Восход Ганимеда
Шрифт:
Колвин сидел, понурив голову, машинально комкая в ладони теплый, глянцевый картон невесть кем подсунутой под его замок игральной карты.
Сколько раз в жизни он оказывался бессилен перед судьбой? Сколько раз ему приходилось идти на поводу у цепи роковых обстоятельств? И сколько раз он опускал руки, пасуя перед ними?
«Много…» – с горечью признался сам себе Колвин.
Пустота квартиры давила на него, спрессовывая мозг в усохший от боли брикет. Образ Лады дрожал и плавился в его мыслях, Колвину казалось, что он физически ощущает каждый день ее безнадежной агонии…
«Безнадежной только
Антон Петрович машинально разжал ладонь и вновь посмотрел на смятый кусочек глянцевого картона.
«Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого».
Именно в этот миг, глядя на сливающиеся перед глазами буквы, он впервые подумал: а быть может, роковая цепь случайностей – это не прихоть судьбы, а чья-то злая, просчитанная воля, толкающая его на определенный шаг?
Он встал, прошел в свою комнату, выдвинул ящик стола и принялся рыться в бумагах.
В этот момент он боялся лишь одного – что случайно выкинул ту визитную карточку.
Нет, она оказалась на месте.
Дрожащими пальцами он набрал телефонный номер.
– Генерала Барташова… – попросил он, когда на том конце взяли трубку.
– Кто его спрашивает? – осведомился женский голос.
– Передайте, что звонит Колвин. Он поймет…
Антон Петрович сел на кровать, опустив голову, и приготовился ждать.
Однако Барташов оказался поблизости. Секунд через десять в трубке раздался его сочный бас:
– Да, я слушаю.
– Николай Андреевич? Это Колвин… Нам нужно встретиться.
– Антон Петрович, ты же знаешь, что мое предложение и все связанные с ним условия неизменны, – ответил Барташов так, будто они расстались только вчера и он ждал этого звонка.
– Да, я понимаю… – проронил Колвин. – Давай встретимся. У меня тоже появились определенные условия, но я согласен работать…
За те годы, что Колвин безвылазно провел в Москве, в поселке Гагачьем опять закипела жизнь.
Антон Петрович вышел из машины у знакомого, уходящего под землю бетонного пандуса, который запирали мощные раздвижные ворота.
Да, жизнь определенно вернулась сюда… Признаки запустения старого военного городка все еще присутствовали, но это уже больше походило на детали маскировки, нежели на истину, отражающую подлинное положение вещей. Взгляд Колвина, скользнувший по серому бетону и прилегающим ко входу хорошо знакомым окрестностям, машинально отметил обилие устройств скрытого и явного наблюдения, охранные рубежи и прочие признаки грамотно организованного охранения. Солдат или персонала нигде не наблюдалось, и внешне «Гаг-24» выглядел все таким же обветшалым, давно заброшенным военным городком времен слома социалистической системы, но, шагая вслед за Барташовым по узкой, вьющейся меж сосен тропе, Антон Петрович с удивлением и даже некоторой внутренней дрожью дважды натыкался взглядом на замаскированные дерном щели в земле. Они проявлялись внезапно, когда до них в буквальном смысле оставалось сделать пару шагов, и угадывающийся в сумраке подземных огневых
– Отдельный спецбатальон внутренних войск, – скупо пояснил Николай Андреевич, проследив за взглядом Колвина. – Ребята свое дело знают, – мрачновато добавил он.
Вообще, за те несколько часов, что им пришлось провести вместе по дороге сюда, Колвин заметил, что Барташов тоже достаточно сильно изменился со дня их последней встречи. Генерал явно сдал – не в физическом, а скорее в моральном плане, был мрачен, неразговорчив, да и осунувшееся лицо с ясно обозначившимися мешками под глазами говорило о каких-то преследующих его проблемах.
– Ладу привезли? – внутренне сжавшись, спросил Колвин, когда они остановились перед неприметной стальной дверью в серой бетонной стене. Барташов в этот момент разговаривал с кем-то внутри бункера, воспользовавшись для этого устройством, похожим на трубку сотовой связи. Ясно, что радиоволны не могли проникать в бункер, но, очевидно, рядом с дверью было спрятано ретрансляционное устройство для внутренней кабельной сети связи.
– Что? – недовольно переспросил Барташов, отвлекшись от разговора.
– Я спрашиваю, Ладу привезли?
– Нет пока. Она будет вечером. Ты должен осмотреться.
– Но…
– Все, Антон Петрович, свои «но» оставь за забором, – мрачно отрезал Барташов. – Мы, кажется, обсудили все условия, – напомнил он. – Ты получаешь доступ к своей старой аппаратуре, я даю тебе ассистентов, и ты делаешь с ней все, что сочтешь нужным. Мне необходимо получить от тебя только две вещи: соблюдение внутреннего регламента, который устанавливаю я, и конечный результат работы.
Колвин промолчал.
Внутри массивной двери сухо щелкнул электрозамок.
– Прошу.
Барташов вошел первым, Антон Петрович на мгновение задержался, окинув взглядом редкий сосновый лес, словно прощаясь и с солнечным светом, и с самой природой, а затем последовал вслед за генералом в знакомые и в то же время пугающие недра секретного комплекса «Гаг-24».
История возникновения этой глубоко эшелонированной системы бункеров относилась к далекому прошлому – своими корнями «Гаг-24» уходил далеко в эпоху развитого социализма – в ту пору, когда такие понятия, как «атомная угроза», «холодная война» и «гонка вооружений» являлись терминами отнюдь не историческими, а самыми что ни на есть обыденными.
Позже, когда рухнул «железный занавес», а страна канула в пучину политического и экономического кризиса, «Гаг», на содержание которого уходили огромные суммы, отдали на откуп нескольким военным ведомствам, разрешив разместить тут секретные лаборатории различных профилей.
Именно тогда, в середине девяностых двадцатого века, Колвин впервые приехал сюда в составе так называемой группы по созданию искусственных организмов. Лаборатория просуществовала несколько лет, затем ее временно законсервировали все по той же незамысловатой причине – полное отсутствие денег на исследования и содержание лабораторий. К сожалению, группа Колвина, который к тому моменту уже стал ведущим специалистом, занималась такого рода разработками, которые не подпадали ни под одну статью конверсии, и никак не могла быть переведена на самоокупаемость.