Ворон на снегу
Шрифт:
– Хлопчика кормить надо, чтоб рос и чтоб старательно робил…
Под словом «робил», понятно, старая соблазнительница (а она мне казалась старой), что имела ввиду. Уж никак не работу на сенозаготовке, до которой ей было начхать.
У хлопчика уши горели. Однако уплетал хлопчик утятину за милую душу. Честно сказать, он, этот хлопчик, ещё не совсем догадывался, что от него требуется в дальнейшем, какая плата. Точнее, догадывался, но лишь туманно, туманно.
И однажды «догадался» вполне. Она тихой кошкой среди ночи, когда хлопец, ухайдаканный работой на мётке стога, дрых, раскинув члены, вползла и навалилась пышным телом. А в этот самый момент хлопцу приснилось, будто по малину отправился он и на медведя нарвался и медведь на него насел. Завопил хлопец во всю моготу так, что лошади в темноте отозвались тревожным ржанием.
– Что тут? Испугался чего?
– А? – не понял я, окончательно проснувшись.
– Кричишь-то что? – спрашивал бригадир. – Блажишь…
– А-а… Да ничего…
Утром Дуся до общего подъёма заглянула со смущением на широкой физиономии:
– Халатик-то отдай, чертёнок пужливый.
Дусин халат, пёстренький, ситцевый, обнаружился действительно на постели у хлопца. Он долго не мог сообразить, как эта принадлежность женской одежды оказалась тут. Он принялся думать и вертеть головой, и только после этого пришла ему разгадка, какой это был ночью медведь и какая малина…
Настырная Дуся не отступала от своего намерения овладеть хлопцем, тем более, что утята в болоте ещё оставались – не все были переведены в жаркое. Древняя поговорка, что где сытная еда, там и горячая любовь, кажется подтверждалась.
И это было большой бедой для хлопчика. Чем сытнее и жирнее кормился он, тем чаще находил на него дурной туман, отнимая силы и волю. Даже малое трение во втоках тесных штанов вызывало сладкое возбуждение. Не помогало и обмывание в холодном, почти ледяном ключе. Укрывшись за зелёными плотными кустами, спускал до колен штаны, набирал в ладони стылую прозрачную тугую воду и лил на набухшую розовую головку. Однако головка не падала, наоборот, твердела, делаясь густо-фиолетовой, а убрать такое орудие обратно в ширинку становилось делом совсем не простым.
– Ты что, в штанах, что ли, там купаешься? Мокрый-то весь, – замечали старики. Они догадывались о томлениях парня по малине, советовали откровенно: – Дуську-то ты ублажал бы, чего робеть, житейское дело, она вон тебя подкармливает как. Не робей. Тогда и томиться перестанешь.
Хлопчик придумал игру. Он не мог решиться на первый свой шаг, на шаг мужчины, и потому придумал игру. Он знал, как только лагерь утихнет после отбоя и у бригадира в шалаше перестанут повизгивать весело девчонки, а старики, изработанные за долгий день, огласят территорию густым храпом, во внутренность его шалаша, откинув с угла камышовую занавеску, непременно прошмыгнёт она, Дуся, будет сидеть у входа и тихо дышать дабы не обнаружить в темноте своего присутствия. Потом она неслышно передвинется к его постели, начнёт осторожно шарить пальцами по его животу, на большее она не решается после того ночного конфуза, когда ему приснился напавший медведь и он, дурак, напугано заблажил на весь лагерь так, что прибежал сам Куц. Чтобы облегчить Дусину задачу, хлопчик раздевался донага, благо, что ночи тёплые, в шалаше даже душно, воздух парной, и лежал так лицом вверх. Конечно, он не спал. Сон никакой не шёл, не мог прийти сон, потому что мысль его была о женщине. Он притворялся спящим, едва слышал шелест камышовой занавески. Потом нервный озноб прошивал его от живота к голове и до пяток, это когда пальцы её касались его мужского достоинства и он, чтобы загасить в себе стон, начинал имитировать басистое всхрапывание. Нет, это не было реальностью, это было сном. Дуся оставляла его уже перед рассветом, а в летнюю пору, в сенокосную-то, ночи короткие, как у зайца хвост, она выползала также тихо, как и вползала, она верила, что он так крепко спит, а может, и знала, что притворяется, хитрец. А может, думала, что у неё это тоже не реальность, а сон, и все её поступки и действия происходили из этого. Он имел основание считать, что ничего у него не было с женщиной, тем более с этой, которая ему казалась несовместимо старой и толстой, и относился к ней так, как прежде относился. А у неё было основание думать, что хлопца она подкармливает лишь потому, что хлопец мал росточком и ему надо расти, и чтобы работу он мог делать наравне с мужиками.
