Ворчливая моя совесть
Шрифт:
— Не делал? — с некоторой гордостью, но и не без сарказма переспросил Фомичев. — В прошедшем времени. Как про… Как будто я… помер, да?
— Ой, ну, этот Заикин! — засмеялся Гогуа. — Там у нас новенькая появилась. На должность помповара, Зое помогает. Тоже, кстати, москвичка, как ты. Так Заикин сразу, значит, к ней вплотную. На абордаж! Про боевое прошлое начал, про наколку на ногах. «Куда идете?» — «Идем налево!» Сапоги, правда, не снимал. А она: «Вам налево? А мне направо! Не мешайте, пожалуйста, приготовлению блюд!» — и с кухни его…
— Что это у тебя из рюкзака торчит, Володя? Рыбина?
Гогуа вздохнул.
— Нет, это кинжал.
Фомичев обернулся, схватил
— Что ты наделал, Гогуа? Ведь…
— Бронников приказал, — не вырывая плечо, вздохнул Гогуа, — ключ, говорит, под ковриком лежит, на лестнице, перед дверью. Зайди и забери кинжал. Я ему: товарищ Бронников! Николай Иванович! Слушай, дорогой! То есть — слушайте! Зачем мне кинжал? У меня в музее много кинжалов есть! Пусть у вас остается. Примету знаете? Сын у вас родится! — Гогуа вздохнул, замолчал.
— Ну-ну! — нетерпеливо дернул его за плечо Фомичев. — А он?
— Ключ, говорит, под ковриком. Не нужно мне кинжала. И не нужно сына. Я, говорит, огурцы люблю.
— Огурцы? — недоверчиво переспросил Фомичев.
Гогуа кивнул. Пальцы Фомичева разжались. Он обессиленно откинулся на спинку сиденья. Вон сколько всего произошло дома, в Базовом то есть, всего за несколько дней его отсутствия. У него было чувство, обманчивое конечно, что не улети он в эту треклятую командировку — и все на буровой, в Базовом, так бы и текло себе с привычной будничностью, ровно и незаметно, как раньше. Как раньше? Он усмехнулся. Ничего себе незаметно! Ничего себе ровно! А если он вовсе в Москву подастся сегодня, тогда что? Жизнь прекратится в Заполярье, что ли? Жизнь не прекратится…
Он распрощался с Гогуа. «Лети, Володя, лети. А то экспонаты там пылью без тебя покроются». Не лететь же с ним, с Гогуа? Какими глазами посмотрел бы Володя на Фомичева. То-то ахнул бы. Может быть, даже в рожу бы плюнул… Пусть один летит. А Фомичев… Ему же в Панх сходить надо! К авиаторам! Картошки не достал, письма не вручил… Так хоть с Панхом уладить. А потом?.. А потом — суп с котом.
…Кто знает, может быть, Володя Гогуа уже в Черном море купался — часов десять прошло, как улетел. А Фомичев все еще пребывал в городе, который, словно бусинка, нанизан был на Полярный круг. Нет, не продление договора с Панхом задержало его здесь. Без Фомичева уже продлили. Сам же Фаиз Нариманович это и сделал. Доставил пассажиров утром, взял кое-какой груз: пятнадцать комплектов легководолазных костюмов, пятьдесят пар автопокрышек, восемь мешков баранок… Ну, и продлился заодно. И теперь до Базового когда еще оказия будет…
— А мне и не нужно в Базовый!.. Я так просто…
— Просто или не просто, — сердито орал человек в черном жениховском костюме, в белой сорочке и в шапке из волчьего меха, — а раньше утра не улетишь!
— А мне и не нужно, вот чудак! Мне в противоположную сторону! Мне… Отсюда не видать. В столицу…
Но человек в черном жениховском костюме и шапке из волчьего меха не желал вникать… Проведя в прокуренных коридорах Панха весь световой день, человек этот ожесточился.
— На свадьбу я опаздываю, на свадьбу! Можешь ты это понять?! На свою собственную свадьбу!!
— Да мне и не в Базовый вовсе, откуда ты взял? В Москву мне! Просто здесь народу меньше, вот и жду… Там, на аэровокзале, не протолкаешься. Вонища!..
