Воронежские страдания
Шрифт:
– Да... – только и осталось растерянно повторить Филиппу Агееву, пропустившему фактически нокаутирующий удар. В глаза смотреть стыдно...
Щербак независимо, как незнакомый, прошел мимо, сел в свою машину и уехал. Уже из нее позвонил минут через пятнадцать:
– Слышь, Филя, ты не расстраивайся, это не ты лопухнулся, а он что-то, видимо, просек. Ничего страшного. А клиента успокой: сейчас не достали, позже достанем. Аккуратно проводи его в гостиницу, и пусть сидит там, как мышь. А ты не спускай глаз. И слушай, я вывел все концы на твой приемник. Поэтому, если тот «наблюдатель» появится у себя, ты первый об этом узнаешь. Но Сан Борисыч сказал, чтоб мы сейчас больше пока не форсировали событий. Он тебе и насчет денег все расскажет. Освободишься, позвони ему, он ждет. И не реагируй на шутки.
«На шутки! Понятно...» – Филипп представил себе, как сейчас в Воронеже, наверное, веселятся сыщики, узнав, как Филю – самого Филю! – обвели вокруг пальца... «Ну обвели, и что? Будем работать дальше», – уныло подумал он, не зная еще, как объяснить свой промах этому Щербатенко, будь он трижды неладен, этот хитрый киллер... А ведь так прекрасно было все задумано!
Глава десятая
Прорвались опера
Как быстро выяснил Плетнев, оказалось, что это только официальные власти были, мягко выражаясь, не совсем в курсе того, куда и зачем приезжал иностранный дипломат. А студенты в Политехническом университете прекрасно были осведомлены о том, что трагически погибший от чьей-то злодейской руки нигерийский дипломат был всего-навсего старшим братом воронежского студента. Братом, кстати, достаточно богатым и щедрым – в меру. И они искренне переживали и сочувствовали товарищу. Причем без всякой показухи, открыто возмущаясь тем, что какие-то подонки совершают убийства и не несут за это никакого наказания. А родная милиция, вместо того чтобы искать убийц, наваливается с дубинками на протестующих студентов, и власти только обещают разобраться, но ничего не предпринимают. Да их, кстати, как они уверяли Антона, сумевшего установить быстрый контакт с Симбой, и не особо расспрашивали менты. Так, формально. «Не видели? – Нет. – Не знаете? – Не знаем». Да и вообще, с какой стати иностранцы должны сотрудничать с милицией, которая только вчера готова была разгонять их щитами и дубинками?
Разговоры на эту болезненную для зарубежных студентов тему в стенах университета возникали постоянно, поскольку нападения на них случались уже не раз, и, как правило, все заканчивалось лишь очередной порцией слов и обещаний властей навести порядок.
Представившись сыщиком, прибывшим специально из Москвы, чтобы разобраться наконец в этом трагическом происшествии, Плетневу удалось не только разузнать из первых уст, что думают об этом убийстве сами студенты, но и встретиться с тем чернокожим парнем из Нигерии, к которому приехал дипломат. Наверное, ничего трагического и не произошло бы, понял в конце концов Антон, если бы не случилась элементарная нестыковка, – вот ведь как бывает в жизни.
Но ведь у нас как? – размышлял он. Что бы и где ни произошло, во всех неприятностях и собственных бедах мы готовы прежде всего винить проклятую политику, без которой сегодня – никуда. И если разобраться досконально, то получается, что по большому счету так оно и есть. Потому что еще не научились сами думать, но зато хорошо привыкли подчиняться.
Младший брат Джумы – Симба, то есть «лев» на языке суахили, на котором, знал Плетнев, говорит сегодня больше пятидесяти миллионов африканцев, учился уже на третьем курсе Политехнического университета. И его показали Антону на кафедре горного машиностроения. Оказался этот «лев» высоким и худым, но достаточно спортивным парнем, хорошим, как отзывались о нем и преподаватели, и товарищи, бегуном, неплохо играл в баскетбол, а к тому же он был еще и сыном, между прочим, вождя одного из крупных племен в Восточной Африке.
Плетнев вспомнил, что об этом вожде Бакете Мбасу, или Мбосу, он что-то слышал еще во времена своей африканской одиссеи, которой официально как бы и не было, да и не числился временно ни он сам, ни его коллеги по группе спецназа ГРУ тогда в анналах своей «конторы». Не значились и в официальных документах. А о наемниках, так называемых в западной прессе «диких гусях», дома, в Советском Союзе, даже и разговоров не было, только слышали, что там, у них, за кордоном, – а у нас никогда ничего подобного не было и не могло быть. Братская помощь – другое дело. Правда, теперь это все давно уже не имеет никакого значения.
