Ворон на снегу
Шрифт:
Среди прибывших оказалась и Дуся, моя бывшая наставница по пошиву тапочек. И ещё две девчонки моего, примерно, возраста, конопато-рыжая и черноволосая. Та, которая рыжая, имела круглую кошачью мордашку, острые хитрые глазки, и постоянно из неё выскакивали смешинки. А та, которая черноволосая, имела удлинённое некрасивое лицо с застывшим на нём выражением чувства обездоленности. Если одна беспрерывно хихикала, то вторая позволила себе коротко улыбнуться лишь тогда, когда рассорились до драки два старика, разбирая по себе сенокосный инструмент.
– Вот ещё, старые мерины, –
А чтобы девчонки не подумали, что одна из них приглянулась мне, я сразу от них отвернулся демонстративно и ушёл в свой шалаш, в котором так чудесно сохранился запах подвядших луговых цветов, но в котором, честно сказать, одному было скучно.
Выяснилось, что все прибывшие, кроме Дуси, зэки. Расконвоированные зэки. В том числе и эти две девчонки, одна Оля (конопатая), другая Аня.В тот первый день любопытные девчонки Ольга и Аня обошли все шалаши, заглядывая в каждый. Заглянули и в мой. Смешливая Ольга, поиграв подведёнными бровками, воскликнула: «Ништяк, хатка! Чур! Я здесь поселюсь».
– Как ещё поселится, – отвечал я на такое нахальное заявление. А между тем всё во мне обомлело от сладкого чувства. Я сидел у входа в шалаш и ел накопанные за шалашом саранки.
– А что, не пустишь? – Ольга приподняла юбочку к бёдрам, стала кривляться. – И саранку, поди, не дашь? Я такая красивая и вот – ноль внимания. Не устраиваю мальчика. – Она с наигранной капризностью повернулась к подружке. – Гляди-ка, Анюша, не нравлюсь. Значит, ты ему понравилась, с ним спать будешь.
– Вот ещё! – напускно через губу сказала Аня, однако зарделась в щеках и тоже сделала игривое движение своими костистыми бёдрами.
Ольга, поворотившись и потрясая тугими грудками, обратилась в том же весело-шутливом тоне к бригадиру:
– Бригадир, гляди-ка, мальчик тут заелся. Я такая красивая, а он пренебрегает. Издевательство какое-то. Что это за порядки?
Куц в окружении стариков сидел на берёзовой чурке в стороне и сортировал литовки. Какие литовки были острыми, откладывались налево, а какие требовалось ещё отбивать – направо. Он вдруг весь нервно напрягся, побледнел лицом и осадил убийственно:
– Будет опер, пусть отправляет вас обоих назад, под конвой за нарушение режима. Поняли? Будут мне ещё тут вольности!
Ольга разом остыла, а серьёзная Аня жалостливо залебезила:
– Ой, а меня-то за что, дядя бригадир?
– Не о тебе речь, дура! Не хныч. Я вон про них обоих говорю. Как опер будет, сразу отправлю, – Куц указал на меня и на Ольгу.
Вот это да! Теперь мне было впору спросить жестокого Куца: а меня-то за что? Лишь после пойму: приревновал. Сам метит прильнуть к малолетке.
Ну, старый хрен!
Со стороны подала осудительный голос Дуся:
– Нечего тут всяким устраивать, чего захотят! Так если позволить имям…
Дуся прибыла на сенокосный стан с назначением определённым и важным – ведать пищевым блоком. Первый обед, какой она приготовила, состоял из зелёного борща, чечевичной каши и спелой клубники, собранной ею самолично. Клубники на прихолмке недалеко от стана выявилось море. Дусю все хвалили. Обед на славу. Особенно борщ. Все просили
Обедали по-семейному за общим столом, сооружённом из берёзовых жердин. У всех поднялось настроение. Присланные зэки представляли измождённых доходяг. Взгляды у них надломленные, какие-то украдчивые, а зрачки разжижены. Эти уж наверняка не нарушат режим, не сбегут, им надо выправлять и тело и дух.
– Молодец, девка, – хвалил Сеня повариху, стуча сытно и удовлетворённо ложкой по опрокинутой миске.
Не выказывал эмоций только Куц, он, наоборот, сосредоточился и построжал. Как же, он за всех ответственен.
Установленный режим Куц держал в руках жёстко. Ещё до восхода солнца все им поднимались, брали литовки, с вечера отбитые, и выгонялись на косьбу. Шли росой, похожей на стеклянные бусы. На пути пили из ручья, в нём же обмывали глаза. Косолапый грузный Сеня позволял себе порезвиться с девчатами: плесканёт пригоршнь на них студёной воды и отбегает. Девчонки визжат и тоже убегают.
Бригадир осуждал баловство. Он поджимал подбородок и глядел в сторону, выходя на заданное место. Он вёл прокос. За ним шёл коротконогий и присядистый Сеня. Оба они умели выпускать литовку далеко, и захватывать широко. Следом за Сеней шли старики, тоже умельцы хорошие. За стариками уж я. За мной девчонки Ольга и Аня. Умение косить – наука не хитрая, но особая, и каждый свою сноровку норовил показать. Красив человек в деле артельном!
Росная трава ложится в ряды плотно. Валки высокие. Старики после каждого прокоса закуривают и рассуждают о качестве сена и о том, какое сено, какому скоту лучше подходит. Если в травах преобладает пырей с тимофеевкой, то это для лошади самый желанный корм, если же широколистник – то для овцы, значит.
Из таких разговоров можно было сделать вывод, что все старики сельские жители. Взяты по каким-то мелким делам. За крупные дела – не расконвоируют.
Ольга с Аней, эти пигалицы, вскоре перестали скрывать свои отношения с Куцем и Сеней, совсем переместились на жительство в главный шалаш.
Однако Дуся, рассчитывавшая на Сеню, решила всё-таки не оставаться без утешителя. И решила, как видно, твёрдо. И наступление повела в мою сторону. Да, да, не удивляйтесь. Я хоть ростом и не вышел, плечами тоже далеко не Сеня, но… что-то приметила она и во мне, ещё и не нюхавшем женской плоти. Впрочем, как я понял, Дусе наплевать, нюхал я или не нюхал, она решила – и всё тут.
Повела хохлушка Дуся, моя бывшая наставница по тапочкам и бывшая зазноба Феди Бруля, наступление по древнему неотразимому правилу: любовь мужчины идёт через брюхо. Стала она масла хлопкового в мою кашу подливать и приговаривать: «Ось, ишь, хлопец». Потом, обнаружив, что в ближнем болоте обитают утиные выводки, и утята уже подросли, стала бегать туда, изловчившись добывать силками из конского волоса. Приготовленную дичь делила на три порции: бригадиру, себе, и, конечно, мне, избраннику своему. Приговаривала, чтобы все слышали: