Ворлок из Гардарики
Шрифт:
– Я видела то, что и все вы, – ловко отразила выпад пикта.
– Ты первая увидела дырку в холме, закричала на своем языке. По всему выходило, что нору эту вырыли твои соплеменники.
– Двенадцать поколений моей семьи не покидали Оркнейских островов. Я родилась и выросла в Скара Бра. Откуда я могу знать, сохранились ли остатки моего народа в Нортумбрии?
– Есть особые приметы, знаки, которые можно разобрать. Я так думаю, – рассудительно произнес кормщик.
– Наверное, есть. Можешь поискать…
– Я не сова, чтобы видеть в темноте. И не крот.
Тут Вратко решил открыть глаза. Пора осмотреться – о чем же они спорят так упорно?
Сперва парню показалось, что он ослеп.
Непроглядный мрак. Что с раскрытыми глазами, что с закрытыми, разницы никакой.
От неожиданности он вскрикнул, принялся моргать.
– Подарок, ты, что ли? – послышался голос Олафа.
– Я… – проблеял Вратко. – Где мы? Что со мной?
– То же, что и со всеми, – жестко приговорил Гуннар. – Сидим, как трусы и предатели в Нифльхеле.
Столько горечи было в словах кормщика, что даже Рианна не посмела возразить с обычной для нее напористостью. Только сказала жалобно:
– И вовсе не трусы. И не предатели…
– Я не о том хотел сказать… – чуть помягче заметил Гуннар.
– Во мраке Нифльхеля вечно маются трусы и предатели, – безучастно произнесла Мария. В первый раз королевна рот открыла, подумалось Вратко. – А мы… Мы… Мы могли хотя бы… – Голос ее прервался всхлипом, похожим на приглушенное рыдание.
– Не надо, дроттинг. – Олаф заворочался в темноте, засопел, будто медведь.
– Не надо, Мария-бан,[128] – умоляющим тоном поддержала его Рианна. – Мы выберемся отсюда обязательно. Мы найдем способ, как помочь ему…
– Как же мы выберемся в такой темноте? – вздохнул Гуннар.
– Не такая уж и темнота! – горячо возразила пикта. – Я вижу, эту пещеру вручную тесали. Значит, должен быть выход!
– Так мы в пещере? – попытался все-таки развеять свои сомнения словен.
– В рукотворной! – воскликнула Рианна.
– А нам с того легче? – возмутился кормщик. – Какой бы она ни была, мы в ловушке. И как выход искать? Не все же такие востроглазые, как ты, пичуга!
– Я буду искать! – заверила его уроженка подземного поселения. – И найду. Рано или поздно, но найду!
«Не было бы поздно… – застучала в сознании Вратко непрошеная мысль. – Можно от голода и от холода помереть, прежде чем выход найдется»…
– Огонь бы зажечь, – проговорил он вслух.
Кто-то судорожно хихикнул. Кажется, Игни.
Воцарилась тишина.
– Как его зажжешь? – наконец буркнул Олаф.
– Что, кресала ни у кого нету? – удивился словен.
– Кресало-то есть и трут найдется, – устало проговорил Гуннар. – Поджигать что? Бороды друг другу?
– Да… – протянул Олаф. – А Рагнара перевязать бы…
Вновь все замолчали.
И впрямь положение хуже некуда. Может, лучше было бы в плен к людям Модольва угодить? Если и смерть, так хоть под солнцем, на воздухе, а не здесь, где и взаправду чувствуешь себя как в могиле. И никто не придет на помощь.
– Ты поколдовал бы, Вратко, – несмело попросила Рианна.
– Как? – Парню не то что колдовать, языком ворочать не хотелось.
– А как ты всегда колдуешь… Вису скажи.
– Нет. – Новгородец покачал головой. Потом понял, что вряд ли его кто-то видит, и добавил: – Не смогу. Слов подобрать не сумею. Сил нет.
Он откинулся на спину, больно ударившись лопаткой об острый выступ камня, но даже застонать не смог себя заставить. Куда уж тут висы слагать? Лучше умереть…
– Мы все умрем, – будто подслушала его мысли Мария Харальдовна.
– Нет, дроттинг, – возразил Гуннар. – Не слушай старого дурака. Мы выберемся. Клянусь голосом Гьяллархорна и надеждой на спасение в Последней Битве. Отдохнем малость и начнем пробиваться наверх…
– А зачем? – Голос королевны мало напоминал голос живого человека. Похоже, она уже попрощалась с жизнью. А вернее, утратила к ней интерес. Вначале смерть отца, потом потеря Хродгейра…
Почему-то ни у кого не нашлось слов утешения. Даже у Гуннара, который в отсутствие вождя должен был взять на себя заботу о маленьком отряде. Даже у Рианны, относившейся к королевне как к сестре. Не смог ничего сказать и Вратко. Умом понимал – надо бы. Но душа отказывалась лгать. Прежде всего самому себе лгать.
– Давайте хоть сядем спина к спине, чтобы теплее было… – предложил словен, пытаясь избавиться от повисшего неловкого молчания.
– Дело говоришь, Подарок Ньёрда! – согласился с ним Гуннар. Скомандовал: – Давайте! Подбирайтесь ко мне поближе!
Умостившись в небольшом круге, Вратко почувствовал себя гораздо лучше. Во-первых, в самом деле теплее. Во-вторых, упираться в широкую спину Олафа куда приятнее, чем в неровные камни. В-третьих, только почувствовав рядом теплые, живые тела спутников, новгородец понял, каким же одиноким его делала лишающая зрения темнота. Он повеселел, взбодрился и понял, что ужасно проголодался. Еще бы! Больше суток, как наскоро перекусили перед выходом на йоркский тинг, а сколько всего за это время произошло! Иному живущему тихой жизнью лавочнику или мастеровому на год хватит приключений. И на старости лет будет о них вспоминать и внукам рассказывать, чтобы гордились геройским дедушкой.
– Эх, пожевать бы чего… – мечтательно произнес парень, представляя толстую краюху хлеба с поджаристой корочкой, увенчанную ломтем розоватого запотевшего сала. Поневоле сглотнул набежавшую слюну, прислушался к урчащему животу. – Ни у кого ничего не завалялось?
– Да был у меня сухарь за пазухой, – прогудел Олаф. – Думал погрызть втихаря, пока на тинге разговоры разговаривать будут…
– И где он? – обрадовался Вратко.
– Где, где… Хускарл, свинячья морда, оковкой щита мне под дых врезал – от сухаря одни крошки остались. До сих пор вытрусить не могу – колются.