Плетнев хотел сразу встретиться и поговорить со студентом, но тот был какой-то нервный, дерганый, совсем мрачный, если иметь в виду еще и черноту его лица, куда-то торопился, ничего не объясняя, впрочем, и его понять можно было. Короче, кто-то отвлек Симбу, и Антон ненадолго потерял его. А нашел немного позже, но уже в его собственной комнате, в общежитии. Вошел, увидел и не поверил своим глазам: здоровенный, нормальный, в общем-то, парень плакал как дитя. И его утешали две девушки, одна из которых была чернокожей, а вторая – яркой блондинкой.
Антон вспомнил несколько нужных фраз из своего прошлого и поприветствовал Симбу с подобающим его имени и статусу сына вождя уважением. Симба – это было заметно Антону, оценил уважение к себе, однако поток слез только усилился.
Не без труда, уже от русской девушки, которую Симба называл Настья и ласково гладил по голове крупной розово-черной ладонью, Плетневу удалось узнать о той беде, о том огромном несчастье, которое внезапно обрушилось на голову веселого и очень смирного по характеру Симбы – Симбочки, как его ласково зовут все знакомые девушки в Политехе.
Вот уж воистину, беда не ходит одна! Дома у Симбы, на его родине, в Мозамбике, случилось то, что и должно было однажды случиться. Старый и уважаемый вождь Мбасу ушел к предкам. А двое старших его сыновей были в это время в далекой и никому непонятной России. Один – служил в посольстве, а второй учился, чтобы стать горным инженером и осваивать несметные богатства своего Черного континента.
Сообщили старшему, которому, по правилам, надлежало после смерти отца самому стать вождем племени как бы по наследству. Что, кажется, его совсем не привлекало. У брата имелись, как позже объяснял Симба, несколько иные перспективы, Джуму собирались переводить уже в ранге секретаря в посольство одной из стран Центральной Европы. Подробно братья этот вопрос не обсуждали, но Симба догадывался, что речь могла идти о Франции. Совсем молодой, нет тридцати пяти – и такой ответственный пост! Естественно, что и Симба, которому нравилось учиться, готов был продолжить свое образование на Западе – брат собирался оказать ему такую помощь. И, конечно же, со всем эгоизмом молодости, они вовсе не думали, что пожилой отец их смертен, как все остальные люди. Вождь им всегда казался таким же бессмертным, как их боги.
И вот тяжелое известие. Джума, никому у себя в посольстве ничего толком не сообщив, помчался в Воронеж. Он уже бывал здесь, приезжал на своем «форде», дорогу знал прекрасно. Такое же стремительное путешествие он и решил повторить, забрать брата, вернуться в Москву и вылететь на родину, чтобы воздать последние почести ушедшему к богам отцу. А там... уж как судьба повернется, распорядится, – однако трон вождя пустовать не должен...
Все началось вроде бы нормально, а дальше развернулась цепь неудач. Как уже потом сами попытались восстановить картину парни и девушки – друзья Симбы, его брат примчался сразу в общежитие, где ему сказали, что Симба – на факультете. Джума помчался туда. На том факультете, куда приехал Джума, брата он не нашел, кто-то вроде бы недавно видел его в пивном баре с подружками. Джума помчался искать этот бар, естественно, нашел, но Симбу и там не обнаружил. Тогда он снова вернулся в общежитие, где ему сказали, что Симба был только что, очень обрадовался приезду брата и сам побежал искать его. Наверное, в университет. Короче говоря, после всей этой путаницы и беготни, которая продолжалась всю вторую половину дня, кто-то из друзей Симбы предложил Джуме просто посидеть и подождать возле ворот общежития, тот обязательно вернется, где бы ни был. Кажется, он еще собирался забежать на репетицию КВН.
Джума, как всякий уважающий себя дипломат, естественно, никому не рассказывал о причине своего стремительного приезда. Но нервничал, это было заметно. А на город уже опускался вечер, темнело. Он спросил у кого-то, каким путем обычно ходит Симба, и ему ответили, что студенты предпочитают вообще-то бегать через парк, наискосок, так ближе к остановке автобуса. Другого не сказали: что по ночам и в одиночку в этом парке появляться опасно, особенно чернокожим студентам. Просто упустили из виду, ни у кого ж не возникло и мысли, что гость безрассудно устремится навстречу брату...