Вопросы
Шрифт:
– Я часто его вспоминаю… часто. С ним – как за каменной стеной я была. Несмотря на всю мою ненависть к нему…
Таня кивает. Действительно, была в Выготцеве та прочность, которая распространялась и на окружающих, оберегая их от малейшего дуновения ветра. Поэтому и душно было Тане в его особняке.
– А ты… как теперь?
– Хорошо, – кивает Таня. – Очень хорошо. Я Дима очень люблю, какой он ни есть. И всегда его любила, а когда не любила, чувствовала, что встречу его и буду любить.
Илона пожимает плечами. Смотрит в чашку, потом – за окно, на заснеженный,
– Это вот, как ты – Виталика, – добавляет Таня.
– Какого Виталика?
– Ну, в деревне который. Где ты родилась…
– А-а, Виталика… Так это же детская любовь была, несознательная. А ты разве знала Дима в детстве?
Илона хмурится, словно для себя лично не находит никаких оснований любви Тани к Диму.
– Не знала, но мне кажется, что я знала его всегда. Я могу точно сказать, как он отреагирует на любой пустяк, могу предвидеть каждое его слово, каждый жест.
– Это скучно. Он предсказуем.
– Нет, это не скучно. Я знаю, что он не предаст меня, не бросит. Его предсказуемость – мое спасение.
– Почему тогда не женитесь? Почему не родишь ему ребенка? – продолжает недоумевать Илона.
Таня оставляет чашку, уходит к окну и словно натыкается на морозную синеву. Замирает и какое-то время молча смотрит на город.
– Потому что это сложно, – отвечает нехотя. – Понимаешь, я словно спала, видела страшные сны, кошмары, а проснулась – чудом – рядом с любимым человеком. Но у нас нет настоящей жизни – наяву.
– Это как?
– Мы живем не как все. У нас очень много денег, а мы ютимся на постоялом дворе – в «Фортуне», вместе с гостями, словно приехали на несколько дней, а потом – никого из нас здесь уже не будет... Или не будет вообще.
– Но вы же можете жить в городе?
– В городе – опаснее. Но дело даже не в этом. Мы можем жить в городе, я могу родить Диму ребенка, но это ничего не изменит. Его жизнь подчинена сети. Его жизнь – это сеть. Его знают не только в городе, и даже – не только в стране. Я не хочу, чтобы мои дети в школе на вопрос о родителях отвечали: папа – наркоторговец, мама – домохозяйка.
– По крайней мере, это обеспечит им хорошие оценки, – хихикает Илона. – Ты, Танюха, не бери в голову. Это же не навсегда.
– Не знаю. Знаю только, что очень сложно так жить – на постоялом дворе. У Дима много денег – и нет ничего личного, ничего своего. И деньгами он не пользуется, вот, шубы мне только покупает, безделушки всякие. А куда мне в них ходить – в наш театр?
Илона подходит и обнимает ее за плечи.
– Ну, брось. Да, театр у нас паршивый. Но можно пойти в ночной клуб…
– Они все принадлежат Диму…
И вдруг глаза Илоны по-кошачьи вспыхивают.
– А о Риге не думаешь?
– Не было ни одного дня со времени его отъезда, чтобы я не думала о нем, – признается Таня. – Боюсь за него. В чем-то он совсем наивный ребенок, хоть и воин.
– Не пророчь! Рига держит в кулаке всю столицу.
– А столица держит его.
Некоторое время они молчат и не смотрят друг на друга, только – на синий вечер за окнами особняка. А потом Илона говорит с улыбкой:
– Ну,
– Дави? Сначала он мне не понравился – жутко, – Таня поеживается. – Напомнил сразу всех охранников Николая Петровича. А потом, оказалось, он скромный парень, нормальный. Молчаливый. Просто здоровый такой, что страшно.
– Что он – чурка?
– Нет, просто смуглый такой. А акцента у него нет никакого.
Но о Давиде не получается – весело. Иногда Таня думает, что раньше, несмотря на все неприятности, ее жизнь была веселее, а теперь все затопила спокойная, ровная грусть.
– А что зимой Дим делает? – спросила Илона.
– То же, что и летом: терки, стрелки, кенты, братва, комерсы, мусора, депутаты, налоговая. Скоро – новый сезон…
– Могли бы поехать куда-то отдохнуть…
– Отдохнуть от моря и солнца? – усмехается Таня. – На север к пингвинам?
– А море замерзло, кстати?
– Нет. Но льдины в нем плавают… кусками.
– Знаешь, что я думаю, Танюха, – Илона закуривает, и дым прибавляет значительности ее словам. – Сейчас у вас все хорошо, спокойно. И не надо тебе ничего бояться. Если «Фортуна» и постоялый двор, то это же твой постоялый двор. Ты – хозяйка. Ты вольна принимать и гнать гостей. Я бы справилась с такой ролью.
– Ты бы справилась…
Разговоры с Илоной всегда успокаивают. Таня возвращается в «Фортуну» почти счастливой. Целует Дима в губы и прячется в его объятиях. А ночью – все страхи отступают совершенно. С Димом ей хорошо. Не сразу, не с первой ночи она привыкла к его телу, но в таких вещах у нее очень медленные реакции. Он был с ней ровным, он не требовал от нее, как Рига, сиюминутного максимума эмоций, просто не давал ей выскользнуть из его тепла. И Таня перестала бояться и думать о том, правильно или неправильно ведет себя с Димом. Об этом не было нужды думать, потому что чувства решали за них, и не нужно было мучительно анализировать каждое движение. И, может, потому что Дим не требовал мгновенного отклика, ее тело откликнулось, и она едва не захлебнулась в волнах абсолютно незнакомого ей ощущения. Все, что она знала о сексе до этого, весь ее опыт сразу показался ей ничтожным и жалким. Остался только один вопрос: почему же она ничего не испытывала с Ригой и не могла никак ответить на его страсть, если Рига был, несомненно, искуснее Дима в постели и относился к ней с не меньшим чувством?
Потом еще с неделю она бродила по побережью, очарованная своим собственным открытием, переполненная радостью от того, что она настоящая женщина, уверенная в себе, молодая, красивая и страстная. Дим догонял ее на берегу, они целовались, падали в воду, и вода тогда не казалась им грязной и тухлой.
Это были дни полного и безоговорочного счастья, ради которых стоило перенести все, что ей выпало. Потом чувство удовлетворения схлынуло, осень усыпала все желтыми листьями и охладила немного ее разгоряченное сердце. Пришли другие мысли – о полноценной семье, о настоящем доме – и об их ненастоящей и неполноценной жизни.