Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Мак-Нил Уильям

В зависимости от успехов или неудач того или иного военачальника в степных землях, на Среднем Востоке и в Северной Индии с удивительной быстротой возникали и исчезали исламские государства. Самым известным из этих военачальников был Тимур (Тамерлан) (1336-1404), тюрок и мусульманин, который считал себя наследником и преемником Чингисхана и превратил жестокость, свойственную монгольским кочевникам, в средство политического давления. Только империя мамелюков в Египте и Сирии (с 1382 г. ее правители были уже не тюрки, а черкесы) и Османская империя (1284-1921 гг.) устояли и сохранили независимость и внутреннюю стабильность.

Культурная и экономическая жизнь в сердце исламского мира, безусловно, страдала от политического раздора в нем, но от этого не прервалась экспансия ислама. Напротив, бесконечные конфликты в мусульманском мире порождали все новых и новых воинов, которые, потерпев неудачи в Иране и Центральной Азии, были готовы попытать счастья в качестве борцов за веру против христиан и индуистов. Таким образом, конфликты в мусульманском мире притягивали отдельных воинов и военные отряды из степей, а потом лучшие из них, выжив во внутренней борьбе, устремлялись к границам.

Наибольшую выгоду от этой миграции воинов получали мусульманские правители Индии и османские султаны. К 1500 г. мусульмане завоевали большую часть Индии [805] . В тот же период Османская империя объединила под своей властью Малую Азию и часть Балканского полуострова

к югу от линии Сава-Дунай, за исключением нескольких венецианских анклавов на побережье Адриатики и на Пелопоннесском полуострове. Однако к 1500 г. спрос на степных бойцов изменился. Появилось огнестрельное оружие и благодаря его умелому использованию Османская империя начиная середины XV в. одержала самые блестящие победы [806] . Но когда на войне стали применять огнестрельное оружие, степные народы утратили все свои боевые преимущества. Такое оружие могли производить только в цивилизованных странах при наличии топлива, металлов, химических веществ и умелых ремесленников, которыми степные кочевники не располагали. Кроме того, века традиционного владения луком в конном строю вызывали у них стойкое неприятие иного оружия, даже когда купцы из цивилизованных стран могли доставлять его к их кочевьям. Ситуация для них усугублялась еще и тем, что огнестрельное оружие вмешалось в извечное соперничество между конницей и пехотой [807] . Со временем, когда пехота цивилизованных государств, вооруженная огнестрельным оружием, смогла на равных встретить самую яростную атаку самой дисциплинированной конницы кочевников, последняя утратила свое военное и историческое значение [808] .

805

Последнее из сильных в военном отношении индуистских государств - Виджаянагар, основанное в 1335 г., пало только в 1565 г.

806

Знаменитые отряды янычар, набираемые после 1438 г. преимущественно из христианских подданных империи, были вооружены мушкетами около 1500 г. Уже при осаде Константинополя в 1453 г. турки-османы успешно применяли артиллерию. См. David Ayalon, Gunpowder and Firearms in the Mamluk Kingdom (London: Vallentine, Mitchell, 1956), Appendix II. Об огнестрельном оружии в Индии см. Syed Abu Zafar Navdi, «The Use of Cannon in Muslim India», Islamic Culture, the Hyderabad Quarterly Review, XII (1938), 405-18.

807

До конца XVI в. ружья были слишком тяжелыми и неудобными и всадник не мог ими пользоваться. Даже когда появились кавалерийские пистолеты, их огневая мощь значительно уступала мушкетам, которыми были вооружены пехотинцы.

По иронии судьбы монгольское нашествие ускорило разработку огнестрельного оружия. Китайские опыты с использованием взрывчатых веществ и примитивные пушки китайцев опередили аналогичные разработки в Европе и других странах, и весьма вероятно, китайский опыт вдохновлял европейских оружейников и артиллеристов. Однако без империи монголов в Азии такие стимулы надолго задержались бы или вообще никогда не осуществились.

Пионерская роль Китая в оружейном деле описана в работах: L.Carrington Goodrich and Feng Chia-sheng, «The Early Development of Firearms in China», Isis, XXXVI (1946), 114-23; Wang Ling, «On the Invention and Use of Gunpowder in China», Isis, XXXVII (1947), 160-78. В последней работе приведены данные о том, что монгольское нашествие в Восточную Европу в 1240-1241 гг., возможно, впервые продемонстрировало европейцам применение пороха в гранатах, запущенных с катапульт. Кажущееся сходство между формой первых европейских пушек (см., например, Charles Oman, A History of the Art of War in the Middle Ages, Vol.II [Boston and New York: Houghton Mifflin Co., n.d.], Pl.XXIX) и китайских орудий, «отлитых из чугуна в виде тыквы со стенками толщиной в два дюйма» (Goodrich and Feng, p. 117), говорит о том, что европейские ремесленники каким-то образом узнали о работе китайских оружейников за десятилетия после великих походов монголов, когда, как доказывают «Путешествия» Марко Поло, передвигаться по Евразии было сравнительно легко.

