Ворчливая моя совесть
Шрифт:
— А я знаю, где Таня живет, — произнес Вовка, — это такая старая-престарая, в валенках, да? — Но дед дернул его за руку и быстро отвел в сторону. Стал ему выговаривать там, разгневанно грозить пальцем.
Фомичев не знал, как быть. Оставаться? Уйти?
— А эти товарищи тебе кто? — спросил Кондауров, поглядев на Савельева с внуком и переведя взгляд единственного своего, слезящегося глаза на Фомичева.
— Да никто они мне, — с внезапной горечью призналась старуха, — едем вместе. Одна я… Так же, как ты…
— У тебя дочь. Внук…
— А у тебя? — усмехнулась она. — Ведь это же и твоя дочь! И внук твой!
Фомичев незаметно отошел в сторону.
— Всего за четвертной! — ликовал он. — То есть за двадцать пять целковых!
— Так ведь без хвоста!
— Э, с хвостом охотник тридцать пять просил! Хвост шел отдельно!
Розовый здоровяк примчался из аэропорта — нелетная погода, рейс задерживается — к реке, в Самарово, за что и был наказан приобретением бесхвостого песца. Фомичев, сойдя с теплохода — стоянка полтора часа, — решил хоть мельком осмотреть город, для чего пересек его в обратном направлении, от реки до аэропорта. На некоторых остановках он выходил. Заложив руки в карманы, осматривал деревянные дома. Задирать голову для этого нужды не было. Дома были большей частью одноэтажные. Повсюду — в магазинах, скверах, у книжных и табачных киосков — ему попадались знакомые лица. Это разбрелись по городу пассажиры с «Ударника пятилетки». И могло поэтому показаться, что город это свой. Вот путешественники Савельевы идут, дед с внуком, держа друг друга за руки. Пальцами на достопримечательности друг другу показывают. Вот с авоськами, полными копчушки, бегут, наступая на собственные клеши, юнги-практиканты. Копчушку где-то раздобыли, орлы. Вот медленными шагами командора — в шляпе, галстуке, темных очках — движется улицей вербовщик Тутуев. Что там деревенские, даже у жителей окружного центра возникает при виде его желание поехать на строительство Хин… Хик… Химкомплекса!.. Легче построить, чем выговорить. Ба! Сам капитан Серпокрыл почтил город своей персоной. Значит, на теплоход можно не торопиться, без капитана не уйдет. Но что это? Что за странные покупки в руках у капитана?! Детское ружьецо, мишка, лопатка, целлофановый мешок с разноцветными кубиками и, в довершение всего, целая гирлянда воздушных шаров. Для кого это он? Может, попросил кто-то? Мда-а-а…
Но вот наконец аэропорт. Фомичев походил вокруг клумб, потолкался в кассовом зале. «Не купить ли билет? Через пару часов всего — в Салехарде. На теплоходе ведь еще больше суток тащиться». Но благоразумие одержало верх. Нелетная погода. Можно и на трое суток здесь застрять.
— За четвертной! Представляете? — ликующе рассказывал заскучавшим транзитным пассажирам розовый здоровяк. — Я даже удивился! Ведь мех! А что хвоста нет — так жинке на муфту и без хвоста хватит!
— Слышь, друг, — остановил его Фомичев, — есть предложение. Давай расходы пополам и выпустим его на волю. Пусть бегает!
Здоровяк несколько секунд думал.
— Кого?
— Да песца!
— Так ведь… Он же!.. На сколько спорим?
— На четвертной!
— Идет!
Вышли во двор, нашли малолюдное тихое место. Положили бесхвостую шкурку на землю, расправили ей лапки. Повернулись спиной к ней.
— Три! — сказал Фомичев. — Два! Один!
Разом
— Главное, никто не поверит, — посетовал он.
— Я бы поверил.
Пора было возвращаться на теплоход.
…Утром следующего дня сошел в Карымкарах печальный вербовщик Тутуев. В Березово, в связи с паводком, добраться до берега можно было лишь по залитым водой, шатким мосткам. Егоровна на это не решилась. Но уверяла, что не шибко горюет.
— По Лехе, што ль, соскучилась, по зятьку драгоценному? На слово поверьте — ни капли! А Капитолина… Что ж, муж да жена — одна сатана. Четырнадцать лет мать не видала, авось не помрет, если и нынче…
В эту минуту появились на борту дочь Капитолина с мужем Лехой. Сами пришли. Словно бы и не было никаких конфликтов в прошлом, дождавшись своей, после жены, очереди, пятидесятилетний Леха прочувствованно облобызал дорогую тещеньку и с разгону стал жать руки и похлопывать по плечам всех оказавшихся поблизости. Солидный товарищ, уже с брюшком. В кожаном полупальто, в пыжиковой шапке.
— Возражений, мамаша, не принимаем! — заявил он авторитетно. — Собирайте свои личные вещи — сходим! На берегу «Жигули» четыреста восьмые ждут, цвета мороженой рябины, через горком профсоюза получил. Да, да! Автомобиль личного пользования! Доставим вас с ветерком! Поживете у нас, отдохнете, наберетесь сил!..
— И впрямь, мамочка, собирайся! — обнимала Егоровну круглолицая, бокастая Капитолина. — Мы тебя уже давно думали пригласить, и очень хорошо, что ты…
— Да бог с вами! — отмахивалась от них, счастливо смеясь, старуха. — Билет у меня, ехать надо, аж до Салехарда! А вы — чтоб собиралась! Какой еще автомобиль? Укачивает меня на них! Да и по мосткам этим мне не пройти. Феликс-то что пишет? Увижу я его в Салехарде?
— Сомневаюсь, мамочка. Ты себе не представляешь, какая у них, в ГПТУ, исключительная загрузка! Лепка, резьба по дереву, диалектический материализм…
— Ну, ну, телеграммку он получил. Авось прибежит на минутку, бабушку повидать. Может, и не придется больше. Напоследок…
— Ах, мамочка! Ну что ты такое говоришь?!
Больше всего огорчало Леху, что старуха не увидит его «Жигулей» четыреста восьмых. Кажется, век бы холил и нежил он Егоровну, только бы замочила она ноги на мостках и поглядела на предмет его гордости.
— Ну ничего, я на пригорок взлечу, вы и поглядите, — утешился он малым, — красненький такой «Жигуленок», цвета мороженой рябины.
И в самом деле, когда отплыли, пошли дальше, на Салехард, по левому берегу некоторое время следовал за «Ударником пятилетки» алый с золотым отливом, рябиновый автомобиль.
— Неужто не сможет Феликс? — вытирая глаза, спрашивала обступивших ее пассажиров Егоровна. — Загрузка у них, вишь, исключительная. Неужто не прибежит бабушку поглядеть?
— Второй день по Оби идем, — проявлял свою накопленную в путешествиях эрудицию дед Савельев. — Вода черная. В Оби — вода черная, в Иртыше — бурая была. Иртыш — он землерой, берега размывает, рушит, отсюда и цвет. Ангара — она янтарная. Лена? Насчет цвета трудно сказать… Но извилистая. Амур? Наш берег от Хабаровска высокий, а китайский плоский. Фанзы их видно. Как это в песне? На высоком берегу Амура… Или еще песня есть: нам сверху видно все, ты так и знай! Вовка! — воскликнул он внезапно. — Ты куда хлеб с маслом дел?