Воля вольная
Шрифт:
Два уазика и небольшой японский автобус отъехали от гостиницы. За рулями сидели местные менты. Расставили скрытые посты на главных перекрестках, Хапа с тремя бойцами поехал к жене Поваренка. Прикинул, что крикливая баба, у которой забрали икру и рыбу в аэропорту, много чего наорет.
Поваренок с семейством жил в восьмой квартире двухэтажного деревянного барака. Построен он был в начале шестидесятых, удобства во дворе, вода из колонки, и все ступеньки на второй этаж были облиты и обморожены.
Света на лестнице не было. Хапа, шедший за прапорщиком Бадмаевым, поскользнулся в темноте и шарахнулся со всего маху,
— Давай! — Хапа отряхивался и бормотал как будто про себя. — Сука, дела теперь не будет…
— Да ладно! — раздался чей-то негромкий благодушный голос снизу.
— Хер ли, ладно? — Майор был то ли злым, то ли растерянным. — Стопудово работает!
В одной из квартир открылась дверь, из нее выглянула баба лет пятидесяти:
— От-ты… кого надо-то?
Майор, не отвечая, поднялся на площадку, отстранил Бадмаева и сильно застучал кулаком в дверь направо.
Там явно стояли и слушали, и из-за двери раздался визгливый женский голос:
— Чего бунишь? Кто такие?
— Открывай, мать, милиция! — неожиданно доброжелательно пробасил майор.
— Чего надо?
— Откроешь… дверь целая останется… думай быстро.
— Катя, это милиция! — закричала через лестничную клетку соседка.
Дверь приоткрылась. В коридорчике, загораживая собой проход, с ребенком на руках стояла маленькая женщина лет шестидесяти пяти. Майору ее седая с редкими волосами макушка приходилась на уровень носа. Сзади из комнаты, из-за занавесок выглядывали еще два любопытных детских личика.
— Здорово, мать, узнаешь?
— Мне с тобой детей не крестить, чего мне тебя узнавать? Мать нашел! Медведица сраная тебе мать!
— Давай, давай, разговаривай меньше… — Хапа, легко отстраняя старуху, входил в квартиру. — О, да у тебя и здесь икра! — ткнул ногой в белый контейнер, стоявший под вешалкой. — И документы на нее есть?
Майор обернулся на Бадмаева:
— Зайди ты, остальные на улице.
— Ты ково, бл…, толкашь? Ах ты собака пузатая! Я троих таких, как ты, выкормила! — взвизгнула мать Поваренка. — Люди! Они что тут делают? Бумагу давай на обыск! Не пущу! Вон детей полон дом, идите сюда! Все идите, пусть забирают!
— Это не та… Не жена… мать… — шепнул прапор.
Ребятишки, выглядывавшие из комнаты, попрятались. Тот, что сидел на руках, сначала вертел с любопытством головой, потом охватил тощую бабкину шею и заревел. В комнатах заголосили.
— Баба! Иди сюда! — ревя в голос, звали бабку.
Майор стоял, растопырив ноги, среди захламленного, грязноватого и вонявшего кислятиной коридорчика. Явно обескураженный. В контейнере была не икра, а помои. Резко встряхнувшись, направился к двери.
— На х..! Тут роддом какой-то… — вышел из квартиры.
Снизу поднимался боец, светя сильным фонарем.
— Хапа! Мы их сарайку вскрыли! Полтонны красной икры! Двадцать коробочек!
Майор застыл на мгновенье.
— Грузите!
Вернулся в квартиру.
— Так, сейчас отдыхайте, завтра оформлять будем. По этапу поедет мужик ваш… Бывайте пока!
Он бегом спустился вниз, опять едва удержавшись на скользкой лестнице, матюгнулся. Подумал с усмешкой, что на этот раз дурная примета не сработала. В доме горели почти
— Так, Старый, давай, разберешься здесь, я отъеду. — Майор достал рацию и вызвал Миронова.
— Давай, в кафе, что ли, пожрем? Заеду?!
— Готов, как пионер!
— Лукашов! — Хапа сунул рацию в карман.
От группы отделился коренастый прапорщик с курчавыми светлыми волосами, светлым лицом и красивыми глазами. Глаза эти, однако, смотрели так, что всякий начинал чувствовать свою вину, даже если ее и не было. Он, как и сам Хапа, был без маски.
— Возьми ребят, поезжай в порт. Перед въездом заныкайтесь. Звонят по поселку, к бабке не ходи… — Он кивнул на окна. — Сейчас потащат добро из сараев в разные стороны. Потом заваливайся в кафе в аэропорту, мы там будем.
Через некоторое время в кафе «Север» за столиком в углу сидели подполковник Миронов, Хапа, командир костромских Андрей Сазонов и прапор Романов. Лукашов отказался, остался с бойцами.
— Зверек! — прокомментировал Лукашова Мирон. — Красавчик, конечно, но если мочит кого — просто зверь. Ни жалости, ни страха и какая-то, сука, змеиная улыбка! Я сам его боюсь!
С момента, как они появились, прошло минут двадцать. Кафе опустело. Кто заходил, не присаживались, а, негромко поговорив с Веркой, брали что-то, сигареты, бутылку, и уходили. Один Балабан сидел на своем любимом месте у бокового окна, на самом деле очень неудобном, Верка мимо туда-сюда ходила. Он не ушел, как все, а зачем-то напялил черную лыжную шапочку почти на самые глаза и убрал под нее волосы. Шапка сзади оттопырилась, и вид у него был довольно дурацкий. Книжка толстая на столе, он всегда там читал. Негордая гитара, готовая к услугам, стояла на стуле напротив, ополовиненная бутылка, бутерброд на тарелке. Омоновцы его не замечали.
Выпили. На еду навалились.
— Никак не пойму, чего тут нашухарили? — Мирон ел аккуратно, ножом и вилкой разделывал куриный окорочок. — Генерал задачу ставил, говорил, близко к бунту, тридцать человек отрядили, а тихо все. И местные… Прокурор про беспорядки ни сном, ни духом, только по поводу Кобякова этого озабочен. Ты начальника райотдела нашел? — вспомнил Мирон и посмотрел на Хапу.
— Запил, говорят, его сегодня утром отстранили. Ты же с майором разговаривал?
— Никакой! — скривился Мирон. — Все как раз на этого бывшего начальника валит и шестерит, как подорванный… вообще странный — выхожу сейчас из гостиницы, он сидит на лавочке, кошку так держит у лица и что-то ей говорит… Понял?! Нет, серьезно с ней разговаривает!
— Нам только лучше. Я с начальником Угро говорил, — Хапа закусывал курицу маринованным огурцом из банки. — Тот тоже считает, в поселке все нормально. Что там по икре? У меня полтонны!
— Бобович взял кого-то за незаконный ствол. Трясет его сейчас. — Романов разливал водку.
— Бобович все половицы подымет! — засмеялся Мирон. — Все равно найдет… Икры, кстати, берем, сколько надо. Я прокурору в аэропорту бумаги предъявил, он подписи увидел — сразу припух… короче, можно не стесняться.