К ручью остужаться хлопец уже не бегал, однако эротических видений на протяжении дня у него не стало меньше, даже больше, потому что ночные впечатления окатывали голову и всё тело. И с нетерпением ожидалась очередная ночь, в которую
Впрочем, он и не знал, реальная женщина ли то являлась или вызванная воспалённым его мозгом бесформенная желанная плоть.
Природа требует исполнения своих жёстких законов, и противиться ей – дело безнадёжное, показывает опыт миллионов лет.
Поразительно, в русском разговорном языке не существует слов, которыми бы можно было не стыдясь, выразить половое томление обеих сторон, да и само томление, всю эту истому, весь этот огонь, возникший стихией внизу живота кажется стыдным, недостойным образа человеческого. Глагол «ебать» относится к категории самых, самых похабных и матерных и постыдных.
Через много десятилетий, когда хлопец станет глубоким стариком, в русский язык вплетётся округлое, серенькое, бесстрастное, инородное слово – «секс», его, это неживое слово, никто не будет стыдиться произносить, этим термином запестрят все серьёзные газеты, будут заголовки: «Государство и секс», «Школа и секс», «Экономика и секс». Бесцветное слово «секс» в понятии лингвистов – синоним эмоционального слова «ебля». Но это не так. Не может оно быть синонимом, коль стылое оно, неживое. Да и чего смущаться произносить его людям, коль оно не выражает ничего того, что должно бы выражать.
Возникает прямое подозрение: а может у той цивилизации, откуда это слово явилось, и нет, не бывает этого состояния, что хлопец вот переживает?
Через много десятилетий интимные отношения полов из категории стыдных действий, что непременно надо скрывать, прятать во мрак, среди отроков и юношей, перейдут в категорию позволительных действий, более того, в то, что можно даже афишировать, не боясь осуждения со стороны общественного мнения и объявлять: «У нас с ней сексуальная связь». И девчонка, женщина, дама, не шокируясь, будут говорить с тем же внутренним спокойствием то же самое: «У нас с ним сексуальная связь». Но по-русски никто и тогда не скажет, ни в романе никаком не напишет, меняя слово «сексуальное» на слово «ебальное», в манере как бы непристойной: «У нас с ней (с ним) ебальная связь». Почему непристойное-то? И между тем только сумасшедший может допустить, что когда-то газеты станут печатать заголовки: «Государство и ебля», «Школа и ебля»…
Однако, оставим раздражительное философствование.
Повторим лишь, что интимные проблемы, мучившие хлопца, относились с точки зрения утвердившейся морали к разряду непристойных и он не мог этой непристойности в себе не скрывать, и перед собой не скрывать, и перед общественностью в лице зэков, его окружающих.
И захотелось мне при всём этом молодых картошек. Точнее, всем захотелось, а кому первому, непонятно. И кто подал инициативу? Кто же, кроме бригадира может.
Итак, жизнь в сенозаготовительном лагере продолжалась, хотя и с несколько иным эмоциональным окрасом, но продолжалась в прежнем порядке. После подъёма косьба по росе, потом завтрак у Дуси, после завтрака одно звено шло на сгребание сухих валков, другое же – на метку. До полудня. Потом обед – Дуся стучала о подвешенное железо обухом топора. И, если погода не мешала, после обеда снова та же грёбка, та же мётка – до захода солнца, до темна.
Подгоняли нас приезжавшие опера, они говорили, что метеорологическая сводка на следующую неделю неблагополучная.
Гнал темпы и бригадир. Дуся жаловалась на отсутствие достаточного провианта, из которого она бы могла готовить бригаде полноценную еду, соответствующую физической нагрузке рабочих.
– Седлайте лошадей, – Куц однажды отдал распоряжение, обращаясь к деду Спиридону и ко мне. – Езжайте по той вон дороге, километрах в трёх-четырёх за мостом, будет большое картовное колхозное поле, накопаете немного. Возьмите с собой пару матрасовок.
Вот уж Дуся возликовала, когда молодая картошка ей была доставлена. Сотворила она блюдо отменное: картошка с грибами. Особый деликатес.
Не только для зэков деликатес, но и гражданам на свободе, каждый это знает. Жарила она с картошкой грибы, в которых в берёзовом лесу не было недостатка.
Всё было бы ладно, если бы мужики не вздумали повторить поход на картофельный промысел – на этот раз уже без ведома бригадира. В компаньоны Спиридон взял меня и ещё трёх своих товарищей, таких же, как и он, пожилых мужиков – Труфанбека, Осипа и Давыда. Такая вот была сформирована команда.