Восхождение денег

Фергюсон Ниал

Бетти Флорес вряд ли можно назвать классическим примером надежного заемщика, как это понимают банки. Ге сбережения скромны, у нее нет недвижимости. Но кредиторы, подобные Pro Mujer, готовы давать в долг ей и тысячам женщин в бедных странах, лишь бы дать волю женскому предпринимательскому таланту. Практика микрокредитования в Боливии – и не только – привела банки к неожиданному выводу: женщины – владеют они домом или нет – куда лучше подходят на роль заемщиков, чем мужчины. Это противоречит образу расточительной дамочки, бегающей из магазина в магазин. Столетиями – вплоть до 1970-х – женщины считались менее кредитоспособными, чем мужчины. Замужним женщинам в США до недавнего времени банки не давали кредитов вообще, даже в тех случаях, когда они работали, а их мужья – нет. Разведенным и брошенным женщинам было еще труднее. В пору моего детства кредиты и ссуды были преимущественно мужским делом. Микрокредитование заставляет задуматься, не является ли кредитоспособность типично женской чертой.

Мухаммад Юнус, создавший концепцию микрокредитования и получивший за это Нобелевскую премию мира, оценил возможности выдачи мелких ссуд женщинам во время изучения проблем бедности в своем родном Бангладеш. Его кооперативный банк Grameen (“Деревня”),

основанный в 1983 году в деревне Чобра, выдал микроссуды почти 7,5 миллиона человек, почти все эти кредиты были выданы без обеспечения и почти все – женщинам. Почти все заемщицы объединяются в пятерки (“куты”), члены которых встречаются раз в неделю и несут неформальную ответственность за возврат кредитов друг друга. Всего же за время своего существования Grameen выдал кредитов на 3 миллиарда долларов. Первые ссуды выдавались из денег, полученных от агентств по оказанию помощи бедным странам. Но теперь банк привлекает достаточно депозитов (650 миллиардов по состоянию на январь 2007 года), чтобы финансировать свою деятельность самостоятельно и даже приносить прибыль⁷². Pro Mujer, созданный в 1990 году Линн Патерсон и Кармен Веласко, – один из самых успешных последователей модели Grameen в Латинской Америке [64] . Размер кредитов начинается с 200 долларов, которые дают сроком на три месяца. Большинство женщин берет ссуды на покупку скота или, как Бетти, на расширение своих малых предприятий.

64

Pro Mujer настолько впечатлил супругов Гейтс, что те выделили ему 3,1 миллиона долларов из своего благотворительного фонда.

К тому моменту, когда мне с большим трудом, но удалось оторваться от Бетти с ее кофе, отделение Pro Mujer уже гудело как улей. Десятки боливиек в традиционных костюмах с неизменным лихо нахлобученным черным котелком стояли в очереди на оплату процентов по своим кредитам. И по мере того как они рассказывали мне свои истории, я убеждался, что пора изменить старую поговорку “надежен, как дом” на “надежна, как домохозяйка”. То, что я видел в Боливии, происходит по всему развивающемуся миру – от трущоб Найроби до деревень в области Уттар-Прадеш в Индии. Но микрокредитование может столь же успешно работать в очагах бедности в развитых странах Запада. Например, в пригороде Каслмилк шотландского Глазго ссудные кассы объединились в сети так называемых кредитных союзов, чтобы противостоять акулам – ростовщикам (мы встречались с ними в первой главе). Основные заемщики в Каслмилке – тоже женщины. И там и в Боливии я слышал множество историй о том, как мужчины просаживали деньги в кабаках и на тотализаторе, вместо того чтобы выплачивать проценты по кредиту. Не раз и не два мне говорили, что женщины управляются с деньгами лучше мужчин.

Конечно, было бы наивно думать, что микрокредитование искоренит проблему бедности в мировом масштабе, о чем грезил Эрнандо де Сото. Около 40 % населения планеты живет вне финансовой системы и не имеет доступа ни к банковским счетам, ни к кредитам. Но, как говорит сам Юнус, одни ссуды, хоть с залогом, хоть без, не превратят бедность в часть истории. При этом не стоит забывать, что те, кто выдает микрокредиты, делают это для получения прибыли, а не для искоренения бедности⁷³. Некоторые из них дают ссуды под 80 %, а то и 125 % годовых – вполне “акульи” ставки. Но они уверяют, что это – единственный способ заработать, если учесть, во что обходится управление таким количеством мелких кредитов.

