные с берегов смертоносной реки, были надежно укрыты от взгляда, в самом воздухе, казалось, была разлита серебристая аура волшебства. Брэшен задался вопросом, ощущала ли Альтия то же, что и он, и даже едва не спросил ее
Молчание затягивалось. Когда наконец Брэшен заговорил вновь, то не по необходимости, а просто чтобы это молчание прекратилось.
— Смотри-ка… а быстро она у нас прижилась, — заметил он вслух, когда они проходили мимо магазинчика, принадлежавшего женщине по имени Янтарь. И кивнул в сторону угловой витрины: там, за весьма дорогостоящими стеклами, привезенными аж из самой Йикки, можно было разглядеть саму Янтарь. Замечательные стекла были прозрачны, словно вода, и каждое — в резной позолоченной рамке. Оттого женщина за витриной казалась персонажем картины. Янтарь отдыхала, уютно устроившись в плетеном кресле из белых ивовых прутьев. Длинное, просторное коричневое одеяние, свободно ниспадавшее с плеч, не только не подчеркивало женских форм, а скорее кутало худенькую фигурку. Витрины магазинчика не были защищены ни ставнями, ни решеткой, да и охранник поблизости не торчал… Быть может, Янтарь рассчитывала отпугнуть грабителей самим своим присутствием?… И было, право же, на что посмотреть. Светильник, стоявший подле нее на полу, заливал помещение желтым рассеянным светом. Темно-коричневая ткань одеяния оттеняла живое золото волос, кожи и глаз. Из-под края подола виднелись маленькие босые ноги. Женщина смотрела сквозь стекло на улицу кошачьим немигающим взглядом…
Альтия даже приостановилась, чтобы взглянуть на нее. Она по-прежнему покачивалась — выпитое давало себя знать, — и Брэшен безо всякой лишней мысли обнял ее за плечи, чтобы поддержать.
— Чем она хоть торгует? — спросила Альтия вслух.
Брэшен вздрогнул: он был уверен, что женщина по ту сторону витрины отчетливо расслышала каждое слово Впрочем, на лице Янтарь не дрогнул ни единый мускул. Она смотрела на растрепанную девушку на улице все так же не мигая и безо всякого выражения. Альтия крепко зажмурилась. Потом открыла глаза, как если бы от этого что-то должно было измениться. Все было по-старому, конечно.
— Выглядит как деревянное изваяние, — сказала Альтия. — Из золотого клена…
На сей раз Брэшен смог убедиться, что Янтарь в самом деле все слышала: в уголке воистину скульптурных губ начала зарождаться улыбка. Но тут Альтия жалобно добавила:
— Как она напоминает мне мой корабль… милую Проказницу… шелковистое диводрево, процветшее всеми красками жизни…
И выражение лица Янтарь резко переменилось: так и не рожденная улыбка сменилась крайней степенью отвращения. Брэшена почему-то (он сам не смог бы толком сказать почему) ужасно встревожило это высокомерное отвращение. Он сгреб Альтию под локоть и поспешно увлек ее мимо витрины, вперед по скудно освещенной улице.
Только на следующем перекрестке он позволил ей сбавить шаг. К тому времени Альтия начала хромать, и он запоздало припомнил, что она топала босиком по не очень-то гладкой деревянной мостовой. Альтия не стала жаловаться, лишь повторила свой вопрос:
— Что она там вообще продает? Она ведь не из торговцев Удачного, кто ведет дела с рекой Дождевых Чащоб. Туда ходят только те семейства, у кого есть живые корабли. Так кто она такая и почему держит лавочку на улице Дождевых Чащоб?…
Брэшен передернул плечами:
— Она тут новенькая. Всего года два как приехала. Сначала держала крохотную лавчонку за площадью Тысячи Мелочей… Делала деревянные бусы и продавала, тем и жила. Ничего больше — только деревянные бусы, правда прехорошенькие. Народ их вовсю у нее покупал — детям на нитки нанизывать. А в прошлом году она даже перебралась вот сюда и стала продавать… ну, вроде как драгоценности. Только по-прежнему исключительно деревянные.
— Деревянные? Драгоценности?… — хмыкнула Альтия. «Хороший знак», — решил Брэшен. Ее голос делался тверже; быть может, прогулка по ночному городу начинала выгонять из нее хмель. Что ж, тем лучше. Чего доброго, достаточно протрезвеет, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, перед тем как войти в отцовский дом… босиком…