Вооружен и опасен: От подпольной борьбы к свободе
Шрифт:
У меня появился комок в горле при мысли о том, что если бы я не ушёл за границу в 1963 году, то это место было бы моим домом на двадцать лет. Хотя я думал о прошлом, другая часть моего мозга содрогалась от мысли о том, что у меня ещё есть возможность попасть сюда.
Нам сказали, что заключённый, которого мы хотели увидеть, ждёт нас. Снова гидравлическое шипение и мы пошли по натёртому полу перехода, через зарешёченные двери и затем вошли в комнату.
Там, одетый в оливково-зелёную форму, стоял Дамьен Де Ланге, отбывавший 25-летний срок. Мы бросились в объятия друг другу. Он выглядел подтянутым и здоровым, и я сказал ему, что в этой форме ему завидовали бы товарищи в лагерях. Дамьен широко улыбнулся. Он знал, что оливковую
Сержант из тюремной службы наблюдал за нашей встречей. Я высказал впечатление, что отношение со стороны официальных лиц было неплохим. Дамьен быстро всё понял и засмеялся: «Сейчас эти ребята ведут себя наилучшим образом, потому что… это новая Южная Африка», сказал он, имитируя Де Клерка.
Он и другие заключённые, которых мне удалось повидать в этот день, больше всего хотели знать, что процесс переговоров будет означать с точки зрения их приговоров. Я встретился ещё с Яном Робертсоном, осуждённым вместе с Дамьеном, а также с двумя заключёнными, которые находились в камере смертников. Это были Мтетели Мнкубе и Зонди Нондула. Они были приговорены к смерти за операцию на границе, в ходе которой погибли полицейские. Мы разговаривали через внутреннюю переговорную систему и через стеклянную перегородку могли видеть друг друга.
Я сообщил им, что руководство настаивало на том, чтобы их освободили, как часть предварительных условий для полноценных переговоров. Я пообещал им, что если необходимо, мы начнем массовые действия, чтобы добиться выполнения этого требования. Хотя мне хотелось оставить их с чувством надежды, я был осторожен, чтобы не вызвать излишних ожиданий в отношении возможности скорого освобождения. Я призвал их сосредоточиться на учёбе. Правительство явно будет тянуть время «используя вас, политзаключённых, в качестве заложников для обмена на уступки с нашей стороны, которые нам было бы трудно сделать».
Кульминацией визита была встреча с Сюзанной. Мы сидели за маленьким столом, после того, как я сердечно обнял её не только от себя, но и от имени моей жены и сыновей, которые её хорошо знали. Всё это происходило в присутствии надзирательницы.
Меня удивило, что она выглядела просто блестяще. Она была одета в хорошо сшитые бежевые брюки и зимний свитер, одетый поверх рубашки. Её волосы, ярко-рыжего цвета, были уложены. На ногтях был маникюр.
— Они относятся к нам неплохо, — ответила она жизнерадостно. — И в самом деле, они предпочитают, чтобы мы выглядели хорошо, делали перманент, отращивали ногти, даже советуют, чтобы мы натирали ноги кремом, как делают сами.
Она засмеялась. Надзирательница пыталась выглядеть безразличной, но это, конечно, была уже не консервативная африканерка с каменным лицом, как в прошлые годы.
— Они думают, что если мы будем выглядеть нарядно, то перестанем быть коммунистами. Но я намерена превратить вот эту в сторонницу марксизма-ленинизма, — сказала она шутливо, показывая пальцем на надзирательницу.
Перед тем, как я ушёл, Сюзанна сумела передать мне информацию, от которой у меня волосы на голове стали дыбом.
— Ты помнишь эту твою приятельницу-хиппи? — спросила она меня, не меняя тона голоса. — Ну, ты помнишь, эту, трансатлантическую.
Она имела в виду Розу, хотя абсолютно не могла предположить, что я встречался с ней этим утром.
