Восход
Шрифт:
Вскоре Ваню отвели в сапожную.
Уже поздно вечером я, усталый, отправился к себе на квартиру. Проходя мимо Народного дома, заметил в нем тусклый свет. Я знал, что там идет репетиция «На дне» Горького. Наверное, там Коля Боков, играющий роль Васьки Пепла. Возможно, и Иван Павлович. Он любит сцену, и его манит на репетиции.
В зале было полутемно. Я прошел в боковую дверь и сел на стул. Кто-то сзади тронул меня за плечо.
— Ты, Петр?
— А это ты, Ваня?
На сцене репетировали последний акт. Татарин стоял на коленях
— Эй, Асан, помолись за меня.
Актер стремительно удалился со сцены. Остальные играют в карты.
Иван Павлович пересел ко мне, и мы шепотом переговариваемся. Он указал на незнакомую мне девушку, которая стояла в сторонке с Зоей.
— Это новенькая библиотекарша. Кларой зовут. Как у тебя дела?
— Пожалуй, хорошо. А у тебя?
— Дома поговорим, — тронул он меня за колено.
Босяки на сцене запели «Солнце всходит». Хорошо они пели.
Под конец вбежал Барон и истошно крикнул:
— Эй… вы! Иди… идите сюда! На пустыре… там… Актер удавился!
Все замерли. Сатин мрачно бросил:
— Эх… испортил песню… дур-рак!
Задернулся занавес, раздались хлопки в зале. Все честь честью, как на спектакле. Перед сценой сидели освободившиеся от репетиции актеры-любители. Здесь были умершая от чахотки Анна, жена кузнеца Клеща, повесившийся алкоголик Актер, Васька Пепел, вор, убитый им содержатель ночлежки Костылев, ошпаренная кипятком Наташа, пельменщица Квашня, злая хозяйка Василиса, полицейский Медведев, гармонист Алешка. А с ними мужья, жены и просто знакомые артистов — служащие учреждений, почты, уисполкома, внешколпода, учительство и комсомол. Это была генеральная репетиция. Играли по-настоящему в полугриме.
— Пойдем искать Бокова, — встал Иван Павлович.
— А что его искать? Вон сидит с убитым Костылевым, и оба курят.
Мы прошли вдоль стены. Люди уже поднялись и направились к выходу. Коля Боков, он же Барон, стоял теперь с героиней Наташей и, гримасничая, что-то рассказывал ей. Наташу, судя по афише, играла Дина Соловьева, дочь фотографа, красавица. Мы поздоровались с красавицей и позвали Колю домой. Он состроил рожу, подмигнул в сторону Дины. Словом, он хочет проводить ее.
В это время сошли с лесенки остальные артисты. С ними режиссер Беневольский, учитель гимназии. Он играл главную роль — странника Луку. «На дне» ставили не раз в нашем театре. Раньше я сам играл Асана.
— Здравствуйте, Петр Иванович, — подошел ко мне режиссер. — Что-то вы не являетесь на репетиции.
— У меня другие спектакли в селах, — сказал я, — да у вас тут и без меня дело обходится.
— Нет, не то. У вас и сам облик татарский.
— Только поэтому?
— И дикция выработалась. Вот на вашу роль пришлось взять Степу Кузнецова. Как будто и то, а больше не то.
Степа был братом Зои. Он подошел к нам и поздоровался. А Иван Павлович не зря сюда зашел. Я заметил Зою. Она стояла
— Барышни, сюда! — вдруг крикнул в их сторону Коля Боков. Затем подбежал к ним, взял за руки и, пятясь, потянул их к нам.
Они слегка упирались.
Мельком взглянул я на Ивана Павловича. Какое у него вдруг сделалось робкое, вернее — даже глупое лицо.
Коля, расшаркавшись, подвел Зою ко мне, а Клару к Ивану Павловичу. Зою я знал, и мы с ней поздоровались. Вдруг Коля закричал.
— Стоп! Стоп! Стоп! Все перепутал. Совсем наоборот.
Подведя ко мне Клару, он снова расшаркнулся и представил ее:
— Знакомьтесь. Это Клара, библиотекарша, а это…
— Ладно, ладно, — остановил я его, — сам как-нибудь сумею.
— Очень рада, — сказала Клара. — Вы совсем приехали? Я заходила к вам.
— Мне говорили.
Все двинулись между рядами к выходу. Коля подхватил под руку Дину, Иван Павлович — Зою. Предчека даже прислонился к ее плечу и что-то зашептал ей своим тихим голосом, а я шел рядом с новой библиотекаршей.
Какое-то чувство неловкости испытывал я, идя с ней. Надо о чем-то говорить, занимать ее. А что говорить и чем занимать? Сзади шли остальные артисты и артистки.
На улице, выйдя за ворота Нардома, остановились и начали прощаться. Почти все пошли в улицы, разойдясь в разные стороны, и остались только мы, три пары.
Вижу — Коля что-то нашептывает Ивану Павловичу. Уж я — то догадываюсь что. Ему хочется проводить Дину. Ну и пусть его.
Нам с Иваном Павловичем, уставшим днем за допросами, пора идти к себе.
— Петр, — подошел ко мне Иван Павлович, — Коля желает проводить свою барышню. Как ты?
— На здоровье. Пусть провожает свою, если она ему своя.
Помолчав, как бы смутившись, он почти виновато спросил:
— Может быть, и мы своих проводим?
— Это как так… своих?
— Да нет. Я хочу, — и он сказал совсем тихо, — Зою проводить. Тут недалеко. А ты?
— А что я? Домой пойду, вот что.
Тут подбежал Коля.
— Э-э-э, стоп! Не по-джентльменски. Тем более — нам почти всем по дороге. Стыдись, Петя, перед Кларой. Ведь ты ей вроде отца родного теперь, начальник!
Меня уже зло стало брать. Что же такое? Я стоял и молчал, как чужой среди них. И провожать ни к чему, и отказываться неудобно.
Подошла Клара. Слышу ее тихий голос:
— Проводите… если не трудно.
Дина тоже вступилась:
— Она ведь у нас гостит.
— Стало быть, вы приступили к работе? — спросил я по дороге, чтобы не молчать.
— Вот уже две недели. Сюда приехала к Дине погостить. Вместо себя сестру оставила.
— Хорошая у вас библиотека?
— Книг маловато.
— Добавим. Вы что, и сценой увлекаетесь?
— Очень. У нас в школе есть сцена. Папа сам ставит спектакли. Он учитель. Вы знаете его?