Много воды утекло в Глазго с тех пор, как мой соотечественник Адам Смит воспел свободный рынок в “Богатстве народов” в 1776 году. Подобно Детройту, Глазго вырос на волне индустриализации. Век пара и железа был к городу более благосклонен, чем век банков и кредитов. Но жители Глазго, как и обитатели обеих Америк и Юго-Восточной Азии, постепенно выучивают один важный урок. Финансовое образование может быть коньком немногих, но все мы были экспертами по крайней мере в одной области экономики – рынке недвижимости. Мы все были уверены, что недвижимость может только дорожать. Но оказалось, что это не так. (За последний квартал 2007 года стоимость недвижимости в Глазго упала на 2,1 %. Одно утешение – в Эдинбурге обвал составил 5,8 %.) В городах по всему миру цены на жилье взлетели выше уровня, который можно было бы объяснить затратами на строительство или доходами от сдачи внаем. По словам экономиста Роберта Шиллера, это было вызвано “всеобщей верой в выгодность вложений в недвижимость” и привело к “классическому спекулятивному пузырю” – точно так же, как это происходит с фондовыми рынками во все времена, начиная с эпохи Джона Ло. Иными словами, всех нас поразило иррациональное увлечение недвижимостью и прибылью, которую она может принести⁷⁴.

Как мы видели, в основе этого лежали среди прочего политические идеи. Но если поддержка роста числа домовладельцев и укрепляет капитализм политически, то она же создает перекосы на финансовых рынках, заставляя закладывать дом ради дома. Финансисты говорят иногда о “домашнем перекосе”, имея в виду, что инвесторы часто предпочитают вкладывать капиталы дома, в своей стране. Но настоящий “домашний перекос” в том, что мы зачастую вкладываем все свои средства в недвижимость. Она заполняет две трети инвестиционного портфеля среднего американского домохозяйства. В других странах эта доля еще выше⁷⁵. Что в Боливии, что в Бакингемшире основа финансовой стабильности – в тщательно диверсифицированном портфеле инвестиций⁷⁶. Нет ничего страшного в том, чтобы занимать деньги в расчете на будущие прибыли. Но мы не должны ставить все на рынок недвижимости, стабильностью на котором даже не пахнет. Нужно постоянно следить, чтобы прибыль превышала стоимость обслуживания долга, а отношение доходов к долгу не падало слишком низко.

Эти правила касаются не только частных лиц, но и экономик целых стран. Нам остается ответить еще на один вопрос. До какой степени крупнейшая экономика мира, увлеченная процессом, который мы называем глобализацией, поддалась соблазну и игнорировала эти правила? Короче говоря, чего стоит субстандартная сверхдержава?

Глава VI

От империи

к Кимерике

Десять лет назад, во время азиатского кризиса 1997–1998 годов, традиционно считалось, что финансовый кризис более вероятен на рынках Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, в государствах с так называемой переходной экономикой, или, как их раньше называли, развивающихся странах. Но в новом столетии главная угроза мировой финансовой системе пришла не с ее окраин, а из самого что ни на есть центра. В августе 2000 года котировки американских интернет-компаний достигли максимума. Два года спустя, когда пузырь Силиконовой долины лопнул, американский фондовый рынок был вдвое меньше. Лишь к маю 2007-ю индекс S&P 500 отыграл потери. Всего три месяца спустя новый ураган обрушился уже не на фондовый, а на кредитный рынок. Этот кризис тоже зародился в Америке, где миллионы собственников жилья вдруг осознали, что не в состоянии обслуживать свои ипотеки. Общий объем так называемых субстандартных ипотек в США достигал нескольких миллиардов. Когда-то удары такой силы наверняка подтолкнули бы весь остальной мир по направлению к спаду, а то и к экономической депрессии. Но на этот раз в целом Азия выглядит почти незадетой американским кредитным ураганом. Более того, некоторые аналитики, к примеру Джим О’Нил, глава международного отдела экономических исследований компании Goldman Sachs, считают, что весь мир вслед за Китаем “отвязывается” от американской экономики.

