Воронья Кость
Шрифт:
Теперь они пристально наблюдали за ней, собравшись вокруг костров, разведённых чуть в отдалении, они носили маски животных, которых убили, хотя она не совсем понимала, зачем это нужно. Она не возражала против того, что ей поклоняются, это было демонстрацией уважения к ней, последней в длинной веренице избранных женщин. Последняя в длинной цепочке, подумала она вдруг, пока не найдется новая богиня, которую она обучит всему.
Та, что была до неё, её имя уже не вспомнить, от отчаяния отправила своих воинов в деревню, и они выкрали её. Очень долго она чувствовала лишь страх и ненависть, а затем в какой-то миг поняла, чему её обучили, и наконец, совсем немного они работали вдвоём сообща. А затем, вдруг, она оказалась совсем одна, наедине с бременем ожидания жертвенного топора и преемницы. Топор был возвращён в каменный ларь, пока снова сюда не явится какой-нибудь смельчак, и не заявит свои права на Кровавую секиру. А преемницу она ждала для того, чтобы усадить её у огня и начать взваливать на неё груз древних знаний, накопленные долгими годами. Так было всегда, так и будет дальше.
Что же, топор вернулся к ней, пройдя сквозь кровь и опасности, потому что проклятый топор требовал жертв, — она помнила рассказ о том, как жертвенный топор не вернулся лишь однажды, когда настоящая спекона, истинная северная колдунья, применив всё своё могущество, обманула саамов, которые изо всех сил пытались вернуть Кровавую секиру обратно. Та спекона вручила жертвенный топор своему мужу, и этим добилась для него власти, она надеялась передать власть своим сыновьям по очереди, — но проклятие топора погубило всех их, так рассказал ей человек, который, в конце концов, вернул топор обратно вглубь огненной горы.
Он назвался Свеном, человек преисполненный поражением и смертью, она видела, что он разочаровался в своей вере, убедившись, что топор проклят. Его король и господин приказал ему доставить топор сюда, так он сказал. Она поняла, что король не захотел, чтобы жертвенный топор достался кому-либо из его сыновей, даже самому худшему из них, потому что понял, что никто из них не достоин Дочери Одина, и все они погибнут, будучи преданными, как и он сам. Она наблюдала за тем, как Свен ковылял прочь, ей показалось, что скорее всего он погибнет от холода, здесь в Финнмарке, потому что тот совсем не держался за жизнь.
А преемница так и не пришла, тогда она стала задумываться, придёт ли она когда-нибудь вообще. Можно было в любое время совершить набег на деревню, но она хорошо помнила свой страх и ненависть и отказалась от этого.
А теперь, похоже, уже слишком поздно, думала она. Слишком много людей копошатся возле её огненной горы, претендуя на Кровавую секиру, и поэтому её охотники несли потери. Возможно, она последняя в своем роду, — эта назойливая мысль посетила её совсем недавно.
Она нашла это прекрасное место с помощью скрюченной ветви дерева, это случилось, когда засвистел ветер и вынес наружу из расщелины в горе облако белого пара. Она выяснила, что этот вихрь подхватывает пар, клубящийся над странными, горячими, булькающими ямами, расположенными в небольшой долине-котловине, а затем с рёвом выбрасывает его наружу, так что казалось, будто гора дышит.
Ей нравилось это место, она разводила в долине огонь, здесь был по-настоящему морозный воздух. Лишь в самую суровую зиму эта укрытая в горах долина, согреваемая магическим теплом, покрывалась снегом, и она так привыкла к этому теплу, что, когда вышла в эти дни наружу, то почувствовала, как заныли её кости. Тогда она решила дождаться чужаков у себя в долине.
Она отыскала старый очаг — камни, выложенные кольцом, собрала несколько палочек и развела огонь. Её охотники присели, не сводя с неё глаз. Многие изранены и больны, а ещё больше погибло, и ей действительно было жаль их. Они думали, что будут сражаться и прогонят северян прочь отсюда, из дома их мудрой богини, и враги будут повержены. Они не знали, что должны проиграть, когда их судьба пророчила им успех.
Мягкие отблески пламени озарили красно-золотым еще одну длинную бело-синюю ночь. Хорошая широкая луна, морозный воздух и тёплые оттенки пламени, танцующего в очаге. Бабушка — ещё одно её прозвище, против которого она не возражала, хотя её называли так только дети, боль её сердца. Она не видела детей уже долгое время, но помнила, как они любили её истории, в те давние дни, когда она проводила больше времени снаружи.
А ещё она любила рассказывать истории самой себе, — по крайней мере, ей так казалось, когда она понимала, что бормочет что-то сквозь растрёпанные космы. Иногда она позволяла слушать охотникам в звериных масках, но те отползали прочь от старой и одновременно молодой, бесформенной бормочущей женщины, облачённой в разнообразное разноцветное тряпьё.
Она знала, что один или двое перестали слушать её, и удивлялась тем немногим, очень немногим, которые спрашивали, а может ли она вообще бормотать что-то другое кроме своих "сказок", — но их по-настоящему удивляли лишь те вещи, о которых они слышали впервые.
Пока они слушали, они чувствовали, будто поднялись в пыльное облако веков, очутились на небесной тверди. Некоторые утверждали, что она говорит об их доме, в котором, испокон веков, их народ должен жить вечно. Ни один из слушателей не уходил равнодушным, а некоторые, впоследствии придя в себя, удивлялись, для чего вообще она их рассказывает.
А теперь саамским охотникам в звериных масках казалось, что она просто бормочет что-то себе под нос, расчищая от снега старый очаг, словами возвращая очаг к жизни, словно сука вылизывающая помёт своих малышей. Охотники молча сидели и ждали.
Из расселины бесшумно показался человек, охотники знали об этом и подняли головы в звериных масках; за первым появились остальные. Охотники взглянули на богиню, но она не выказывала тревоги, тогда они последовали её примеру, опустили оружие и стали ждать.
Она наблюдала, как группа людей приближается к ней, — четверо воинов несли кресло на носилках, ещё один прихрамывал, морщась от боли, другой человек вооружён луком, а за ними ещё несколько воинов. Хромоногий облачён в рясу неопределённого цвета, покрытую грязными пятнами, подол изодран в клочья. Одной рукой он опирался на посох, судя по лицу, он испытал немало тягот в жизни, одна нога босая. Скрюченная и изуродованная ступня, не настолько мёртвая, чтобы не чувствовать холод и острые камни. Но глаза этого человека выглядели ещё мертвее, чем нога, на его шее висел крест, от вида которого у неё перехватило дыхание.
Христианский священник. Здесь. Неужели именно он пришёл за жертвенным топором? Эта мысль ошеломила её, почти сокрушила своим неумолимым роком, но затем воины опустили носилки на землю, и она ощутила сейдр, исходящий от сидящей на них незнакомки, ещё до того, как женщине помогли подняться на ноги, и она медленно направилась к ней.
Старая, подумала она. Ей подвластна древняя сила, поэтому её следует опасаться. И, тем не менее, она сделала то, что должна была сделать. Она кивнула на покрытый резьбой пень напротив и наблюдала, как посетительница присела. Налетел ветер, огонь затрепетал, и Древняя Сила оглядела охотников, которые уставились на неё, словно собаки с поднявшейся дыбом шерстью на холке, ведь они тоже чувствовали, кто она такая. Гостья оглядела долину, в которой совсем не было снега, здесь было довольно тепло по сравнению с тем, что творилось снаружи горы, и кивнула.