Ворон на снегу
Шрифт:
Как ни вникал Афанасий, не обнаружил пока ни одного следа, где бы хозяин или его люди, конторщики, перед тем, как скрыться от расходившейся в буйстве толпы, нарушили что-то на своем предприятии или подожгли свою усадьбу.
«Бей, изничтожай, теперь власть наша!» — этот-то азарт Афанасий слышал и видел не раз. Не осуждал он тогда такую эйфорию, такой буйный разгул. Накипело. Но теперь-то, теперь! Приходится неделями искать, чем заменить в прессовочной машине расколотую, выщербленную шестеренку или что-то еще. Приходится шарнирчик, болт или пустяковый вентилек выпрашивать
Теперь он бы сам на площади показным судом судил тех буйных погромщиков. И в то же время совсем не было у Афанасия охоты поименно их отыскивать, тем более доносить в трибунал.
В трибунале интересовались, однако, совсем не этим. Нет, не этим. Спрашивали Афанасия: «А технорук твой, что же, так уж и ни при чем — чистенький? Масло рабочему классу там не производите — и спокойные. При той власти хозяину-то он служил, а нам что?.. Саботируете?»
«Так ведь... — возражал Афанасий. — Молоко-то не он не везет, а крестьяне не везут, они коров доят, а не мы. Они не верят нам и нашим посулам».
«Ну, кто кому не верит, это мы еще разберемся, — говорили ревтрибуналовцы, очень усталые от своей тяжкой неблагодарной службы. — И до тех доберемся, до крестьян-то твоих. Узнаем и про них. А пока тебе советуем: за техноруком глаз держи, чтобы самому потом не раскаиваться. Либеральничаешь! Вон в Анжерске семьдесят саботажников уже выявили, в Кольчугине тоже к тому счету подошло. Там глядят ответственно, не слюнтявствуют. А у нас что же?..»
«Знаете что? Я свою школу прошел, — напрягался Афанасий. — Свою! И нечего мне!..»
«Не один ты прошел, не один. Мы — ничего, ничего. Мы только товарищеский совет даем, помогаем обострить бдительность. Не сердись. В таком классовом деле неплохо бы опираться и на тех товарищей, которые прошли ту же самую школу, что и ты. Есть же в городе люди, страдавшие тоже от царской жандармерии, побывавшие на царских каторгах».
Конечно, конечно, так оно: опираться на тех, кто перенес царскую каторгу, непременно надо. Афанасий казнил себя, что все еще не выбрал свободного на то часа, чтобы забежать к Алешке Зыбрину, посидеть с ним вечерком. Да, да, ведь он, Афанасий, давно, почти сразу же, как из Забайкалья и Иркутска вернулся в Новониколаевск, узнал, что тот дома и что в здравии. Узнал и очень порадовался тому. И даже в один вечер уже спланировал быть у него. Однако беда: планы только планируются — ни минуты свободной.
Даже когда был на разоренном кирпичном, мимо его дома по слободке пробегал, оглянулся, ворота были растворены, человек с ослабнувшей спиной, в зипунке, насутуленно стоял у крыльца, обвислое ухо шапки спадало на мятую заросшую щеку. Ужель то был сам Алешка? Ох, не хотелось видеть таким его, когда-то удачливого, задиристого и самоуверенного красавца-мужика.
Понимал Афанасий, что с Алешкой, с куркулем этим, вышла горькая шутка. Не окажись он тогда с ними в паровозе, не угадай в полицию, в какие-нибудь богатые мещанские углы затянуло бы его, подпрягшегося в пристяжные к царскому охраннику, мордобойщику и эксплуататору Вербуку.
Нет, Афанасий не испытывал угрызений совести ни тогда, ни сейчас, не
К исходу зимы удалось пустить в городе несколько производств. При всей сложности задачи это, однако, оказалось не главным в цепи общих дел. Выявилось, что куда сложнее наладить снабжение производств материалами, из которых надлежало делать продукт.
Вот ведь в чем вопрос! Кожевенному нужны шкуры, нужны они на каждый день, на каждый час. Всякие: свиные, коровьи, лошадиные, козьи, собачьи... А где их взять? Их нет. Хоть закричись — нет.
Мельницам подавай зерно. Пшеничное, просяное, ржаное, гречишное... Ничего этого нет.
Мыловарке — вези обозы с тушами дохлого скота. И этого добра ищи-свищи! И так далее.
Вопрос казался вовсе неразрешимым, никакого просвета впереди. Приходилось только поражаться, как это прежде все ладилось, как бы само собой делалось. Ну то есть и кожи подвозились, и пшеничка подвозилась, и всякий мыловаренный материал...
Где, в каком месте вышиблен тот штырек в жизненно важнейшей связке городского производства с крестьянским? Где искать этот штырек, чтобы снова эта связка заработала?
Афанасий зашел в земельный отдел, чтобы взять статистику прошлых лет. Но эта литература почему-то оказалась на хранении в отделе учета кадров, и Афанасий зашел туда.
— А-а! Афанасий Нифонтович! — приветствовал его Евсей Иванович, выходя из-за стола навстречу и светясь умной лысой головой. — Что от нас, бюрократов, потребовалось занятым людям?
Афанасий уважал этого строгого опрятного горбуна, присланного из соседнего уезда, питал к нему доверие. Он не мог бы пояснить почему, но вот при первой встрече с ним, в этом же кабинете, месяц назад, проникся товарищеским чувством. Может быть, оттого, что этот аппаратчик, в отличие от других, умел слушать, мог мгновенно дать любую запрашиваемую относительно кадров ранешних и настоящих информацию, а это в сегодняшней аппаратной чехарде было ох какой редкостью.
Было бы неверно говорить о какой-либо усталости Афанасия в эти месяцы. Было впечатление, что он летел куда-то, поглощенный этим чувством полета, сменялось утро вечером, точнее, день ночью, а ночь сменялась днем, он как бы и не примечал этих переходов, мозг оставался одинаково горячо возбужденным. В правом боку, там, в привычном месте, иногда что-то сдавливало, жгло (впрочем, не что-то, а конкретно — он знал что), но до того ли теперь, когда такие дела, такая жизнь, такая надежда! Мозг воспалялся упоением.