808

Впечатляющие деяния тюрков и монголов были в центре мировых исторических событий, однако похожие драматические события происходили в Северной Африке и в Испании, где варвары из окраинных регионов Сахары захватили мусульманский Дальний Запад и вызвали там смену политической системы. Однако племена берберов столкнулись лишь с одной развитой цивилизацией и не могли выполнять роль «переносчиков культуры», как тюрки и монголы в Евразии. Берберы-завоеватели «подтолкнули» цивилизацию лишь среди негритянского населения Западного Судана.

См. работу: Ibn Khaldun, The Muqaddimah: An Introduction to Historyy Franz Rosenthal (trans.) (3 vols.; New York: Pantheon, 1958), в которой упадок национальной культуры Северной Африки в XIV в. ставится в зависимость от волны набегов кочевников.

В. РЕАКЦИЯ ИСЛАМСКОГО МИРА НА ЭКСПАНСИЮ СТЕПНЫХ НАРОДОВ 

1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ РЕАКЦИЯ 

Тюркское проникновение в мир ислама наряду с катастрофическим монгольским нашествием нарушили компромисс между религиозным идеалом общества праведников и имперскими интересами, достигнутый в начале правления Аббасидов. После того как монголы уничтожили Багдадский халифат (1258 г.), не могло быть и речи ни о каком политическом единении [809] . Более того, склонность к насилию и интригам, характерная для тюркских авантюристов, и неприятие ислама, типичное для первых монгольских правителей, обрекали на провал любую попытку привести ежедневную политическую реальность в соответствие с принципами религии. В новых государствах управление отчасти строилось по старым персидским моделям, отчасти опиралось на племенные отношения, но прежде всего в государственных институтах процветала всеобщая подозрительность и недоверие ко всем, свойственные правителям-авантюристам, и неприкрытая борьба за власть не признавала никакой морали.

809

Наследник дома Аббасидов бежал в Египет и был признан правящими там мамелюками халифом, но другие мусульманские государства в основном отказывались это признать. См. T.W.Arnold, The Califate (Oxford: Clarendon Press, 1924), pp.87-120.

Тем не менее раннеисламский идеал общества праведников не умер в сердцах правоверных мусульман. Время от времени реформаторы и воинствующие пророки, такие как династии Альморавидов (1056-1147 гг.) и Альмохадов (1130-1269 гг.) — правителей Северной Африки и мусульманской Испании, — всерьез пытались воплотить в жизнь эти принципы, хотя все их попытки заканчивались неудачей. Необходимость консолидации политической власти требовала от них компромиссов за счет религии. Однако на уровне общества идеи мусульманства жили и процветали, несмотря на глубокое разочарование, приносимое политическим процессом.

Даже самые далекие от религии правители разрешали деятельность учителей и судей шариата. Для

решения споров между частными лицами в мусульманском обществе не существовало иной юридической системы [810] . Таким образом, изучение Священного закона продолжалось, несмотря ни на какие политические превратности, и при любом правителе его толкователи и адепты могли рассчитывать на уважительное отношение и даже на высокие посты [811] . Во время паломничества в Мекку и учебы в Медине студенты и преподаватели со всех концов мусульманского мира получали возможность общаться друг с другом и тем самым консолидировали транснациональную общность мусульманских теологов и правоведов.

810

Даже в те периоды, когда монгольские правители Ирана исповедовали некую комбинацию шаманизма и буддизма, исламским законникам разрешалось применять законы шариата для решения споров и ведения дел в среде мусульман. См. Bertold Spuler, Die Mongolen in Iran (Berlin: Akademie Verlag, 1955), pp.375-76.

811

Жизнь знаменитого путешественника Ибн Баттуты (1304-1369?) может служить хорошей иллюстрацией международного характера мусульманской науки и юриспруденции. Рожденный в Марокко, он практиковал мусульманское право в Индии и на Мальдивских островах, а вернувшись в конце жизни на родину, пользовался там не меньшим авторитетом. Несмотря на различия в образе правления и обычаях, законы шариата - по крайней мере в принципе - действовали во всех мусульманских странах и знаток этих законов мог практиковать везде. См. Ibn Batuta, Travels in Asia and Africa, H.A.R.Gibb (trans.) (London: George Routledge & Sons, 1929).

