Ворчливая моя совесть
Шрифт:
Касаткин кивнул. Хоть и не совсем ее понял. Водитель, молодой человек в кургузом полушубке, сердито кусавший длинный ус, на приветствие их не ответил.
— Воду на мне возить решила, да? — бросил он Елене Ивановне. — Не выйдет! Я тебе что, нанялся в две смены вкалывать?
— Спокойно, Воропаев! Не переработаете. За сверхурочные вам заплатят.
Яростно плюнув, Воропаев включил двигатель.
— Сначала… — она назвала адрес. — За астрономшей заедем.
Он резко оглянулся:
— По всему городу колесить?!
— Потом — во дворец. Жужжалкин если приедет, то на собственной…
Визжа
— Как вам не совестно, Воропаев?! — выкрикнула Елена Ивановна. — Вы же пенсионера везете! Старика! — Она чуть не плакала. — Он… он… — выпрыгнула из «рафика» на снег, скрылась в подъезде.
Несколько минут стояла тишина.
— Э-э… У вас сигаретки не найдется? — повернулся к пассажиру Воропаев.
— Не курю.
— Растряс я вас немножко. Извините. Не разглядел… С виду вы еще ничего…
— Благодарю, — хмыкнул Николай Николаевич.
— Знали бы вы, как она меня жучит! — хмуро посмотрел на него водитель. — Такая… Страшней войны! На курсы меня через комитет заставила… А на что мне курсы? Я этот «рафик» с закрытыми глазами одной левой разбираю!
Заскрипел снег, послышался голос Елены Ивановны:
— Сначала выступления интересных людей, потом Хор ветеранов, а под конец — танцы. Кстати, там буфет будет, красную рыбку завезли. Актив приготовит кофе… — Она пропустила вперед невысокую даму в каракулевом манто и энергично захлопнула за собой дверцу. — Поехали!
Скопление золотых прямоугольников, словно повисших в темноте, становилось чем дальше, тем упорядоченнее, стройнее. Новые микрорайоны… Светящиеся окна выстраивались теперь геометрически четкими линиями, забирались все выше к фиолетово-черному небу. И там, совсем уже в вышине, как бы роились, двигались. Возникло ощущение простора, захотелось расправить плечи. Выхваченные светом фар и уличных фонарей, на один миг возникали перед пассажирами «рафика» сцены неугомонной жизни вечернего города. Вот вместе с теплой волной углекислого газа вытекла на свежий воздух из распахнувшейся двери кинотеатра улыбающаяся толпа. Все как один улыбаются. Комедию смотрели? Вот промелькнули возле метро застывшие в ожидании мужчины. Все в разные стороны смотрят, каждому известно заранее, откуда о н а появится. А вот… «Рафик» остановился, Воропаев открыл дверцу, вышел.
— Ты куда? — опешила Елена Ивановна. — То есть вы куда?
— А что, уже и позвонить нельзя?
Вытягивая шею, приподнимаясь, она пыталась проследить, в какую сторону он направился. Рассмеялась.
— А работу он свою любит! Смотрите, руль цветной проволокой обмотал. Он ведь на курсах повышения сейчас занимается. Его там инструктором хотят оставить. Очень толковый парень. — Она помолчала. Снова вытянула шею. — Где же он? Здесь и телефонных будок нет вроде.
Касаткин тоже вгляделся в сверкающую, золотую от электричества мглу.
— Да он не звонит, — неожиданно проговорила из своего
«Зоркая, — подумал Николай Николаевич, — навострилась, за звездами наблюдая…»
— Ах, у кио-о-оска! — с облегчением протянула Елена Ивановна.
Воропаев вернулся, вынул сигареты, закурил.
— Между прочим, — произнесла Елена Ивановна, — прежде чем курить, вежливые люди спрашивают разрешения. Вы полчаса по телефону с кем-то выясняли, а теперь устроили перекур…
«Ну, все, — решил Касаткин, — что-то будет…» Но Воропаев, оцепенев на секунду, не оглянувшись, выбросил сигарету в окно и тяжело положил руки на обмотанный цветной проволокой руль. Тронулись…
— Товарищ водитель, курите, если хочется, — минуту спустя сказала из своего угла Астрономша. — Я, пожалуй, и сама, если никто не возражает…
— Пожалуйста… — оглянулся на нее Касаткин.
Щелкнув сумочкой, Астрономша достала сигареты.
Воропаев молчал. Касаткину стало жаль его.
— Я хоть и некурящий в настоящее время, — сказал он, чтобы придать водителю смелости, — но когда-то… Не так давно… Одолжите и мне. — Вынул из протянутой пачки сигарету, прикурил, повертел в пальцах теплую зажигалку.
— Знаете, и я подымлю! — засмеялась Елена Ивановна. — Можно? Я иногда тоже курю, когда поправляться начинаю.
Касаткин поднес ей огонька. Было приятно нажимать на рычажок безотказной, скользкой зажигалки. Он давно не курил. Ох и отругала бы его Туся!
— Курите, Воропаев, — произнесла Елена Ивановна, — что же вы? Раз никто не возражает…
Он не откликнулся. И не закурил. Навстречу им неслись все новые и новые звездные системы окон. И в каждом что-то неясно трепетало, жило. То ли плясали там, то ли жестикулировали в пылу семейной ссоры.
Приехали.
Вошли в просторное великолепное фойе. Мраморные панели, бронза. Хлоркой попахивало. Как видно, совсем недавно во дворце проводили санитарный день. Отовсюду, угадав в приехавших обещанных знаменитостей, разглядывая их во все глаза, сбежались девушки в разноцветных брюках и лохматые пареньки — кто в джинсах, а кто в черном жениховском костюме и при галстуке.
— Артисты! — уловил Касаткин чей-то восторженный шепот и понял, что эта фраза относится и к нему.
— А Жужжалкина почему нет? — разочарованно спросил какой-то знаток. — Для приманки, что ли, в афишу его вписали?
— Жужжалкин задерживается!
Внезапно в фойе погас свет. Сразу все вокруг заговорили громче, веселей стало почему-то.
— Минуту терпения, товарищи, — донесся чей-то успокаивающий голос. — Это электрик на главном щите колдует. Сейчас!..
Свет зажегся. И Николай Николаевич обратил в связи с этим внимание на плафоны. За молочно-белым стеклом неподвижно темнели многочисленные силуэты бабочек, разнообразных мотыльков, жучков. Грустная память о минувшем лете… В «Голубом зале» было уже полно ветеранов, участников хора. Высоко вскинув головы, царственно неприступные, прохаживались старухи с орлиными профилями. Пиджаки стариков украшали ордена, медали, иностранные военные кресты, значки. Из кармашков, поблескивая, виднелись колпачки старомодных перьевых авторучек. Несмотря на все это, старики вели себя значительно демократичней, улыбались, громко, запросто о чем-то судачили.