Но никакие доводы не воспринимались.
Отлучившись в Салехард за шампанским, Человек в Жениховском Костюме опоздал на вертолет Фаиза и страшно переживал, что торжество могут начать без него. Боялся испортить гостям, собравшимся там на свадьбу, настроение. Действительно, какая свадьба без жениха? Шампанского, несмотря на все его усилия, он добыл в
— Раньше улечу я! — кричал он, словно кто-то посягал на его место в вертолете. — А потом — кто угодно!.. Меня невеста ждет! То есть жена!
— Но мы же можем лететь вдвоем, — резонно заметил Фомичев. Хоть лететь в Базовый не собирался. — Мест в вертолете хватит!
Нет… Никаких возражений, даже сверхлогичных, Человек в Жениховском Костюме не терпел. Первым должен улететь он. Что ж… По правде говоря, причина у него была уважительная. Раскупорили еще одну бутылочку. Потом еще одну. Осталась последняя.
— Эту я довезу! — обещал самому себе и Фомичеву Человек в Жениховском Костюме. — Чисто символически!
«Так что же делать? — думал Фомичев. — Что?» Проведя на жестких скамейках в коридоре Панха чуть меньше времени, чем новобрачный, он затосковал вдруг по «Ударнику пятилетки». Вспомнилась удобная каюта, ресторан, официантка, обтянутая черной водолазкой… А самое главное, не нужно было экстренно принимать какие-либо решения относительно маршрута. «Странно, — размышлял Фомичев, — стоит мне сейчас пойти на аэровокзал, двести шагов, купить там билет — и уже через несколько часов я буду в Москве. И возврата тогда нет. Совсем другая жизнь пойдет… А если в Базовый улечу с новобрачным этим — то же самое. Совсем другая жизнь пойдет. Совсем другая… Две жизни на выбор!» Он задумался о Гале Лазаревой, о ее сыне… О капитане Серпокрыле… Они тоже выбор сделали. Как же они теперь жить будут вместе? Неужели она не понимает, что стеснит старика? Ну, редко, положим, он появляться будет в однокомнатной своей, а все — не как раньше: из рейса пришел — помылся, прилег… Сейчас в однокомнатной Тимур Степанович царствовать будет. То бишь Тимур Анатольевич. Пеленки будут висеть, форточку не открой. Да и ей, Гале, неудобно будет, если даже на короткое время заявится домой пожилой взрослый человек. Войдет — и сразу в восемнадцати квадратных метрах станет тесно, не повернуться. Вполне возможно, конечно, что капитан вовсе жить в квартире не будет, на теплоход переселится, чтобы не мешать внуку и его матери. Может быть, ему даже приятно это, что приехали они к нему. Наверняка приятно. Игрушек накупил, шариков.
Фомичев подумал, что никогда больше, по всей вероятности, не увидит их, ни Гали, ни сына ее, ни капитана Серпокрыла. Не увидит теплоход, на котором плыл три с лишним дня — тоже, между прочим, кусок жизни. Да еще какой! Страшным показалось ему это ощущение. Словно сказали ему, что на свете нет и не было никогда теплохода «Ударник пятилетки». Как так не было? Был! Есть! Может, и сейчас еще стоит он в порту, под крутой деревянной лестницей, в окружении других судов и суденышек. С невольной улыбкой вспомнилось Фомичеву житье на теплоходе, пассажиры, юнги в чересчур длинных клешах, однообразные пейзажи, открывающиеся с продутых ветрами палуб. И так захотелось ему еще раз увидеть теплоход!.. А вдруг он еще не ушел обратно, вдруг задержался?..
Фомичев вскочил со скамьи.
— Слышь, друг, — предложил он, — все равно нам до утра делать нечего, махнем в речной порт! Там у меня друзья на теплоходе. Во друзья!
Но новобрачный отказался. Отлучишься, а тут вертолет какой-нибудь. По Полую часто вертолеты летают. Главное — за Полярный круг попасть, а там уже легче. Очень хочется на собственной свадьбе погулять.
— Весь день ждал — не улетел, — убеждал его Фомичев, — а тем более ночью. Мне точно сказали: раньше утра не жди.