Однако по мере того, как шариат превращался в сложный свод правил повседневной жизни, истинно религиозные мусульмане стали отвергать столь механическое утверждение святости в жизни правоверных. Путь суфизма, проповедовавшего мистическое единение с богом, представлял собой альтернативу попыткам регулировать каждую мелочь повседневной жизни в соответствии с божественными предписаниями. Несмотря на очень личный характер своего учения, последователи суфизма, дервиши и факиры, постепенно сделали его публичным. Для основания секты последователей суфизма достаточно было известного святого и нескольких его учеников, которые определяли более или менее четко ритуалы и жизненные правила своей паствы. В XI-XII вв. многочисленные секты последователей суфизма возникали по всему мусульманскому миру, хотя только некоторые из них просуществовали достаточно долго или оказывали влияние на достаточно большой территории.

Цехи ремесленников и прочие городские братства часто делали ритуалы суфизма центральным действом своих собраний. Такие группы иногда поднимали население на борьбу с мелкими тиранами, навязанными ему превратностями военного времени. Но эта политическая оппозиция власти тюркских военачальников не смогла перерасти в городское самоуправление. В XIV в. несколько городов Анатолии и Ирана, по-видимому, пользовалось автономией, похожей на независимость вольных городов Европы того же времени, но это было скорее исключение из общего правила. Стабильные властные структуры едва ли можно было создать на базе обществ, посвятивших себя прежде всего экстатическому единению с богом. Когда проходил временный кризис, адепты суфизма возвращались к высшей человеческой цели — достижению мистических состояний, забывая о вопросах самоуправления и обороны. Таким образом, управлением занимались военные, а гильдии и братства дервишей только иногда становились эффективным противовесом произволу властей [812] .

812

См. Franz Taeschner, «Beitrage zur Geschichte der Achis in Anatolien (14-15 Jht)», Islamka, IV (1929), 1-47; Bernard Lewis, «The Islamic Guilds», Economic History Review, VIII (1937), 20-37.

Недостаток научных исследований делает невозможной общую оценку экономической ситуации в мусульманском мире до 1500 г. [813] Акты насилия, безусловно, мешали торговле; многие большие и богатые города были разграблены, а некоторые и полностью уничтожены. Кроме того, после X в. мусульманский флот перестал господствовать на Средиземном море, и там утвердились растущие города-государства Италии. Тем не менее мусульманские города продолжали процветать. Потери в одной части мусульманского мира компенсировались за счет расцвета новых столиц, разбогатевших на грабежах и украшенных стараниями художников и ремесленников, свезенных отовсюду могущественными завоевателями. С одной стороны, постоянные беспорядки, такие как в Египте XV в. в правление мамелюков, приводили к экономическому упадку, а с другой — расцвет относительно стабильных новых государств, например Османской империи, способствовал торговле и накоплению.

813

См. Claude Cohen, «L'Histoire economique et sociale de l'Orient musulman medieval», Studia Islamka, III (1955), 93-115.

Ввиду этих противоречивых фактов трудно сделать однозначный вывод об экономической ситуации в мусульманском мире в 1000-1500 гг. Представляется, однако, что Ирак и Сирия, бывшие экономической и политической основой раннемусульманскои цивилизации, утратили свои позиции, а Иран и Анатолия, напротив, возвысились. В частности, тяжелые времена переживала ирригационная система Месопотамии, когда на этих плодородных равнинах шла борьба за власть между тюркскими авантюристами. Систему каналов не поддерживали в надлежащем состоянии уже около ста лет до монгольского нашествия 1258 г., и в результате солончаки, болота, голая пустыня и скудные пастбища стали преобладать на некогда плодородных землях [814] . Такой упадок древней колыбели цивилизаций не предвещал ничего хорошего для социально-экономического развития всего мусульманского мира, хотя он отчасти и компенсировался экономическим подъемом в Анатолии и на Балканах после утверждения Османской империи [815] . 

814

См. Thorkild Jacobsen & Robert M.Adams, «Salt and Silt in Ancient Mesopotamian Agriculture», Science, CXXVIII (1958), 1257. Главной проблемой было то, что ил, наносимый на поля столетиями, поднимал их уровень выше уровня каналов. Если не предусмотреть частые отводные каналы, ущерб тоже мог быть значительным, но эта проблема существовала с самого начала действия ирригационной системы Месопотамии и ее можно было устранить регулярными сезонными работами. Иначе обстояло дело с подъемом уровня полей. Эту проблему можно было решить, только прорыв новые крупные каналы, а такой сложный технический проект был по плечу лишь сильной централизованной власти. Современный Ирак лишь сейчас, во второй половине XX в., начинает реализацию проекта, необходимого для того, чтобы восстановить уровень развития сельского хозяйства в этом регионе в первые века нашей эры.

815

Классическая греко-римская цивилизация прошла похожий цикл, когда экономический упадок древнего центра совпадает с расцветом бывшей периферии. История сахарных плантаций Карибского бассейна позже повторила эту модель. Хотя технические факторы во всех трех случаях совершенно различные.