— Да, конечно, — ответил я, навострив уши. — Она
— Ты знаешь, Слаг однажды видел её, — продолжала она, и я понял, что она могла иметь в виду только Хью Лагга, её партнёра, который её предал. — Он сделал прекрасный рисунок, — продолжала она, — очень похожий на неё, для «бобби» (полиции). Я знаю, потому что бобби показал его нам и спросил, знаем ли мы, кто это. Но, конечно, никто из нас ничего не знал.
С мыслями, вращающимися с бешеной скоростью, я обнял её на прощание, расстался с Питером и помчался в Йоханнесбург. Уже было больше четырёх часов. Роза однажды доставляла оружие Дамьену, а Лагг, который был художником, мог заметить её.
Роза и Келли уже собрались и были готовы ехать. Обе выглядели расстроенными. У Келли был подарок для меня — рисунок поющего и играющего на гитаре ковбоя, сидящего на коне. В нём было забавное сходство со мной, вплоть до кустистых бровей. Роза перетаскивала багаж и ворча подталкивала нас к двери: «Джене, ты убиваешь меня. Самолёт вылетает меньше, чем через час».
Во время поездки в аэропорт я рассказал и о моём визите в тюрьму, и о портрете Розы, сделанном Лаггом, но сказал, что это вряд ли может изменить наши планы. Это просто означало, что если их поймают, то они окажутся в более тяжёлом положении.
Мы резко, с визгом тормозов остановились около зала вылетов за границу аэропорта Ян Сматс. Нельзя было терять ни секунды. Носильщик поставил вещи на тележку и они ринулись на регистрацию. Полицейский, регулировавший движение, махнул мне, чтобы я отогнал машину на стоянку, поэтому я помчался на регистрацию только через пять минут. Мне нужно было убедиться в том, что они улетели без помех. Внутри аэропорта было много пассажиров. К многочисленным стойкам регистрации выстроились очереди. Но к моему удивлению, нигде не было признаков Розы и Келли. Я не мог поверить своим глазам. Я опять осмотрелся, на этот раз более тщательно, медленно проведя глазами по залу, затем перешёл с одного места на другое, поскольку их могли заслонять от меня группы пассажиров или кучи багажа. Затем я побежал к тому месту в конце зала, откуда можно было видеть, как пассажиры проходят паспортный контроль. Но нигде не было даже их признаков. Я вновь вернулся к тому месту, где высадил их из машины. Если они опоздали на регистрацию — а мы приехали буквально в последнюю секунду перед её окончанием — то они должны были бы ждать меня там. Затем появился носильщик, который, как мне показалось, отвозил их багаж. Но от него я ничего не добился.
Осенённый новой идеей, я вернулся в зал вылетов. Если Роза и Келли сели на самолёт, то я мог узнать об этом на регистрации. К этому времени возле дюжины стоек было всего несколько пассажиров. Я обратился к одному из клерков на центральной компьютерной стойке, сказал ему, что я опоздал и хотел бы знать, улетели ли две мои племянницы.
Он постучал по клавишам компьютера, просмотрел список пассажиров этого рейса, нахмурился и повторил эту операцию снова. Затем он сказал, что «таких пассажиров» на рейсе, который я назвал ему, не было. От этого известия кровь застыла у меня в жилах.
Внезапно я всё понял: Роза — хитрая бесовка, по-видимому, при покупке билетов сознательно изменила написание их фамилий. Как например, если бы вместо фамилии «Шерман» купить билет на фамилию «Герман». Поэтому если бы власти искали в списке пассажиров «Шерман», то они прошли бы мимо «Герман». Обычно при регистрации паспорт сравнивается с билетом. Лёгкое изменение фамилии не должно было создать большой проблемы, особенно если была очередь.
Я объяснил, что «мои племянницы» заказывали билеты по телефону и поэтому, возможно, их фамилии были записаны неправильно. Я предложил несколько вариантов их фамилий, которые можно было бы поискать в компьютере. Он сделал, как я его попросил, и вновь уставился на экран компьютера. Потом он посмотрел на меня и сказал: