Восход черной звезды

Звездная Елена

Некоторое время в спальне царила тишина, а затем Араэден произнес:

– Мне было почти восемь, я разнес половину дворца и вынудил того, кого был обязан называть отцом, выпустить тебя из заточения. Его сила уступала моей. Но его коварство — превосходило коварство темных в разы, и я понял это, когда увидел охранительный браслет на твоей руке. Браслет — прямое свидетельство того, что он получил желаемое. Был ли у меня повод улыбаться?

Эллиситорес промолчала. А затем, с несвойственной ей робостью, попросила:

– Расскажи, где ты был, расскажи о ней.

Легко поднявшись, император отнес свой дар иного мира на постель, бережно уложил, укрыл покрывалом и, глядя на бледную девушку, начал рассказывать:

– Они убивали меня долго. Слишком долго,

испытывая на прочность и мое желание жить и способность этого мира удерживать искру жизни даже в самом искалеченном полутрупе. И как я понимаю, Эррадарас реагировал — всколыхнув все истинные народы, от песчаных демонов, до горных драконов. Это вынудило Араэна предпринять попытку избавиться от меня более кардинальным образом — они вышвырнули меня в другой мир. Это было… неприятно. Примерно так же, как трое суток беспрерывных попыток убить меня. Что такое истинная боль я узнал лишь в Рассветном мире.

Он усмехнулся и продолжил:

– Меня нашли Мейлина и Дарика, та, что стала мне второй матерью. Она владела магией исцеления, но магия ее мира не действовала на того, кто был сыном мира иного. К счастью, она оказалась умной женщиной и осознав бесплотность приносящих мне лишь боль попыток оживления, позволила моему телу восстанавливаться самостоятельно, поддерживая, контролируя, ломая кости в случае, если срастались неверно, вырезая органы, если те функционировали не должным образом, экспериментируя с пищей, подбирая ту, что нужна была мне. Прошло около года прежде, чем я смог начать ходить.

– Года? — воскликнула Эллиситорес.

– Да. В Рассветном мире я провел более трехсот лет.

Не удержавшись на ногах, пресветлая начала медленно опускаться, Араэден создал мягкое кресло прежде, чем она даже осознала, что может упасть. А затем вернулся к рассказу:

– Дарика вернула меня к жизни, но вернуть мне магию была неспособна, как впрочем и возвратить меня в Эррадарас. Несколько лет мы искали пути, но все, что она смогла, это произнести посетившее ее в трансе пророчество: "Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать". Убийственное пророчество для того, кто поклялся более никогда не любить, не так ли?

Он не ждал ответа и продолжил зло и отрывисто:

– Мне не повезло, оказаться там, на начало Смутных времен. Или повезло, но только мне, а не Дарике с Мейлиной. Я часто уходил в горы, ища пути возвращения домой и раз за разом предпринимая попытки восстановить магию, и не предугадал, а должен был бы… Дарика была наделена магией, а Мейлина, ее юная дочь, слишком красива… Красота нередко играет фатальную роль для тех, кто остается без защиты… Мейлину насильно сделал своей ТаЭрхадан, местный набирающий силу царек, практически архимаг. Дарика пыталась защитить дочь, и была убита. Я почувствовал что-то… отголосок тревоги, когда она умирала. Мгновенно сорвался с места, загнал трех лошадей, но когда прибыл, все, что я уже мог для нее сделать — лишь похоронить истерзанное тело. Похоронил… и попытался спасти Мейлину.

Некоторое время он молчал, затем вернулся к рассказу:

– К ТаЭрхадану было не подобраться, и я сделал все, чтобы архимаг сам возжелал встречи со мной, отправив к праотцам многих его воинов. План увенчался успехом, в результате правитель возвысил меня, переведя из статуса скованного по рукам и ногам заключенного, сразу на должность первого советника. Спустя несколько дней я получил в подарок Мейлину. И это стало путем к спасению.

– Мейлина? — шепотом переспросила Эллиситорес.

– Тот факт, что я был вынужден искать тепло женского тела в тайне от нанимателя, по причине того, что никогда бы не осквернил домогательствами ту, что была дочерью моей фактически приемной матери. Мейлина жила в моих покоях и считалась моей наложницей, но я проводил ночи у наложниц ТаЭрхадана. И после одной из них, неожиданно испытал всплеск необъяснимой боли. После, наедине с собой, попытался определить источник и зажег свечу не прикасаясь к ней. Вместе с той свечой зажглась и моя надежда — я нашел способ получить магию. Пусть не свою, не прежние возможности, но магия была вновь со мной. Со временем я осознал, что кроется за родовым именем моего настоящего отца — "Архаэры поглощающие силу". Это оказалось не просто титулом.

Изумленно вскрикнув, эллара хотела было что-то сказать, но затем отрицательно покачав головой, попросила:

– Продолжай.

Усмехнувшись, император произнес:

– Все поведанное мной только что, включает в себя период трех лет. Три года… Пожалуй, знай я о том, что впереди меня ожидают еще три сотни лет в Рассветном мире… Я рад тому, что не знал.

Он вновь замолчал, и на этот раз молчание длилось долго. А затем Араэден с трудом вернулся разговору.

– По началу я не терял надежды. Думая о тебе, о мести, о том, как вернусь. Представляя себе этот миг в деталях… Я искал способы возвращения, десятки, сотни, тысячи раз наблюдая за тем, как мучительно гибнет надежда, и все больше склоняясь к тому, что предсказание Дарики имеет смысл. "Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать"… Я засыпал с этой фразой, и просыпался с ней же… Долгие сотни лет… Потеряв надежду на то, что к моему возвращению ты еще будешь жива… Окончательно осознав, что месть уже не свершится — мне будет попросту некому мстить… Но когда погибла надежда, осталась холодная решимость — вернуться вопреки всему. Я не сдавался. Сотни, тысячи бледных и не очень копий Элиэ… Я жаждал полюбить, желал этого со всей определенностью и… не мог. Юные, прекрасные, влюбленные — их было много в моей постели, но сердце не затронула ни одна. За триста лет я уверился в том, что полюбить не способен, но не прекращал пытаться, как впрочем и не оставлял попыток открыть путь между мирами иными способами. Путем долгих изысканий, я определи, что мне нужен маг жизни. На тот момент таковым был лишь Ран Эниэль Уитримана, но вот досада — как маг он был слаб, а все пятеро его дочерей и вовсе не обладали силой. Каково же было мое удивление, когда четвертая из дочерей, Ринавиэль, понесла дитя, в котором магия пульсировала неимоверной силой. И это была девочка. В тот момент, я смотрел на ее мать, удивительно прекрасное светловолосое создание, и думал — а что если? Что если совместить и заполучить и сильного мага жизни и девушку, которую я смогу полюбить? Надежда, она появилась снова.

Резко выдохнув, император продолжил:

— И разбилась в день, когда Катриона родилась. У нее оказались темные, слишком длинные для новорожденной волосы. Совершенно черные… Для меня, с ненавистью относящемуся к темным, что сплошь черноволосы, это стало ударом. Глядя на крохотную девочку, в руках Велереи, я испытал растерянность. Изматывающая тоска, обрушившаяся с новой силой… Я внезапно понял, насколько одинок. Насколько всегда был одинок, будучи чужим и для светлых, и для темных, оказавшись совершенно посторонним в Рассветном мире. И решил, что мне нужен кто-то… хотя бы кто-то один, кто будет понимать меня, кто будет расти в условиях подобных тем, в которых рос я, кто станет таким же как я, кто будет рядом со мной и вернется в мой мир вместе со мной. У нее были черные волосы и смешные черные глазки — я подумал, что мы будем как два наших светила — белое и черное, и назвал ее Кари Онеиро. Велерея услышала это как "Катриона" и именно это имя было дано той, что должна была повторить мой путь и оказаться в условиях отдаленно напоминающих мое детство. Чары были наложены, в тот же день от Кари отказалась мать.

Эллиситорес судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова, позволяя сыну продолжить.

– Еще через год Ринавиэль родила вторую дочь, — произнес император. — Очаровательную светловолосую девочку с удивительно прекрасными изумрудными глазами, ребенка — взявшего от родителей лучшее. Но магии Жизни в ней не было ни капли, и Велерея сделала все, чтобы дар перешел от Катрионы к Дориане. Я не стал препятствовать, здраво рассудив, что Дориану, если та вызовет отклик в моем сердце, принесу в жертву для открытия портала между мирами, а Катриону, как и планировал, заберу с собой. Расчет был идеален, но… ошибочен.