Вопросы
Шрифт:
У всех отлегло от сердца. Рана на руке стала заживать, врач сменил повязку: тревожных симптомов не было.
Рига, вымывшись и одевшись в черный костюм, снова казался тонким, хрупким и изящным существом, сошедшим с гравюр прошлых веков. Таинственный воин, посланец света или посланец смерти. Его каштановые волосы блестели и струились в лучах солнца.
Рустам косился на него с опаской: где-то осел в подсознании хруст лицевых костей того парня под каблуком Риги, где-то растеклась в памяти пролитая кровь и никак не высыхала. Макс тоже поеживался, подняв воротник рубахи. Всем
Тихий день в «Фортуне» звенел изнутри напряжением. Около полудня прибыли на кладбище. Ветер рвал волосы и черные очки с лиц. Ребята стояли тесно, обступив гробы с телами погибших.
Ветер качнул Ригу вперед. Как тогда – к толпе чеченов, налетевших на «Фортуну». Только теперь говорить Риге было еще тяжелее.
Дим, держа бледную Таню за руку, стоял рядом с гробом Глеба-Фуджи. Она смотрела куда-то в сторону, иногда – на свою раненую руку, иногда – вдаль, поверх голов ребят. На ее щеках была разлита сероватая бледность, которую не могли сорвать порывы резкого ветра.
– Мы прощаемся сегодня с нашими друзьями, с нашими братьями. Но я хочу сейчас… сказать всем, кто остался в живых. Мы выстояли. Мы выжили – только потому, что никто из нас не предал, не продал своих друзей. Мы выжили потому, что были вместе. И ребята, которые погибли, погибли за нас – за всех, кто сейчас их хоронит, за меня и за Дима, и за нашу Таню. Вы все получите хорошую награду – передел завершился в нашу пользу. Но если бы мы воевали за эту награду – неизвестно, чем бы закончилось. Если бы я мог, я отдал бы свою жизнь за Глеба, а Смол – отдал бы за меня. Это главное. И этого не купить ни за какие деньги!
Я хочу извиниться перед всеми, кого я обидел в эти дни, в этих схватках, и особенно – перед теми, чью жизнь не сумел сберечь. Прости меня, Глеб-Фуджи, – Рига опустился на колени. – Ты встретил меня в столице, как брат. Благодаря тебе, я собрал свою бригаду. Благодаря тебе, я удержал столичную сеть. Но самое главное – благодаря тебе, я пережил разлуку с самой прекрасной девушкой на свете.
Земля тебе пухом, Глеб! Спите спокойно, пацаны. Мы позаботимся о ваших семьях и ваших близких. Ваши дети выучатся, а матери не будут просить милостыню. Это все, что в наших силах…
Рига поднял глаза к небу. Парни за его спиной шмыгали носами. И вдруг послышался хохот.
Все оцепенели. В первый миг показалось, что это крик раненой птицы, занесенной порывом ветра на кладбище. Парни стали оглядываться.
Таня заливалась то ли смехом, то ли плачем.
– Глеб-Фуджи? Вы его… хороните? Уже хороните?
Дим сжал ее руку, но она вырвалась, бросилась к гробам.
– Игорь?
По мере того, как она узнавала убитых, ее сознание не прояснялось, а мутнело еще больше. Она перестала смеяться, но вдруг вскрикнула, глядя на дно одной из могил.
– Убери ее! – крикнул Рига Диму.
– Дави смотрит на меня! – зарыдала вдруг Таня. –
Те, кто стоял ближе к Тане, попятились. Дим схватил ее за плечи, оттаскивая от могил. Она стала упираться. Подскочил Руст. Наконец, Таню усадили в машину и отправили в «Фортуну».
Ее неожиданный припадок наложил на все отпечаток холодного ужаса.
– Ее в больницу надо было – на обследование, а не сюда тащить, – заметил Макс Риге.
Рига мотнул головой. Непонятно, что хотел сказать. Наверное, что не он это решает.
К вечеру все были пьяны до такой степени, что реальность ушла за горизонт. Сгорела в том лесном пожаре.
– Хотели напиться с Глебом… потом, после всего. И вот – за упокой его души пьем, – Дим опрокинул очередную стопку.
Не было сил думать. Жизнь в «Фортуне» входила в обычную колею. К ночи приехали гости из столицы, услышав о благополучном завершении передела. И даже были рады халявному банкету – за помин души тех, кого они не знали. Дыхание опасности, еще не рассеявшееся над «Фортуной», подзадоривало приезжих. Почему-то посторонним людям хотелось быть причастными к риску, к разборкам и кровавому переделу, но причастными – понарошку, не всерьез, ненадолго, как бы играя.
Ни Рига, ни Дим не решались говорить откровенно. Таня уже находилась в клинике, под присмотром лучших врачей. Они упрекнули Дима в том, что он сразу же не обратился к их помощи.
– Но она вела себя спокойно…
Психиатр укоризненно покачал головой.
– Что с ней будет?
– Нужно пройти курс лечения. И никаких волнений! Тем более – похорон! Вы с ума сошли – подвергать ее психику таким испытаниям! Вы забыли, что она – не мужчина, не солдат и не может маршировать с вами в ногу.
Дим кивнул. Он не Господь Бог, чтобы отпускать каждому его порцию тревог и волнений. Чувствовал только, что ситуация так и осталась на пике. Не решилась.
Рига засобирался было, а потом передумал.
– Не поеду пока. Неизвестно, что с Таней.
– А с сетью?
– А сеть у меня в кармане.
Напились до потери чувств. Дим уснул в отеле, а Рига – на теплоходе, так и не придя в сознание. Пацаны – кто где. К утру все затихло.
Потом вскарабкалось солнце. Рига очнулся в каюте прогулочного катера, вышел на палубу, постоял, глядя в небо, а потом бултыхнулся прямо в костюме в море – думал, освежит. Но сделалось еще гаже. Он вернулся в отель и переоделся в джинсы и черную майку. Глянул мельком на царапины, воспалившиеся на руках.
Сел на край подоконника и задумался. Уехать, оставив Таню в таком состоянии, он не мог. Хотел, по крайней мере, поговорить с ней. Хотел обратиться к ее… здравому сознанию.
Потому и не было ощущения окончания войны, что вся она велась только за нее. Для нее. Ради нее. Во имя ее жизни. В ее имя. Таня!
Рига закурил нервно и сжал руку, еще помнившую глухие удары о чужие тела. Рига ведь спас ее. Спас? Если бы не Дим, они не вышли бы из дома Дави. Она не пошла бы с ним. А, может, и с Димом не пошла бы, если бы не потеряла сознание.