Если так, то мы наблюдаем один из самых потрясающих тектонических сдвигов мировой финансовой системы. Это конец эпохи, продолжавшейся более ста лет, когда музыку на экономической сцене заказывали англосаксы – сначала британцы, а потом американцы. Достижения Китая в последние тридцать лет иначе как выдающимися не назовешь – ВВП на душу населения прибавлял в среднем 8,4 % в год. К концу периода рост лишь ускорился. Когда О’Нил и его команда впервые посчитали прогноз роста ВВП в странах БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай), у них получилось, что экономика Китая перегонит американскую к 2040 году¹. Потом они исправили этот прогноз, указав 2027 год². Экономисты не списывают со счетов серьезные испытания, стоящие перед Китаем. Среди них демографическая бомба, которую подложили коммунисты со своей жестокой политикой “одна семья – один ребенок”, и экологические последствия бурной индустриализации³. Они также вполне отдают себе отчет в опасности инфляции в Китае – она, в частности, проявилась в бурном росте биржевых котировок в 2007 году и в резком скачке цен на продовольствие в 2008-м. Но общая оценка ситуации по-прежнему очень оптимистична. Фактически это подразумевает, что мы живем в эпоху исторических перемен.

Триста-четыреста лет назад средний уровень жизни на Западе и на Востоке был почти одинаков. Утверждается, что американский колонист жил не лучше китайского крестьянина. Китай эпохи династии Минь во многом опережал Массачусетс. Бостон был карликом рядом с Пекином, столетиями носившим титул самого большого города на свете, так же как жалкими выглядели бы каравеллы Колумба рядом с кораблем адмирала Чжэн Хэ [65] .

Технологическая революция могла начаться в дельте Янцзы с той же вероятностью, что и в дельте Темзы⁴. Но с начала XVIII века на протяжении двух с половиной столетий показатели качества жизни на Западе и на Востоке вели себя по-разному. В Китае уровень ВВП на душу населения неуклонно снижался, в то время как в северных странах Запада, в первую очередь в Британии и ее колониях, он рос невиданными темпами, в частности благодаря промышленной революции. Уровень жизни в США к 1820 году был вдвое выше, чем в Китае. К 1870 году – почти в пять раз, к 1913-му – почти в десять. В то время как доход на душу населения в США между 1820 и 1950 годами рос в среднем на 1,57 % в год, в Китае он падал на о,24 %⁵. В 1973 году американский доход на душу населения был в двадцать раз выше, чем в Китае. А если пересчитывать этот показатель по обменному курсу, то разрыв оказался бы еще больше – в 2006 году в США он был в 22,9 раза выше, чем в Китае.

65

Чжэн Хэ (1371-ок. 1435) – китайский путешественник, флотоводец, дипломат; совершил ряд морских военно-торговых экспедиций в страны Индокитая, Индостана, Аравийского полуострова и Восточной Африки. (Прим, перев.)

Что же пошло не так в начале XVIII века, после чего Поднебесную лихорадило до последней четверти века ХХ? Согласно одной точке зрения, Китаю не досталось двух “подарков”, раскрутивших маховик западного экономического развития. Речь идет, во-первых, об открытии Америки и последовавшем превращении Карибских островов в огромную тростниковую плантацию. Без этого европейское сельское хозяйство постигла бы участь китайского – оно стало бы жертвой закона “убывающей отдачи”, постоянно теряя в росте при все возрастающих затратах. Второй “подарок” – близость угольных шахт к центрам промышленного производства. Расширение европейских империй приносило не только дешевую древесину, хлопок и шерсть. Оно стимулировало развитие того, что мы бы сейчас назвали “технологиями двойного назначения”. Тогда это были часовые механизмы, оптика, оружие, навигационные приборы. Они и способствовали дальнейшему росту промышленности⁶. Гипотезам, объясняющим экономический разрыв между Востоком и Западом, нет числа – разная топография, разные культуры, разное отношение общества к наукам и технологии, даже эволюция народов⁷. Но есть все основания предполагать, что отсталость финансовой системы сыграла тут не менее важную роль, чем недостаток ресурсов. С одной стороны, единая китайская империя не давала появиться разным от города к городу налогам. Но именно отсутствие единых налогов и породило финансовые новшества Ренессанса. С другой стороны, легкость, с которой китайские правители могли финансировать дефицит бюджета, просто печатая бумажные деньги, делала ненужным изобретение рынка капитала, подобного европейскому⁸. И звонкой монеты в Китае было больше, чем на Западе, – благодаря положительному торговому балансу. Иными словами, никакой нужды в создании и развитии рынков облигаций и акций в Китае не было. Современные финансовые инструменты попали в Китай лишь в конце xix века в одной связке с другими дарами западного империализма. Они надолго остались мишенью для борцов против иностранного вмешательства⁹.