Восхождение тени
Шрифт:
– Что это ты тут разыгрываешь? – похититель, Безымянный, сильно встряхнул её и огляделся – вдруг кто-то заметил? – но даже если бы и нашёлся среди людей кто-нибудь неравнодушный, все они сейчас были слишком далеко, чтобы их услышать.
«Наверное, со стороны мы выглядим как отец и два капризных ребёнка, – подумала девушка. – Которые плохо себя ведут.»
Внезапно у неё внутри всё словно оборвалось – нет, не от нового приступа боли, но от понимания: на том пути, которым они идут сейчас, для них нет надежды. Она почувствовала это всем существом: как петля затягивается, как все их шансы выжить
Киннитан выровнялась и подождала, пока мужчина отпустит её, чтобы схватить Голубя, а затем развернулась и помчалась вперёд со всех своих заплетающихся ног, прямо к краю причала, даже не помедлив, когда похититель заорал ей вслед. Настил был мокрый и она едва не поскользнулась и не свалилась в воду, но сумела остановиться, вцепившись в торчащую сваю. Удержалась за неё, покачнувшись, и когда мужчина зашагал к ней, волоча за собой мальчика, предупреждающе вскинула руку.
– Нет! – собрав все силы, как только могла громко крикнула она – и слово вырвалось из разъеденного морем горла хриплым карканьем. – Нет! Сделаешь ещё шаг, прежде не выслушав меня, – я брошусь вниз. Я поплыву в глубину и отопью от океана столько, что умру прежде, чем ты сможешь меня достать.
Её мучитель остановился; ярость, смотревшая на девушку с невыразительного, тусклого лица, уступила место какому-то другому чувству – в нём проявились холодность и расчётливость.
– Я знаю, что мне не уйти от тебя, – продолжила Киннитан. – Отпусти мальчика и я сделаю всё, что ты скажешь. Попытаешься подойти вместе с ним – и я убью себя, можешь тогда везти автарку моё бездыханное тело.
– Я не торгуюсь, – заявил Человек-без-имени.
– Голубь, убегай! – заорала девушка. – Давай, беги! Он не погонится за тобой! Убегай подальше и спрячься!
Но мальчик даже не шевельнулся; он стоял, вперив в неё взгляд, – что-то переменилось в его личике, полном ужаса и потрясения от только что пережитого несчастья, и это новое выражение разрывало ей душу сильнее прежнего.
Мужчина всё ещё удерживал его запястье. Голубь покачал головой.
– Давай же, – повторила Киннитан. – Иначе он только продолжит мучить тебя, чтобы заставить меня выполнять его приказы. Беги!
Человек-без-имени перевёл взгляд с неё на мальчика. Затем наклонился и подобрал грубую верёвку, спутанными петлями лежащую на причале, будто обессилевшая змея.
– Обвяжи один конец вокруг своей талии, и тогда я отпущу мальчишку, – он перебросил девушке бухту.
– Голубь, отойди назад, – предупредила она, наклоняясь, чтобы поднять бечеву, но ребёнок только молча взирал на неё с выражением мучительной беспомощности на лице. – Отойди! – Киннитан повернулась к мужчине. – Когда он окажется на краю причала у тех ступеней, я обвяжусь верёвкой. Клянусь, как послушница Улья Нушаша.
Мужчина хрипло рассмеялся, непритворно развеселившись. Что-то в нём изменилось, она впервые разглядела это сейчас – что-то с ним происходило странное, как будто он потерял кусочек своей каменной брони. И всё-таки оставался пугающим до дрожи.
Человек кивнул.
– Ну, проваливай тогда, – бросил он через плечо Голубю. – Беги, малец. Если я увижу, что верёвка завязана, а ты всё ещё на причале, отрежу тебе остальные пальцы.
Голубь снова яростно помотал головой, но Киннитан это показалось скорее жестом отчаяния, нежели отрицания.
– Уходи! – крикнула она. Несколько человек на другом конце причала обернулись, наконец отвлёкшись от пожара в порту. – Я не смогу жить, видя, как ты страдаешь, Голубь! Пожалуйста – это лучшее, что ты можешь для меня сделать. Беги!
Ещё несколько ударов сердца мальчик колебался, затем из его глаз брызнули слёзы, он развернулся и пустился бежать по широкому пирсу, стуча босыми пятками по доскам. Киннитан подумала было всё-таки броситься вновь в холодную зелёную воду, но то ли ужас прошлого раза, когда она почти утонула, то ли ощущение, что она как-то сумела изменить лежащий перед ней путь – пусть лишь самую малость, – удержали её; она обвязала бечёвку вокруг талии и позволила Человеку-без-имени подтянуть себя ближе. Голубя – заметила она с облегчением – уже нигде не было видно.
«Единственная душа, любившая меня, которая ещё оставалась в этом мире, – с грустью подумала она, – покинула меня». И Киннитан покорно дала похитителю повести себя, как жертвенное животное на убой, подальше от кутерьмы искр над гаванью, в тёмные улочки, зажатые между узкими домишками, теснящимися у причалов порта Агамид.
Глава 19
Сны о молнии и чернозёме
Один глубинный эттин, умерщвлённый раскалённым маслом и вытянутый из своей норы в Северном пределе, ростом вдвое превосходил взрослого мужчину. Позже король Лендер увёз кости с собою в Сиан в качестве трофея. Утверждают, что ладонь монстра была размером с Лендеров большой щит.
Она отчаянно выгребала тёмную землю, но каждый раз, как на дне ямы уже мелькало бледное спящее лицо её брата-близнеца, он проваливался глубже в почву, недосягаемый.
Раз или два ей даже удавалось коснуться его одежды, прежде чем брат вновь утопал в чернозёме, но как усердно ни трудилась она, как споро ни отбрасывала грязь, добраться до него не могла. Баррик был жив, но её не замечал и метался, как человек, попавший в паутину ночного кошмара. Она звала и звала его, но брат не мог или не хотел отвечать.
Наконец на что-то наткнувшись, она сжала руку – под пальцами оказалась сырая ткань Барриковой сорочки, – но когда девушка собралась с духом и резко дёрнула, из-под земли, прорвав почву, как шляпка гриба, показалось мертвенно-бледное лицо не её брата, а Ферраса Вансена. От испуга и неожиданности она отпустила добычу, но стоило солдату уйти обратно под землю, твердь под ней самой тоже разверзлась, и она провалилась в удушливую зернистую тьму.
Теперь она была в какой-то норе: над головой червяками торчали из каменистой почвы белёсые корни. Серебром вспыхнуло впереди – только на миг, но она тотчас узнала то, что преследовала раньше… в другом…